Лицо Красной Шапочки вытянулось. Это было так по-человечески, что я потеряла всякие сомнения, что она более чем реальна. Не один компьютерщик, каким бы одарённым он ни был, такую эмоцию нарисовать не сумеет.

— Ты что — идиотка? — В её обычном монотонно-металлическом голосе впервые прорезались человеческие интонации. — Где? — Тут же осведомилась она без всякого перехода. Мы ничего не успели ответить.

Глаза Красной Шапочки сузились, словно она прислушивалась к чему-то, неслышному нам, потом она коротко и деловито осведомилась. — Насколько она большая? — Помолчала ещё несколько секунд. — Зону нестабильности перекрыть, всё крыло первого этажа проверить на вирусы. Провести общий тест на стабильность реала и виртуала. Если коэффициент больше ноль — семь — срочно доложить!

Она озабоченно направилась к выходу, только около двери вспомнила о нас.

— Минус триста, — бросила она, остановившись на мгновение. — Если ещё раз из меня шута сделаете — вылетите из «Штуки» без всякой арифметики.

Я долго смотрела на закрывшуюся дверь, а когда повернулась к Саше, то увидела, что опустилась на корточки и плачет, как-то трогательно по-детски закрыв лицо ладошками.

Я выхватила из кармана карточку. Там было сто очков. Всё правильно. Это те, которые остались у меня после того, как Красная Шапочка сняла пятьдесят за неудавшийся обман. А как же триста? С каждого или с нас обеих? Но ведь у Саши — минус двести восемнадцать. Это значит, её только что отчислили?!!

Я уселась рядом с ней, хотела обнять за плечи, но потом решила, что не стоит так фамильярничать с не очень знакомым человеком.

— Как очки делить будем? — Подняла она заплаканное лицо. — По-братски?

— Это как?

— Сто пятьдесят с меня и сто пятьдесят — с тебя?

— Но ведь у тебя тогда…

Саша опять разрыдалась.

— Может быть с нас очки вообще не будут снимать? — Несмело предположила я, стараясь не смотреть на её вздрагивающую спину.

— Будут, — едва смогла сказать Александра. — Если Красная Шапочка сказала — обязательно слетят. Триста она сняла с нас двоих. Мы сами должны договориться, с кого сколько, иначе через десять минут триста слетит и с тебя, и с меня.

— Тогда только с меня. Так можно?

Саша перестала плакать и недоверчиво уставилась на меня.

— Ты серьёзно?

— Моя карточка вполне может это выдержать в отличие от твоей.

Саша всё ещё не верила и смотрела на меня таким недоверчивым взглядом, каким смотрит бездомная собака на человека, протягивающего ей очень хороший кусок мяса.

— Просто скажи: «С меня — триста», — прошептала девочка.

— С меня — триста, — твёрдым голосом проговорила я.

Моя карточка булькнула. Я даже не стала смотреть, что там осталось, чтобы лишний раз не огорчаться. И так знала: минус двести. Как у Полины. Эх, осталось бы у меня хоть немножечко из тех очков, что вдруг появились на первом этаже! Кстати, уж не с этим ли эффектом связано экстренное исчезновение Красной Шапочки? Хорошо бы спуститься вниз и выяснить кое-какие подробности. Если перекрыта та часть зала, где моя карточка начала неправильно работать, то тут и сомнений быть не может. Только вот её слова по поводу соотношения реала и виртуала… Не скажу, что я спец в интернетовских технологиях, но тут даже не нужно быть супером, чтобы понять, что такого просто-напросто быть не может. Какое ещё соотношение реала и виртуала? Возникает впечатление, что виртуал иногда проникает в наш реальный физический мир. Подтверждение тому — Красная Шапочка. Несмотря на то, что это — самая обычная компьютерная программа, она разгуливает по «Штуке» так невозмутимо, словно наша школа — это пространство сайта. Но ведь сайт — это просто набор ноликов и единиц в биосхемах компьютера… Опять я начинаю путаться…

Я уже перестала удивляться всему. Даже если бы стены класса, где мы сейчас находимся, разрушились и мы с Сашей очутились бы в болоте под бесконечным проливным дождём, я бы восприняла это как данность и ни капельки этому не удивилась бы.

