Заветная мечта Кеннеди-старшего, казалось бы, постепенно приближалась к своей реализации, хотя никто не мог предсказать, какие препятствия придется еще преодолеть на тернистом пути и как скоро эта мечта сможет осуществиться, да и вообще произойдет ли это в действительности. Предстояла еще очень нелегкая борьба. О том, что эта борьба имеет благоприятные перспективы, свидетельствовало появление фотографии нового сенатора на обложке одного из популярнейших журналов «Лайф» в декабре 1952 года. Это была честь, которой удостаивались немногие.
В начале января 1953 года 36-летний сенатор появился в Вашингтоне, который уже стал для него почти родным городом. Правда, в первый же день произошла небольшая осечка, которая вызвала у Джона скорее чувство удовлетворения, а не недовольства. В ином варианте повторился инцидент, когда только что избранного в палату представителей Джона приняли за лифтера. Теперь же, когда он подошел к поезду подземной железной дороги, соединявшей сенат с его подсобными зданиями, где располагались офисы и другие служебные помещения, служитель вежливо попросил молодого человека отойти в сторону, чтобы сначала в поезд могли войти сенаторы{414}.
Джон Кеннеди был избран в сенат от своего штата Массачусетс, но уже вскоре его стали воспринимать в качестве представителя всей Новой Англии — того северо-восточного региона страны, в котором особенно ярко чувствовалось своеобразие Соединенных Штатов как«плавильного котла». В этом котле, мол, иммигранты переплавлялись в новую, американскую, нацию. Сторонники теории «плавильного котла» обычно не желали замечать, что никакой плавки не происходило, что иммигранты из многих стран (особенно из стран Востока) сохраняли в США свои обычаи, культуру, нравы. Но в полной мере это проявится намного позже, совершенно отчетливо уже в конце XX — начале XXI века. В первые же годы после Второй мировой войны «плавильный котел», казалось, работает, хотя и с перебоями, но в целом более или менее исправно.
Став сенатором, Джон совершенствовал свою тактику лавирования и компромиссов. Он ориентировался на максимально возможное развитие собственной карьеры, поставив в качестве перспективной, но не очень отдаленной задачи добиться избрания на пост президента.
Подобно тому, как был образован эффективно работавший предвыборный штаб, новый сенатор создал свой вспомогательный аппарат в Вашингтоне, причем на этот раз его фактически возглавила женщина — Эвелин Линкольн, ставшая личным секретарем Кеннеди.
Эвелин стала новой находкой для Джона, который, как оказалось, обладал способностью подбирать себе необходимых людей. Воспитанная в семье священника методистской церкви, Эвелин (в 1953 году ей исполнилось 44 года) была скромной и тактичной, имела великолепную память и, главное, была верной своему шефу, который, вопреки своему нраву, никогда не претендовал на ее сугубо женское внимание.
Она занималась всеми техническими делами нового сенатора, освобождая его от рутинных забот, вплоть до того, что договаривалась с парикмахером о точном времени визита к нему Джона или о том, чтобы вещи, отправленные в чистку, были возвращены вовремя. Единственное место, куда не допускалась Эвелин, был письменный стол сенатора. В самом начале его службы она попыталась навести на нем элементарный порядок. Произошел скандал, так как то, что казалось беспорядком для других, было совершенно нормальным для Джона, который в хаосе бумаг мог буквально на ощупь найти нужный ему документ. Совершенно растерянная, Эвелин была вынуждена выслушивать чуть ли не истерический крик: «Вы думаете, что я могу что-то найти во всей этой неразберихе?!» Более к столу своего шефа секретарша не прикасалась{415}.
Эвелин Линкольн являлась личным секретарем Кеннеди до последних дней его жизни, пользуясь полным доверием сенатора, а затем президента.
