Мне хотелось, чтобы идущие впереди меня тарны к тому моменту, когда я их догоню, уже не летели одной группой, чтобы мне не бороться с ними за первенство при одновременном старте, где все лишь мешают друг другу, а обходить их одного за другим, если это, конечно, удастся. Я был уверен, что наездники получили указания Кернуса следить за тем, чтобы я в этом заезде не выиграл; очевидно, это было их главной задачей. Одному тарну весьма сложно блокировать сопернику проход через кольцо, но две птицы, действующие согласованно, великолепно справляются с этой задачей. А кроме того, отстав на старте, я хотел выявить среди участников заезда человека, в функции которого будет входить нейтрализация любого противника, создающего препятствия для достижения Менициусом победы. В том, что такой человек непременно участвует в заезде, я не сомневался.

И, наконец, я хотел как можно дольше оставаться позади Менициуса: меня нисколько не прельщала перспектива позволить ему раньше времени оказаться у меня за спиной с ножом в руке.

К окончанию первого круга я уже догнал идущую последней птицу и, выбрав удобный момент, обошел её ничего не подозревающего тарнсмена, вспомнившего о моем существовании, только когда на лицо ему упала тень от пронесшегося у него над головой тарна.

Трибуны огласились восторженными криками.

Это привлекло внимание идущего восьмым наездника, выступающего за золотых, и он, обернувшись в седле, устроился таким образом, чтобы держать меня в поле зрения.

К удивлению зрителей, но вовсе не к моему собственному, он начал управлять птицей так, чтобы я не мог его обойти, при этом сам значительно теряя в скорости.

Едва же мы подошли к первому из серии центральных колец, его красивый, редкой тропической породы тарн, доставленный, очевидно, из южных джунглей Картиуса, сделал полуоборот, выставив вперед когти и загородив проход через кольцо широкими, мешающими нашему движению взмахами крыльев. Мой тарн ударил его, не сбавляя скорости, отшвыривая со своего пути клочья разноцветных перьев, и черной молнией прошел через кольцо.

Я даже не оглянулся. Публика была поражена.

Седьмой наездник, очевидно опытный мастер, выступал без нарукавной повязки, свидетельствующей о принадлежности к какой-то команде, действуя, по-видимому, по указанию убара или же просто желая побороться за первенство самостоятельно. Он упорно, кольцо за кольцом, загораживал мне проход, хотя и не действуя столь открыто, как его предшественник.

Я не мог не признать его мастерства; он, казалось, сосредоточил все свое внимание только на мне, забыв об остальных противниках. И все же мой тарн был более проворным и быстрее реагировал на команду, поэтому, несмотря на позиционное преимущество, моему противнику приходилось прилагать немало сил и умения, чтобы не пропустить меня вперед. Мы оба постоянно наращивали скорость и, поневоле действуя совместными усилиями, оставили позади тарна серебряных и ещё одного наездника без опознавательной повязки. Теперь мой противник шел пятым, а я шестым. Впереди нас были синие, красные, зеленые и выступающий за желтых Менициус. Вдруг за спиной у себя я услышал полный дикого ужаса крик одного из идущих за мной наездников, очевидно отброшенного соперником в сторону самого кольца и напоровшегося на его острые кромки. У меня по телу пробежала дрожь: лишенные защитной оболочки кромки кольца настолько остры, что на той скорости, на которой проходят гонки, способны разрубить наткнувшегося на них всадника или его птицу на части.

Я обернулся на шесты с деревянными изображениями голов тарнов. Оставалось всего одиннадцать кругов. Я бы мог, конечно, обогнать идущего впереди меня соперника, но из-за лишенных защитной оболочки колец это означало бы подвергать огромной опасности и нас обоих, и наших тарнов. Я думаю, ему не больше моего хотелось убивать мою птицу или обрекать на смерть меня самого. Одно дело, ставить блоки при защищенных кольцах, и совсем другое — устраивать настоящее сражение перед висящими в воздухе клинками мечей, что сейчас собой, собственно, и представляли острые края колец.

