Мип снова и снова настойчиво пытался пройти над тарном синих, но его противник ловко направлял свою птицу из стороны в сторону, вынуждая Мипа держаться у неё в хвосте. Внезапно, приучив своего противника ожидать его обходного маневра только сверху, из безопасной для него позиции, Мип резко бросил Зеленого Убара вниз и проскользнул прямо под крылом идущей впереди него птицы, рискуя быть вырванным из седла её мощными когтями. Он до дюйма рассчитал дистанцию и проскочил у птицы буквально между лапами. Его противник, оставшись позади, разразился проклятиями, тут же заглушенными радостным ревом болельщиков стальных.

— Смотри, — обратился ко мне стоящий спиной к летному полю мой бдительный охранник, показывая на небольшое каменное перекрытие, разделяющее сектора стадиона в сотне ярдов от нас.

Там стоял таурентин, поднявший свой арбалет и готовившийся выстрелить из него по Мипу, когда тот зайдет на последний поворот у дальнего от нас конца стадиона. Таурентин приложил приклад арбалета к плечу и, тщательно прицелившись, ждал.

— Не беспокойся, — сказал мой телохранитель и быстро вскинул свое оружие.

Мип уже подходил к центральному кольцу, когда тугая тетива запела у моего уха и резко выбросила стрелу.

Черная короткая стрела взвилась в воздух, пролетела над рядами зрительских трибун и вонзилась в хорошо заметную отсюда алую накидку таурентина. Тот судорожно дернулся, застыл на секунду, роняя из рук арбалет, и, медленно наклонившись, полетел с перекрытия вниз.

Мип оставил центральное кольцо за спиной и продолжал мчаться вперед.

— Отличный выстрел, — сказал я.

Мой телохранитель пожал плечами и принялся снова заряжать арбалет, не спуская при этом глаз со зрительских трибун.

Публика неистовствовала.

Мип был впереди.

И тут на ноги вскочили желтые и принялись хором поддерживать своего представителя.

На молодом, сильном, тренированном тарне лидера Менициус отчаянно пытался догнать Мипа. Расстояние между ними постепенно сокращалось.

Мип ослабил поводья; за все это время он ни разу не ударил Зеленого Убара разрядами стрекала и лишь подгонял его криками.

— Давай, старый воин! Давай! — кричал он.

Тарн Менициуса настигал Зеленого Убара, но тот упорно продолжал лидировать, с каждым взмахом крыльев, казалось, мчась все быстрее и быстрее. И вдруг, к своему ужасу, я увидел, что крылья птицы сбились с ритма, она закричала от боли и стала терять равновесие в воздухе. Мип вцепился в поводья, стараясь удержать её под контролем.

Менициус пронесся мимо, и, когда он был над ними, я заметил, как он резко выбросил вперед правую руку. В ту же секунду Мип отбросил поводья и, судорожно выгнув спину, принялся шарить по ней рукой, словно стараясь до чего-то добраться. Он едва не выпал из седла, и его начавшее было соскальзывать вниз тело удержали только два соединенных с тарновой упряжью страховочных ремня.

Я невольно схватил за руку своего телохранителя.

Тарн синих, а за ним серебряных и красных обогнали медленно кружащую снижающуюся птицу.

Стоящий рядом арбалетчик поднял оружие.

— Менициус не доживет до конца этого заезда, — сказал он.

— Оставь его мне, — ответил я.

Внезапно Зеленый Убар, словно зараженный энергией проносящихся мимо него птиц, с яростным криком, в котором слились воедино его гнев и боль, рванулся за ними. Мип неловко свесился с седла, с трудом удерживаясь за его луку.

И вот птица, одержавшая в свое время тысячи побед, привыкшая драться за неё до конца, выровняла свой полет и понеслась по такой знакомой ей воздушной трассе стадиона.

— Смотри! — воскликнул я. — Мип жив!

Мип слабеющими руками обхватил птицу за шею и распластался у неё на спине: казалось, он что-то шептал ей на ухо.

