— Вы разыграли эту партию блестяще, — не мог не признать я.

— Таким вот образом мы и организовали прибытие и устройство в нашем доме тебя — шпиона Царствующих Жрецов, действующего здесь, по их представлениям, осторожно и очень успешно. А мы тем временем на самом деле все эти месяцы занимались своим делом, используя тебя, терпеливо помогающего нам болвана, в качестве гарантии того, что Царствующие Жрецы не пошлют сюда кого-нибудь еще.

Кернус запрокинул голову и громко расхохотался.

— Вы все время говорите «мы» и «наше дело», — заметил я.

Кернус окинул меня неприязненным взглядом.

— Шутки в сторону, воин, — сказал он, и на его губах заиграла улыбка. — Идет война, Тэрл Кэбот. И пощады в ней никому не было и не будет.

Я снова кивнул, полностью принимая его слова.

Идет война. Я проиграл. Потерпел в ней поражение.

— Вы убьете меня? — поинтересовался я.

— В отношении тебя, Тэрл Кэбот, у меня есть очень интересный план. Я вынашивал его все эти долгие месяцы.

— И в чем он состоит?

— В свое время ты об этом непременно узнаешь. А пока что нам не следует забывать о нашей маленькой красавице.

Все во мне замерло.

— Сура доложила, что Велла прекрасно овладела всем курсом обучения и способна теперь, доставить своему хозяину наивысшее наслаждение.

Я рванул наручники, цепи прочно сковывали запястья.

— Насколько я знаю, — продолжал Кернус, — она ожидала, что её и двух других дикарок приобретет агент Царствующих Жрецов, чтобы выпустить впоследствии на свободу.

Во мне начала подниматься волна бешеной ярости.

— Поэтому, я надеюсь, на предстоящих торгах она покажет себя во всей своей красоте.

Единственным моим желанием сейчас было разорвать наручники и вцепиться ему в глотку.

— Думаю, это будет интересное зрелище, — сказал Кернус. — Я хочу предоставить тебе возможность тоже его посмотреть.

Я едва не задохнулся от бешенства.

— В чем дело? Неужели тебе не хочется увидеть, как эта маленькая красавица демонстрирует себя, выступая на подмостках невольничьего рынка? — Его губы растянулись в ухмылке. — Надеюсь, она вместе с остальными принесет дому Кернуса достаточно золота, которое мы сможем вложить в реализацию нашего дела. А девчонка не скоро ещё поймет, что её продали по-настоящему.

— Ты слин! — закричал я и рванулся к Кернусу. Двое стоявших около него охранников тут же оттолкнули меня назад и крепко схватили за руки.

— Из тебя, Тэрл Кэбот, никогда бы не вышел настоящий игрок.

— Слин! Слин! — кричал я, задыхаясь от переполняющей меня ярости.

— С Кейджералией тебя, — бросил напоследок Кернус, поворачиваясь и выходя из камеры.

Невидящим взглядом я уставился ему в спину. Двое державших меня охранников расхохотались.

— С Кейджералией, — с трудом выдавил я из себя. — С Кейджералией.

Элизабет Кардуэл, Вирджиния Кент и Филлис Робертсон не были выставлены на продажу в первый день Праздника Любви, хотя их ещё утром доставили в транспортировочных корзинах на Куруманский невольничий рынок. Праздник Любви, как я, наверное, уже упоминал, отмечается в самый разгар лета, в течение пятидневного периода Пятой переходной стрелки. Это также время проведения наиболее интересных и ответственных поединков на игрищах и заездов на состязаниях тарнов. Кернус, чутко улавливая настроение толпы, решил заставить ещё подождать эти несколько сотен покупателей, нетерпение которых, подогреваемое в течение долгих месяцев настойчиво распространяемыми слухами о красоте и выучке рабынь-дикарок, первых тренированных дикарок Гора, дошло до предела. Многим горианским невольницам в эти первые дни праздника пришлось подниматься на подмостки и быть проданными, к своему собственному горькому разочарованию и ярости их владельцев, буквально за бесценок, пока основной контингент покупателей придерживал свое золото для приобретения этих широко разрекламированных обученных дикарок. Вечер четвертого дня Праздника Любви представлял собой кульминационный момент с точки зрения работорговли. Пятый день празднества отводился для игрищ и рассматривался горожанами как своеобразное подведение итогов сезонных поединков и состязаний за год. В этот день стадионы были забиты до отказа. Все остальные проблемы жизни города отходили на второй план. Поэтому именно вечером четвертого дня Кернус решил выставить Элизабет Кардуэл, Вирджинию Кент и Филлис Робертсон вместе с другими доставленными с Земли дикарками на продажу на невольничьих рынках не только Ара, но и всех известных цивилизованных городов Гора.

