А что в остальных? Готова поспорить на что угодно, все люди, которых я знаю, начиная от моего папы и заканчивая Никитой, тут же бросились бы это выяснять.

Все, только не я.

«Пойду в восьмой. Саша говорила, что там проще всего проходить, надеюсь, она не шутила»

В библиотечных коридорах царило обычное оживление. Я столкнулась с двумя нашими мальчишками. Вчера, когда я заполняла на них анкеты, один из них пытался угостить меня полузасохшими булочками с каким-то непонятным вареньем, утверждая, что это «очень вкусно». Пришлось, зажмурившись, съесть одну, чтобы лишний раз не обижать человека.

Я окликнула мальчишек, они переглянулись с одинаковыми кривыми усмешками и пошли дальше. Даже булочка вчерашняя не помогла. Делают вид, что не знают меня, что ли? Зачем? Сначала я даже немного обиделась, но потом до меня начало кое-что доходить.

Допустим, всё, существующее вокруг меня, — это мой личный виртуал. Точнее, мне даже допускать ничего не нужно, — это известно точно. Программа, создающая его, должна держать в памяти, множество разных параметров, от, например, количества читальных залов и интерьеров в них, и до психологических тонкостей характеров тех искусственных персонажей, с которыми я общаюсь. Допустим, я с кем-то поссорюсь или, наоборот, помирюсь — и это нужно запомнить. Плюс ещё необходима синхронизация с поведением реальных людей в реальном пространстве (которая, кстати сказать, работает из рук вон плохо, недаром мы вычислили, что происходит в Сети, уже на второй день пребывания в школе). Всё это требует огромных системных ресурсов. «Нейроны» — не спорю, очень сильные машины, но даже их быстродействия, похоже, для решения всех здешних проблем не совсем хватает. Именно поэтому время от времени возникают такие вот программные глюки, когда знакомые люди вдруг становятся незнакомыми, кто-то здоровается с тобой два раза, а уж про всякие мелочи — этого и говорить не стоит. Если, к примеру, обратить внимание на детали интерьера, подозреваю, они будут сильно отличаться. Сегодня, допустим, шторы в четвёртом зале — жёлтые, завтра — зелёные, послезавтра вместо штор будут жалюзи, а на следующий день база данных загрузится не полностью — и окон не окажется вообще.

На четвереньках я преодолела «тамбур», не без юмора размышляя, что такой способ передвижения для меня становится более чем привычным, открыла дверь в читальный зал, тут же вскочила на ноги, чтобы не подвергаться насмешкам читающей публики — и окаменела. В зале никого не было. Ровными рядами стояли пустые столы, на некоторых лежали книги — и развёрнутые и закрытые, лампы с синими абажурами (вчера вроде были зелёные… или нет?) бросали на деревянные столешницы ровные яркие круги — вокруг царило полное спокойствие и умиротворение. Только вот люди куда-то подевались. Создавалось полное ощущение того, что прозвучал какой-то сигнал — все встали, а потом дружно и организованно покинули помещение.

Я была очень близка к тому, чтобы в полной панике проделать тоже самое — и внезапно ВСЁ поняла!

Точнее, поняла я не всё, для этого не хватало исходных данных, но то, что мне стало ясно — именно это меня мгновенно успокоило. Впервые за всё то время, что я проучилась в «Штуке» меня охватило чувство настолько сильного восторга. Хотелось прыгать по библиотеке, переворачивать полки с книгами и кричать во всё горло. Подумать только, у меня получилось!

Теперь мне стало понятно, что происходит на здешнем Сайте!

И я прямо сейчас проверю обоснованность моих выкладок!

Скрывая безумную радость, я немного покопалась в картотеке, отыскала книгу по истории банковского дела, уселась в кресло и не без некоторого злорадства с деланным безразличием принялась перелистывать страницы. Как и у всех очень старых книг бумага была тёмно-жёлтой и очень шершавой — казалось вот-вот фолиант рассыплется и оставит после себя на столе горстку праха.

Некоторое время ничего не происходило, потом входная дверь отворилась и появился мальчишка, с некоторым удивлением оглядел пустой зал, стрельнул глазами в мою сторону, принялся рыться в картотеке, время от времени бросая на меня беспокойные взгляды, наконец не выдержал.