Однако еще более важным приобретением был Теодор Соренсен, ставший помощником Кеннеди по политическим и правовым вопросам в январе 1953 года. Соренсен был родом из штата Небраска, где его отец занимался политической деятельностью. Представляя прогрессивных республиканцев, тот дослужился до поста прокурора штата. Окончив университет в Небраске и там же Школу права, Теодор (или Тед, как его обычно называли) работал в Агентстве национальной безопасности, затем редактором в журнале «Ло ревю» («Правовое обозрение») и, наконец, в одном из сенатских подкомитетов, где изучал систему пенсионного обеспечения железнодорожников. Несмотря на незначительность дела, которым он занимался, Соренсен проявил завидное трудолюбие, способность увязывать частные вопросы с общими проблемами нации, великолепную эрудицию. Именно там его заметил Кеннеди и пригласил на временную работу.
Оказалось, что Соренсен моментально улавливал позицию сенатора, умел формулировать ее в точных и безукоризненно оформленных в смысловом и стилистическом отношении деловых бумагах, был предельно точным, пунктуальным и исполнительным. И что самое главное — он оказался фанатично верным своему шефу. Со временем Тед стал alter ego Джона, его близким другом и единомышленником. Непрерывное пребывание Кеннеди в своем офисе в конгрессе, а затем и в Белом доме привело к тому, что от Соренсена ушла жена (до поступления на работу к сенатору он уже был отцом троих детей), и больше он не женился.
Джон исключительно высоко ценил способности своего помощника, подчас даже преувеличивая его заслуги. «Наконец в моем офисе появился хотя бы один умный человек», — как-то заявил он к удивлению и недовольству других работников, которые, как это получилось, незаслуженно были представлены глупцами. А сестра Джона Юнис Шрайвер (ее супруг Сарджент являлся менеджером подразделения финансовой компании Джозефа Кеннеди в Чикаго под названием «Мерчандайз Март») писала Соренсену: «Джек сказал, что Вы — самый умный человек, которого он когда-либо встречал, включая и сенатора от Массачусетса» (то есть самого себя){416}.
Постепенно Тед действительно становился незаменимым — он формулировал законодательные предложения и мнения по поводу внесенных в сенат проектов, писал тексты выступлений, разделы книг, которые публиковались от имени Кеннеди (возможно, и полные черновые тексты, по которым, разумеется, сам Джон потом проходился своим пером).
Отметим, чтобы более к этому не возвращаться, что, когда Кеннеди был избран президентом, Соренсен стал ведать всей политической корреспонденцией Белого дома, организовывал приемы и встречи, намечал расписание поездок, но прежде всего писал проекты выступлений и журнальных статей.
С первых дней работы на Кеннеди Тед выполнял еще одну немаловажную задачу — он присутствовал на всех выступлениях сенатора (а позже и президента), критически оценивал каждый оборот речи, каждый жест, интонацию, отслеживал реакцию аудитории, а затем писал свои замечания, порой безжалостные, которые рассматривались совместно. Соренсен, таким образом, оказывал неоценимую помощь в совершенствовании ораторского мастерства своего босса{417}.
В отличие от своего шефа, человека живого, общительного, улыбчивого, приветливого, Тед всегда вел себя сдержанно, в обеденное время не болтал с другими помощниками, не вступал в дискуссии в коридорах и, как жаловались некоторые, даже не всегда отвечал на приветствия. Правда, один из его коллег как-то отметил с пониманием: «Можно назвать это высокомерием, но можно это назвать и эффективностью»{418}.
В первые месяцы своей работы в верхней палате Джон как бы стремился наверстать упущенное. Очевидцы вспоминали, что он работал в «бешеном темпе». Когда Кеннеди появлялся в аэропорту на десять минут раньше, чем требовалось, он буквально вбегал в телефонную будку и обрушивал на Эвелин Линкольн массу новых заданий, намеченных по дороге. Если он сам садился за руль автомобиля, то мчался на огромной скорости, нарушая правила уличного движения. Его не раз останавливали полицейские. Но сенаторы не должны были платить штраф в случае небольших нарушений правил (для них несравненно более серьезным наказанием было появление в прессе негативных комментариев), так что всё дело ограничивалось вежливыми предупреждениями, чтобы Кеннеди постарался вести себя более аккуратно. Говоря о том, как он вел машину, журналист вспоминал: «Это могло напугать вас до смерти»{419}.