И вот наступил четвертый день Праздника Любви.

С натянутым на голову колпаком и скованными за спиной руками я брел по улицам Ара за фургоном, к задней части которого была присоединена цепь от моего ошейника. В фургоне находились восемь не спускавших с меня глаз охранников, и ещё двое шагали рядом со мной, то и дело подгоняя меня тупыми концами своих пик. На переднем сиденье фургона рядом с извозчиком, управлявшим впряженным в повозку рогатым тарларионом, разместился писец, которого я так долго принимал за Капруса и чье настоящее имя было Филемон с Тироса, острова, расположенного в нескольких сотнях пасангов к западу от Порт-Кара. В доме Кернуса, однако, он всем был известен как Капрус, представленный под этим именем Кернусом остальным членам обслуживающего персонала. Некоторое время он входил в штат сотрудников настоящего Капруса, агента Царствующих Жрецов, внезапно исчезнувшего почти год назад. Фальшивым агентом Сардара стал Филемон.

Я отвык ходить босиком, и мне трудно было передвигаться по каменным мостовым, а с натянутым на глаза капюшоном эта задача ещё больше усложнялась.

Раздражали и постоянно попадающиеся под ноги при пересечении поперечных улиц длинные каменные блоки с проемами стандартной ширины, не мешающими беспрепятственному проезду повозки, но зачастую представляющими собой серьезную опасность для того несчастного глупца, кто бредет за ней, прикованный к заднему борту короткой цепью, с колпаком, натянутым до самой груди. Подобные блоки устанавливаются прежде всего на расположенных в нижней части города улицах для того, чтобы по ним можно было передвигаться в сезон проливных дождей. О них-то я неизменно и спотыкался, калеча ноги и слыша доносящиеся со всех сторон насмешливые крики.

В колпаке, состоящем из нескольких слоев плотной кожи, стянутых у меня на горле кожаным ремнем, было неимоверно душно. Кроме того, он специально был сделан таким образом, чтобы раб, на голову которого он надет, мог с трудом улавливать доносящиеся снаружи звуки и не имел возможности говорить. Я задыхался, задыхался от недостатка воздуха и от накопившейся во рту слюны, которую я никак не мог проглотить. Я почувствовал, как кожаный хлыст ударил меня по ногам.

— Раб! — услышал я у себя за спиной.

В Аре, как, собственно, и по всему Гору, раб, которому уготована пытка и последующее сажание на кол, обязан беспрекословно выносить все возможные оскорбления и унижения, которым пожелает подвергнуть его любой свободный человек.

Меня, связанного, с надетым на голову колпаком, даже раб мог сейчас совершенно безнаказанно ударить или даже избить.

У тех, кто хлестал меня сейчас кнутами, осыпал бранью или швырял камнями, было мало оснований полагать, что я не раб. Я был босой, и единственное мое одеяние составляла короткая груботканая туника без рукавов, на груди и спине которой была вышита начальная буква горианского слова «кейджерус», что значит «раб».

Несколько раз я падал, но фургон не останавливался, и я принужден был с мучительными усилиями снова подниматься на ноги, хотя иногда перед этим повозка протаскивала меня, задыхающегося, по нескольку ярдов. Дважды какие-то дети ставили мне подножку, а один раз, под веселый смех толпы, то же самое сделал идущий рядом со мной охранник. Путешествию моему к Куруманскому невольничьему рынку не видно было конца.