— Ты чего здесь одна? — Спросил он.

— Понятия не имею. — Эту фразу я произнесла как можно более безразличным голосом и глаза постаралась сделать наивные и бесхитростные, словно у цыплёнка, который только что высунул голову из яйца. Не знаю, насколько хорошо у меня это получилось, я никогда не умела хорошо притворяться, но мальчишка ушёл ещё более озадаченным, чем до разговора со мной.

Вскоре начали подтягиваться остальные ребята, и уже через несколько минут читальный зал приобрёл обычный вид.

— Бахмурова, тебе по голове сразу дать или ты сначала что-нибудь скажешь?

Я вздрогнула, обернулась и покаянно потупилась. Рядом со мной сидел Марек.

— Сначала ты просишь, чтобы я не отходил от тебя ни на шаг, а потом исчезаешь неизвестно куда, — принялся выговаривать он мне громким шёпотом. — Мне что — делать больше нечего — искать тебя по всем сёлам и весям?

— Когда я тебя просила, ты ещё не наорал на меня.

— Во-первых, я не орал, а спокойно объяснял, кто ты такая; ты ещё не видела, как орут и как ору я, иначе бы не забыла. Во-вторых…

— Заткнись!

Это коротенькое слово оказало на Марека сильнейшее действие: впервые за всё время нашего знакомства я увидела его удивлённым: рот его приоткрылся, глаза, и без того сильно увеличенные толстыми плюсовыми стёклами, стали ещё больше.

— Это ты мне?

— Кому ещё? — Гримасе, которую я сделала при этих словах, вполне мог позавидовать какой-нибудь зловещий киношный персонаж. — Уйди отсюда по-хорошему, иначе сам в лоб получишь! — Марек сделал шаг назад, прямо сидя на стуле) — Сначала говоришь всякие гадости, а потом удивляешься: «Чего это меня, мол, никто не любит». Считай, что чашу моего терпения ты переполнил. А если совсем честно, то мне уже надоело притворятся примерной девочкой, так нашим ребятам и передай, — мне удалось прошипеть эту фразу несмотря на полное отсутствие в ней шипящих согласных. — С этой минуты я начинаю новую жизнь. Теперь вы все будете молиться, чтобы Иванова побыстрее вернулась. Всё, вали!

В подтверждение серьёзности своих намерений я открыла «Историю банковского дела», с видимым наслаждением вырвала первую страницу, с названием, оторванную страницу разорвала на две части, потом — ещё на две части, бросила их на пол, то же самое проделала со второй страницей, с третьей, с четвёртой. Почти все ребята, находящиеся в библиотеке, оборачивались и смотрели, что я делаю. Когда я отрывала пятую, Марек исчез. Вот только что сидел на стуле рядом, вытаращенными глазами смотрел на разбросанные по полу страницы — и его уже нет. Стул был пуст. Пропал даже небольшой пакет, который мальчик притащил с собой и повесил на спинку своего стула. Интересно, что в нём было?

А потом динамика пространства резко снизилась. Движения ребят замедлились, стали тягучими и плавными, словно они вдруг очутились под водой; скорость и, как прямое следствие этого, тембр голосов стали уменьшаться, пока не переросли в неразборчивое басовитое гудение…

Наконец, всё застыло.

Я — единственная в читальном зале — оставалась в ясном физическом и моральном состоянии и окружающее воспринимала вполне адекватно. Полная неподвижность ребят продолжалась минуты три. Я за это время успела пройти между рядов, заглянула в несколько раскрытых книг, лежащих на столе, попробовала перевернуть одну страницу, но та не поддалась: вся книга казалась высеченной из единой глыбы. Парадокс замедления времени.

Я этому нисколько не удивлялась; скажу даже больше: чего-то подобного я и ожидала.

Всё вокруг осветилось желтовато-зелёным светом, по стенам, по потолку быстро пробежали ряды непонятных символов. Не успела я опомниться — окружающие меня люди снова пришли в движение. Всё стало так же, как и раньше, за некоторыми исключениями; например, пропала разорванная мной книга, исчезла девочка, которая сидела ближе всех к нам с Мареком, ушёл в небытие громадный книжный шкаф, занимающий пространство противоположной от двери стены.