Зато удивила меня Саша. Вместо того чтобы поблагодарить, она уставилась на меня откровенно неприязненным взглядом.

— И чего ты хочешь?

— В каком смысле? — Тогда я её на самом деле не поняла.

— Если ты думаешь, что я за эти триста очков костюм буду мыть, то ты просто дура.

— Ничего я не думаю! — Ответила я более резко, чем это было необходимо. — Где тряпка какая-нибудь?

Саша проводила меня в туалет, разыскала ветошь, показала, где можно взять ведро и налить воду. Только когда я принялась разбирать неудобный костюм на составные части, она, наконец, не выдержала.

— Ты и в самом деле собираешься его мыть?

— Будто не видно! — Настроение у меня было не самое радужное. Благодаря какой-то незнакомой девчонке у меня за один раз пропало триста очков — это раз; мне предстояла грязная и неприятная работа — два; та самая незнакомая девчонка, которую я, можно сказать, спасла, сидит прямо передо мной, обзывает меня всякими нехорошими словами и разве что не хихикает — три…

Ну и что с того, что её зовут, как мою сестру? Если всех Саш в школе жалеть, то карточек всего нашего класса не хватит, чтобы их ублажить!

— Слушай, Настя! — Лицо девочки озарилось. — Ты же говоришь, что ты тут не при чём? Это ведь не тебя туда стошнило? Нет! Пригони девчонку, которая занималась в этом костюме — и пусть себе чистит.

— Нельзя — её. Иначе она из «Штуки» уедет.

Грудная пластина оказалась намертво прикреплённой к корпусу. Я отчаялась её снять и принялась разбирать плечи, благо составные части костюма были скреплены между собой так, что их можно было разобрать без применения инструментов.

— Ну и что? — Спросила Саша. — Пусть уезжает. Меньше народа — больше кислорода. Проще учиться.

— Я очень надеюсь, что на втором курсе не буду говорить, как ты сейчас.

Яна хмыкнула.

— Если будешь всех жалеть — больше трёх месяцев здесь не проучишься.

Интересная дата. Почему именно больше трёх месяцев, а не больше двух или, к примеру, одного?

— А у нас все такие. Мы друг друга жалеем.

— И у всех одинаковое количество очков? — Насмешливо поинтересовалась Саша. — Каждый вечер собираетесь и делитесь друг с другом? То-то я смотрю, почему ты такая добренькая. Для всего курса триста очков — это не очень много. С каждого — семь с половиной.

Я прикинула, сколько это будет, если триста разделить на сорок. Да, верно, семь с половиной. Быстро считает, молодец!

— Это самый настоящий рекорд! — Продолжала куражиться Саша. — Я почти уверена, что ни на одном курсе нашей школы коммунизма ещё не было. А кто у вас Генеральный секретарь?

— У нас Генерального секретаря нет, — ответила я, вспомнив, что на втором курсе, как говорила Полина, неизвестно-что-именно. — И Президента — тоже. А главная у нас — Иванова. Мы ещё не придумали, как её называть.

Глаза Саши, и без того большие, стали ещё больше.

— Полина?!

Я кивнула.

— Ничего себе! — Ошарашено пролепетала моя собеседница. — Наши девчонки, конечно, болтали, что она теперь в нашей «Штуке» в этом году учится, но я не верила. И как она — сильно зверствует?

Словечко Александра отыскала — лучше не придумаешь. Это Полинка-то наша зверствует?

— Да нет, она нормальная, чего ты сразу так на неё…

— Вначале — они все нормальные. Посмотришь, что из неё через месяц будет.

Спохватившись, Саша судорожно расстегнула верхнюю пуговицу кофточки, пошарила рукой за пазухой, вытащила оттуда карточку, которая, как и у нашего утреннего пленника, висела на шее на цепочке, взглянула на неё и заметно успокоилась.

Непонятно, чего она так взъерошилась, что такого опасного сказала?

— Я с ней в одной комнате живу, — зачем-то брякнула я.

Сама не знаю, чего я хотела этим добиться, но уж точно не того, что получилось. Услышав мои слова, Саша ойкнула и отступила на шаг, с испугом глядя на меня.

— Что — правда? — Прошептала она. — Тогда я… я сама всё тут помою… ты только не волнуйся, ладно?