Олег сказал, что спросом пользуются швейцарские клиники, в которых обеспечивается чистка и восстановление организма. Многие наши бизнесмены, чиновники и политики в них зачастили, некоторых даже на самолетах доставляют после продолжительного или очень бурного запоя, чтобы вывели и немного подлечили. Человек из такой клиники выходит обновленным. В них также худеют под наблюдением специалистов. Программа разрабатывается индивидуально для каждого клиента. Никакой жир не вырезается и не отсасывается, используются диета, физические упражнения, водные процедуры, которых, кстати, больше всего. То есть человек худеет приятно. Такое лечебное похудение помогает справиться с некоторыми болячками – или уже существующими, или потенциальными. Ведь один сброс веса иногда решает проблему, которую не решить при помощи никаких лекарств.

– Но… – открыла рот я.

– Твой отец, Кира, побывал именно в такой клинике. Это проверял не только я. Это точная информация.

– Но ведь они могли там поставить диагноз! Там же работают врачи, со специальным медицинским образованием. Я тебя правильно поняла? Они…

Олег посмотрел мне прямо в глаза. Мне стало не по себе.

– Кира, я прекрасно понимаю, что ты не в деле. Но похоже, что твой отец обманул очень многих людей.

– Каким образом? Заявив о своей болезни? А если он про нее еще откуда-то узнал? И использовал шанс в Швейцарии. Может, ему сказали, что если похудеет… Кстати, а кому какое дело, что он говорил о своей болезни? Ну, объявил знакомым, что умрет через полгода, и что? Может, хотел посмотреть, кто как себя поведет?

Олег хмыкнул.

– Он мог и может объявлять все, что душеньке угодно, о своем здоровье. И ты можешь. И я могу. В Интернет можно свой диагноз запустить. Но твой отец устроил аукцион, на который собрал многих известных в городе людей.

– Кто-то чем-то недоволен? Олег, они могли не приезжать на аукцион. Они могли с него уйти. Они могли в нем не участвовать. Мой отец заставил их это сделать насильно?

– Нет, но…

– Пойми: я не испытываю симпатий к своему отцу. Если честно, я сейчас к нему вообще никаких чувств не испытываю. Был период, когда я его ненавидела, когда я желала ему зла и… В общем, это наше семейное дело. А теперь мне все равно. Я прислушивалась к себе после того, как узнала о его болезни. Мне на самом деле все равно, умрет он или будет жить дальше. Я с ним не общалась много лет и не собираюсь общаться в дальнейшем – если он проживет до ста лет. Мне не о чем с ним разговаривать. Хотя, отдать должное, если бы не его отношение, я бы не стала тем, кем стала. Наверное, я должна быть ему благодарна. Его отношение ко мне послужило хорошим стимулом.

Олег долго и неотрывно смотрел на меня, потом взял мою руку в свою. Его рука была сухой и горячей. И меня тут же бросило в жар. Идиотка! Что он обо мне подумает? Его лицо не выражало никаких эмоций. А мою руку он держал нежно… Он не сжимал ее, не ласкал пальцами, просто держал, и жар от его ладони перетекал в мою… Еще несколько минут – и я буду готова ему отдаться прямо в ресторане!

– Кира, ты в курсе, что несколько участников аукциона уже мертвы?

– Что?! – уставилась я на Олега.

– Ты в самом деле не знала?

– Да я даже не знаю, кто в нем участвовал! То есть я знаю…

– Про кого?

Я назвала угольного короля и его приятеля, которые обращались ко мне с вопросом о том, что могло быть спрятано в одном из стульев.

– Мне стыдно, но я так и не выяснила, – вздохнула я. – Мама ничего не смогла сказать.

– Или не захотела, – заметил Олег.

– Она не в курсе дел отца. Он никогда ее ни во что не посвящал.

– Но если это семейная ценность – а я понял, что должна быть именно она…

– Может, это семейная ценность, которую отец получил по наследству от своих предков. Мало ли что от них осталось и переходило из поколения в поколение. Должно было передаваться сыну, а родились одни дочери и незаконный сын-наркоман. Внук слишком юн, передавать зятю ничего не хочется. Отец решил провести аукцион.

