Отдавая должное всевозможным социальным мероприятиям, на которых обязательно должна присутствовать первая леди, создавая праздничное настроение, очаровывая присутствующих, заботясь о том, чтобы никто не остался без внимания, Жаклин в то же время предпочитала одиночество, была замкнутой и, как полагали некоторые наблюдатели, даже стеснительной. Ее раздражали массовые сборища родственников Кеннеди в Хайаннис-Порте, их «глупые игры на лужайках»{681}.
Она предпочитала проводить время с детьми или даже в одиночестве в Глен-Ора или в имении своей матери. Имея неплохую физическую подготовку, Жаклин увлеклась водными лыжами и продолжала совершать верховые прогулки на лошади.
Выход к публике в Белом доме она стремилась свести к минимуму. Началось это сразу после инаугурации. Президент поручил шефу протокола Госдепартамента Анджеру Дьюку согласовать с первой леди регламент ее появлений на приемах. Между Жаклин и дипломатом состоялся разговор, в ходе которого она потребовала, чтобы ее участие в официальных мероприятиях было сведено к минимуму. «Но я буду выполнять свои обязанности и делать то, что от меня требуется», — добавила Жаклин. Дьюк разъяснил, что, когда главы государств посещают Вашингтон с женами, протокол требует, чтобы в официальных мероприятиях участвовала и жена президента. Раздраженная этим президентская супруга заявила в ответ: «Не можете ли вы договориться с послами — пусть они скажут своим главам государств, чтобы они не брали жен с собой»{682}.
В этом смысле любопытен и следующий эпизод. Когда в Белый дом должен был прибыть премьер-министр Италии А. Фанфани, Кеннеди, не успевший завершить предыдущий прием, передал Жаклин, чтобы она приняла гостя и в течение буквально пяти минут его развлекала. «Но о чем я буду с ним говорить?» — страдальчески спросила она секретаря президента Эвелин Линкольн. Та повторила, что президент появится очень скоро. «Хотела бы я, чтобы это было действительно так»{683}, — заявила Жаклин.
Видимо, некоторые особенности характера Жаклин, странности ее поведения были в какой-то мере обусловлены патологией ее детородной функции и связанными с этим семейными трагедиями.
В 1963 году Жаклин забеременела в пятый раз. Первая беременность в 1955 году закончилась выкидышем. В следующем году извлекать ребенка пришлось при помощи кесарева сечения, но он оказался мертвым. Роды Кэролайн и Джона также пришлось проводить путем кесарева сечения. Наконец, последняя беременность также закончилась трагически.
Произошло это так. Жаклин должна была родить в середине сентября. В начале августа Джон вместе с обоими детьми отправился на краткий отдых, который он собирался провести на живописном острове Скво на озере Мичиган в штате Висконсин. Однако 7 сентября ему сообщили, что у Жаклин начались роды и она доставлена в военный госпиталь в Бостоне. Президент немедленно туда вылетел. На этот раз прибегать к кесареву сечению не пришлось. Сами по себе роды прошли благополучно. Ребенка назвали Патриком в честь прадеда по отцовской линии. Однако уже через несколько часов врачи обнаружили, что ребенок не в состоянии нормально дышать. Точнее говоря, его легкие не полностью расширялись при вдохе, и в результате в процессе дыхания кровь не насыщалась кислородом. Начальное наполнение легких воздухом прерывалось, и для их дальнейшего расширения требовалось внешнее вмешательство.
Такое состояние, иногда возникающее у недоношенных новорожденных детей, называется болезнью гиалиновых мембран. Лишь в отдельных случаях медикам удавалось привести ребенка в нормальное состояние оперативным путем, а еще реже болезнь проходила сама собой — мембрана, препятствовавшая дыханию, рассасывалась. Но почти всегда такие дети были обречены на быстрое угасание. Случай Патрика оказался именно таковым. Несмотря на все старания лучших медиков, через 40 часов после рождения Патрик умер.