Я чертыхнулся: обычные мои надежные обходные маневры не срабатывали. И тут мне пришло в голову, что, несомненно, и многие другие участники состязаний изучали манеру поведения Гладиуса с Коса на гонках, как тот в свою очередь изучал их. Однако, к моему сожалению, идущий впереди меня наездник был ветераном гонок на тарнах и почти не выступал на Стадионе Тарнов в Аре, очевидно значительно чаще принимая участие в состязаниях у себя в Торе. Я никогда не видел его в небе, и Мип ничего не рассказывал мне о нем. Если же он изучал манеру поведения на гонках Гладиуса с Коса, значит, он наверняка обратил внимание на мои излюбленные приемы. Поэтому, хотя это было очень непривычно и противоречило всем моим инстинктам, я решил в следующий раз пройти через кольцо не в правой верхней его части, а в левой нижней. Однако и тут меня ждало разочарование: соперник словно чувствовал каждый мой маневр, и снова я миновал кольцо, идя у него в хвосте.

Сомневаюсь даже, что для него составило хоть малейшую трудность разгадать мой маневр, вряд ли он вообще сознательно подходил к рассмотрению моей тактики: очевидно, его понимание моих действий опиралось на какое-то прирожденное чутье, к которому добавлялись многолетняя практика участия в состязаниях и внимательное изучение моей манеры ведения гонки, позволяющие ему предугадывать мои дальнейшие шаги. Я знаю, Мип тоже обладал этим редким внутренним чутьем, и у меня не было основания предполагать, что у остальных профессиональных гонщиков оно отсутствует. Я уже начал сожалеть о том, что так опрометчиво и самоуверенно затянул со стартом. Менициус на Черной Стреле по-прежнему лидировал.

Тут мне на память пришел разговор с Мипом, воспоминание о котором внезапно обожгло мой мозг.

— Что делать, если твой противник по счастливой для него случайности или благодаря высочайшему мастерству знает, как ты поведешь себя в той или иной ситуации, чувствует твою манеру поведения? — спросил я тогда у него, не имея в виду ничего конкретного.

Мы сидели в таверне зеленых, и он, поставив кружку с пагой на стол и рассмеявшись, развел руками.

— Значит, ты не должен иметь какой-либо определенной манеры поведения, — просто ответил он.

Я также рассмеялся, восприняв его слова как шутку.

Однако он уже смотрел на меня совершенно серьезно.

— Я говорю правду.

На шестах оставалось четыре деревянные головы тарна с одной стороны летного поля стадиона и четыре с другой. Итого всего восемь поворотов, четыре полных круга. Медлить больше нельзя. Нужно что-то срочно предпринять. Я решил сбить своего настойчивого соперника с толку и перед очередным проходом через кольцо устроить для него небольшой спектакль, начав действовать вне всякой логики.

Я резко сбросил высоту и ушел в сторону, заставив ведущего меня соперника удивленно закрутить головой и невольно попытаться повторить мой маневр. Его тарн тут же сбился с ритма, и уже за спиной я услышал пронзительный крик идущей за мной вслед птицы, столкнувшейся с тарном моего соперника, и яростные проклятья их наездников.

К тому времени, когда на шестах оставалось семь деревянных голов тарнов, я догнал наездника синих, идущего четвертым.

Птица его была сильнее тарна наездника из Торы, но в мастерстве он явно ему проигрывал. Я легко обошел его у очередного кольца, сделав вид, будто собираюсь пройти его в левой нижней части, и резко бросив свою птицу вправо вверх. Пытаясь поставить мне блок в ошибочно выбранной им позиции, он так старался, что едва не напоролся на острый край кольца, и после того как его изумленная птица, не выдержав, свернула у острой кромки в сторону, ему пришлось возвращаться заново и проходить через то же кольцо.

Крики зрителей на трибунах переросли в настоящий рев, и хотя слов разобрать было невозможно, я расценивал их как выражение восхищения, как в данной ситуации я, вполне естественно, и должен был их воспринимать.