– Ты собиралась еще как-то выяснять, что это может быть? Такие уважаемые люди тебя попросили…

Я призналась, что собиралась поговорить со старшей сестрой Полиной и с второй сестрой Шурой. У Шуры в больнице я была, но разговор шел о другом, а потом приехал ее третий муж. При нем я ничего спрашивать не хотела. Шуру скоро должны выписать домой. Я к ней съезжу и спрошу. И к Полине съезжу. Может, даже в эти выходные. Вдруг они что-то знают?

И тут мне в голову ударили слова Олега…

– А как умерли участники аукциона? – спросила я.

– Двое утонули, один погиб в результате взрыва, еще один до сих пор в реанимации после другого взрыва, мой друг, который представлял меня на том аукционе и купил стул, был застрелен на берегу озера. Ты сама видела труп.

Я открыла рот, издала мычание, которое мне самой показалось кретинским, рот закрыла и уставилась на Олега.

– А это не могут быть совпадения?

– Двум утонувшим перед смертью вкалывали «сыворотку правды», потом утопили, имитировав «естественное» утопление. Но теперь же существуют различные методы анализа… Любую экспертизу можно заказать, если есть деньги. Родственники не удовлетворились официальным заключением патологоанатома, который, кстати, совершенно правильно определил причину смерти. Но у него и в мыслях не было проводить дополнительные экспертизы на наличие в организме кое-каких веществ, которых там быть не должно. Это очень дорогие экспертизы. Их делают только по желанию родственников. И сделали. И дело приобрело совсем другой оборот.

– А если это другое дело?

– Папочку выгораживаешь? – усмехнулся Олег.

– Не выгораживаю. Я тебе уже говорила и повторяю: на папочку мне плевать. Но зачем ему-то было их убивать? В смысле, если это как-то связано с аукционом и проданной вещью. Он-то знал, что за вещь выставил на продажу. И он принял решение ее выставить. Насколько я знаю папочку, своих решений он не меняет. Например, насчет отношения к дочерям принял решение – и все. Раз уперся рогом, это с концами. Он принял решение продать вещь. Не в его характере, не в его стиле пытаться вернуть ее назад. И вообще он мог знать, кто стал обладателем ценности.

– Каким образом? – вскинул на меня глаза Олег.

Руку он мою к этому времени уже отпустил, так как принесли горячее и он активно на него налегал. Я тоже налегала. Мясо просто таяло во рту.

Я сказала, что отец мог как-то пометить стул, в котором хранилось сокровище. Насколько я поняла, папашка сам его прятал и сам восстанавливал обивку. Развлекался.

– Руки у него всегда росли оттуда, откуда должны у мужика, – сказала я Олегу. – Он всегда все сам чинил дома. И зачем ему было кого-то посвящать в такое дело? Он мог оставить какую-то зарубку, или я не знаю что, неприметное постороннему глазу. Надо стулья внимательно осматривать. Но если в твоем ничего не оказалось, то и никакой зарубки быть не должно.

Олег сидел в задумчивости. Я тоже задумалась. Что же это такое могло быть, если некто идет на такие расходы и риск? Предположим, злоумышленник узнал о существовании яичка, которое теперь хранится у меня под розовым кустом. Стоит оно того? По-моему, нет. Таких усилий и расходов не стоит.

Ведь все участники аукциона – люди обеспеченные и известные в деловых кругах. У большинства есть личная охрана, по крайней мере шоферы. И машины свои они абы где не бросают. То есть требовалось приложить определенные усилия, чтобы устроить взрывы. Если двум рыбакам вкалывали «сыворотку правды»… Тоже требовалось приложить усилия, чтобы их схватить, допросить…

Зачем топили? Может, они узнали задававших вопросы? Но это точно был не мой папочка.

Стрельба на берегу озера по Олегу и его другу с девушкой? Кто-то должен был знать, что они туда частенько наведываются. Или приложить усилия, чтобы выяснить распорядок дня, привычки…

– Может, это кто-то из твоего окружения? – спросила я у сидевшего напротив мужчины. – Хотя я думаю, что должно быть задействовано много народу – если на самом деле охотятся за участниками аукциона. Это должна быть организация, имеющая свое боевое подразделение – или как они там сейчас называются. Все покупатели стульев ведут разный образ жизни, занимаются разными делами. Или я что-то неправильно поняла?