Родители отнеслись к смерти ребенка сдержанно, но трагедия сблизила их. Джон говорил жене (об этом рассказывала Жаклин своей матери уже после гибели мужа): «Мы не должны создавать в Белом доме обстановку печали. Это будет плохо во всех отношениях — и для страны, и для работы, которой мы занимаемся». Она была тронута его словами об общем деле, общей работе, которые, как ей казалось, прозвучали впервые. «Я знала, что он хотел еще одного мальчика. Он испытывал такую чистую радость, когда он появился. Он относился к таким мужчинам, которые должны иметь целую стаю детей. Он чувствовал потерю младенца точно так же, как и я»{684}.
После смерти Патрика работники Белого дома единодушно обратили внимание на то, как резко изменились взаимоотношения супругов. Они стали проводить вместе значительно больше времени, заметно было, что их нежность перестала быть показной. Они стали более внимательными друг к другу в бытовых мелочах.
Некоторое время Жаклин провела в семейном имении на Кейп-Коде. В конце каждой недели Джон отправлялся туда. Эвелин Линкольн вспоминала: «Каждый раз он хотел привезти ей что-нибудь, что свидетельствовало бы о том, что он думал о ней, и стремился поделиться с ней всем, что он переживал в Вашингтоне. Иногда он просил собрать букет цветов из сада или с лужаек Белого дома»{685}.
В некоторых американских изданиях, особенно благорасположенных к Жаклин, чуть ли не с восторгом рассказывается, какое внимание уделяла она заботе о своих детях, их воспитанию. Иногда, правда, и эти авторы отмечают, что, бегая и прыгая вместе с детьми, Жаклин играла некую роль — в данном случае роль преданной матери, забывавшей обо всем другом, когда она находилась рядом с Джоном и Кэролайн{686}. Более объективные авторы отмечают, что Жаклин уделяла детям внимание, но особенно не перегружала себя заботами о них. В младенческом возрасте дети питались не материнским молоком, а соответствующими смесями. Всеми делами, связанными с Кэролайн и Джоном-младшим, занималась няня Мод Шоу. Максимум, что могла позволить себе мать по уходу за детьми — иногда присутствовать при их купании, которое проводила няня{687}.
Жаклин Кеннеди, как видим, быстро вошла в роль первой леди, делала всё, чтобы ею восторгались и в стране, и за рубежом, но в то же время оставалась своеобразной «принцессой» (так ее часто называли), расчетливой и эгоистичной.
Может показаться удивительным, что вопрос о финансовом обеспечении жизни первого семейства Америки беспокоил Джона Кеннеди, несмотря на то, что он получал постоянный крупный доход. Личный капитал президента составлял приблизительно десять миллионов долларов, и эта сумма гарантировала годовой доход около одного миллиона. В качестве президента Кеннеди получал заработную плату 100 тысяч долларов в год, к которой прибавлялись 50 тысяч долларов на представительские расходы и 40 тысяч долларов на поездки. Несмотря на кажущуюся значимость сумм, это были фактически нищенские деньги, если иметь в виду, что на один прием в Белом доме затрачивалось не менее 10—15 тысяч долларов, а таковых приемов в год, несмотря на то, что Кеннеди резко сократил их число по сравнению с предыдущими президентами, были десятки. Имея именно это в виду, Джон, с учетом мнения своих финансовых советников (главным среди них был Томас Уолш, бухгалтер и специалист по налогам, работавший в нью-йоркском офисе Джозефа Кеннеди), решил, как мы уже писали, вообще отказаться от президентской зарплаты (на этом он почти ничего не терял, так как соответствующие суммы вычитались из его налогов).
Средства, от которых он отказался, поступали в благотворительные фонды, причем соблюдалась формальная секретность, с чьего счета шли деньги. Разумеется, полную тайну сохранить было невозможно, да Кеннеди вряд ли на это рассчитывал. Когда в 1961 году была переиздана его книга «Почему спала Англия» (посвященная, напомним, Мюнхенскому соглашению 1938 года), автор писал католическому кардиналу Р. Кашингу: «Издатель сообщил мне, что книга даст гонорар приблизительно между пятью и десятью тысячами долларов. Пожалуйста, сообщите мне о той области благотворительности, в которой Вы заинтересованы, чтобы я мог туда направить гонорар. Естественно, я хотел бы, чтобы всё это дело оставалось конфиденциальным»{688}. Совершенно очевидно, что «полной конфиденциальности» в таких условиях, когда, по крайней мере, глава американской католической церкви был в курсе дела, обеспечить было невозможно.