И тут мне даже сложно передать, что я увидел: толпа зрителей ревела, тарны оглашали воздух пронзительными криками, а Зеленый Убар и его наездник Мип, слившись в едином неимоверном усилии, словно вернулись в эти последние мгновения дикой, безумной гонки в дни своей молодости такими, какими знали их тогда бесчисленные поклонники. Зеленый Убар мчался вперед, рассекая воздух, обгоняя ветер; он казался самим олицетворением безудержной, рвущейся силы, энергии, жгучей ярости и воли к победе. Теперь я своими глазами видел того Зеленого Убара, о котором я так много наслышался за это время, легендарного тарна, о котором очевидцы, казалось мне, рассказывали небылицы, величайшего из гоночных тарнов, завоевавшего столько наград, что не снилось бы целой команде, — Тарна-Победителя.

Когда птица опустилась на финишный насест, зрители не кричали — над трибунами царила полнейшая тишина.

Вторым приземлился Менициус из Порт-Кара, все ещё не способный поверить, что победу буквально вырвали у него из рук.

И тут все одновременно, за исключением, пожалуй, только наиболее приближенных к благородному убару города людей, разразились восторженными криками, ревом, воплями, что есть силы ударяя правым кулаком по левому плечу.

Тарн гордо восседал на финишном насесте, а его наездник Мип с болезненной, мучительной гримасой пытался удержаться в седле.

Затем птица гордо вскинула голову и, окинув ревущие трибуны взглядом все ещё горящих от возбуждения глаз, издала боевой победный крик тарна.

И тут же без сил упала с насеста на землю.

Мы с арбалетчиком опрометью бросились к насесту, слыша у себя за спиной топот сотен ног сорвавшихся с места зрителей.

Я мечом перерезал удерживающие Мипа в седле кожаные ремни безопасности и снял его с мертвой птицы.

Затем я вытащил торчащий у него в спине короткий нож. Нож профессионального убийцы, по рукояти которого, извиваясь, пробегала надпись: «Я искал его. И я его нашел».

Я поднял Мипа на руки. Он открыл глаза.

— Что с тарном? — едва слышно произнес он.

— Зеленый Убар мертв, — ответил я.

Мип закрыл глаза, и между ресниц у него заблестели слезы.

Он протянул слабеющую руку к тарну, и я уложил его рядом с неподвижным телом птицы. Он обнял за шею мертвое, до последнего дыхания остававшееся ему верным существо и прижался лицом к его серовато-желтому клюву. Плечи его сотрясались от рыданий. Мы отошли в сторону.

Через некоторое время не отходящий от меня ни на шаг арбалетчик заговорил с Мипом.

— Это была настоящая победа, — сказал он.

Мип только плакал.

— Зеленый Убар, — бормотал он. — Зеленый Убар.

— Пошлите за медиком, — крикнул один из стоящих рядом.

Арбалетчик отрицательно покачал головой.

Мип уже лежал мертвым, склонив голову на шею мертвой птицы, которую он привел к их общей последней победе.

— Он правил отлично, — заметил я. — Просто не верится, что он был просто тарноводом.

— Много лет назад, — сказал арбалетчик, — был один наездник на гоночных тарнах. В очередном заезде, пытаясь обойти соперника, он не рассчитал дистанции и был выброшен из седла страшным ударом о верхний край кольца. Затем на него посыпались удары несущихся следом тарнов, и только потом он упал на землю. После этого он ещё выступал один-два раза, не больше. Он начал сомневаться в своем глазомере, чувстве времени. Он стал бояться висящих у него на пути колец и даже самих птиц. Его вера в себя, мастерство, выдержка — все ушло.

Остался только страх, смертельный страх перед скоростью, гонкой, что, в общем, в его ситуации вполне объяснимо. Больше участия в состязаниях он не принимал.

— Это Мип? — спросил я.

— Да, — ответил арбалетчик. — Было бы неплохо, если бы ты понял, какая смелость от него потребовалась на сегодняшнем выступлении.

— Он управлял отлично, — сказал я.

— Да, я видел, — подтвердил стоящий рядом человек из команды стальных. — Он не боялся. В том, как он управлял тарном, не было ни намека на страх. Только уверенность, выдержка и мастерство.

— И гордость, — добавил его сосед.

— Да, и гордость, — согласился стальной.

— Сегодняшнее его выступление, — подхватил другой, — напомнило мне того Мипа, каким он был прежде. И правил он так же великолепно. Это был его лучший заезд.