Шарлотта ничего не сказала. Она не могла себе представить, чем это все может закончиться. И не могла перестать думать о боли, которую должен был испытывать Бен перед смертью.

Когда они подходили к палатке, Шарлотта вспомнила, что надолго оставила Джейкоба в одиночестве. Ее охватила паника — Молли и ее семья пойдут на все ради своих интересов, а Маркусу и Пенни доверять нельзя. Как она могла надолго оставить Джейкоба одного?

Но как только она вошла в палатку, она услышала легкое ровное дыхание, означавшее, что Джейкоб мирно спит. Она стала на колени и подхватила его на руки, испытывая сильнейшее желание прижаться к этому маленькому тельцу.

— В этом мальчике твое будущее, дорогая, — сказала Бидди Ли. — Это ясно как божий день. В этом мальчике и в мистере Люке Эшкрофте.

Джейкоб зашевелился и устроился поудобнее на груди Шарлотты, а Шарлотта закрыла глаза, вдыхая запах его макушки, такой теплой, мягкой и пушистой.

— Ты можешь бороться с этим, ты можешь это отрицать, ты можешь говорить, что не веришь этому, но это не заставит правду о мистере Люке Эшкрофте куда-то исчезнуть, — сказала Бидди Ли. В тусклом свете Шарлотта видела, как в глазах Бидди Ли блестят слезы. — Я боролась за Бена Люциуса каждый день нашей жизни. Он сделал бы ради меня все что угодно, а теперь его нет, — тихо произнесла она, и слезы снова побежали по ее щекам. Она подобрала свои юбки и направилась к пологу палатки.

— Бидди Ли, постой. Куда ты идешь?

— Я не могу остаться, — сказала Бидди Ли, — Мне не уснуть сегодня ночью, Шарлотта.

— Мне тоже, — ответила Шарлотта. — И никому, кто знает, что произошло, не удастся уснуть, Бидди Ли. Оставайся со мной и Джейкобом. Мы будем говорить до утра.

Шарлотта услышала шорох снаружи палатки и посмотрела на Бидди Ли. Бидди Ли двинулась к выходу, но Шарлотта покачала головой и протянула ей Джейкоба.

— Я посмотрю, кто там, — прошептала она.

Она откинула полог и увидела уходящих Карлин и Молли Смитерс.

— Убирайтесь отсюда! Как вы смеете здесь показываться? — закричала Шарлотта. Ее голос, казалось, растворился в темноте, и на мгновение она засомневалась, не привиделись ли ей эти знакомые фигуры.

Но затем она услыхала смех.

— Не пугай нас, Шарлотта. Это так жестоко! И они опять засмеялись.

Голос Шарлотты полетел в темноту за ними вслед.

— Могилой своей сестры клянусь, что вы обе поплатитесь зато, что сделали!

И снова смех, как перезвон колокольчиков, прозвучал в темноте. Затем Шарлотта услышала торопливые шаги, которые означали, что две женщины легко упорхнули в ночь, как две молоденькие беззаботные девушки.

В какой-то момент Шарлотта, открыв глаза, поняла, что она, должно быть, заснула. Маленький Джейкоб спал у нее на груди, и…

Тут она вспомнила весь ужас предыдущей ночи. Она вскочила, уложила Джейкоба в гнездо из одеял, выбралась наружу — и столкнулась с Люком.

Она остановилась, и он взял ее руки в свои.

— Мы похоронили Бена, — мягко сказал он. — Бидди Ли сейчас с Джорджем. С ней все будет в порядке.

— А семья Смитерсов? — спросила Шарлотта. — Никто не повесил их и не отрезал их половые органы? Никто не высек их и не содрал с них живьем кожу?

— Все уже закончилось, — пробормотал он, крепко удерживая ее ладони в своих.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «закончилось»? — спросила она. — А как насчет правосудия? Ты хочешь сказать, что совет мужчин считает, что это прекрасно — убить человека просто потому, что кому-то этого хочется? — Она сжала кулаки, как будто от этого что-то могло измениться.

— Послушай, Шарлотта, — сказал он. — Все закончилось. Бен мертв, и ничего не произойдет с Джеком, Скитом и их дружками. Это неправильно, но это правда. По их рассказам, им пришлось сражаться за свою жизнь и стаскивать Бена с Карлин…

— Но это же ложь! Бен, вероятно, защищал Бидди Ли от Скита! Он знал, что Скит ходит за ней по пятам.

— Слово белой женщины значит больше, чем слово рабыни. Фрэнсиса повесили за воровство. Наказание за тот проступок, в котором они обвинили Бена, гораздо серьезнее. Так и должно быть.

— И ты считаешь, что это правильно?

— Конечно, нет, — ответил Люк. Из палатки раздался детский плач. — Я говорю, что это называется самосуд.

Шарлотта вошла в палатку, взяла Джейкоба на руки и сразу вышла, но увидела только спину Люка. Неужели он уходит?

Она хотела позвать его, но в следующий момент она возненавидела его за то, что он, мужчина, понимая, что Смитерсы совершили страшное убийство, признал свое бессилие и умыл руки.

Она положила Джейкоба на маленькое стеганое одеяло, которое сшила ее мама, «как раз под попку ребеночку», и вытерла ему эту маленькую попку, которая сейчас помещалась у нее на ладони. Джейкоб заплакал, и Шарлотта почувствовала, что тоже готова разрыдаться, оплакивая все то, что так неожиданно пошло неправильно в этом путешествии. Почему Джейкобу теперь суждено расти без мамы, которая бы заботилась о нем и присматривала за ним? Почему Бен должен был испытать такую боль?

Когда она просунула мягкую пеленку между его маленькими ножками, он закричал еще громче. Шарлотта наложила немного успокаивающего бальзама, предназначенного для ран лошадей и скота, на опрелости, которые образовались в складочках кожи. Она говорила себе, что кое-что она знает точно: она знает, что успокаивающая мазь из толченой ромашки, пчелиного воска и меда поможет успокоить боль маленького Джейкоба. Она знала, как ухаживать за ним и как любить в нем все — его запах, мягкость его кожи и свежесть его дыхания. Но было еще столько всего, чего она не знала, потому что она не была настоящей матерью. И ее тело чувствовало всю свою бесполезность перед лицом его голода.

— Я принесу тебе немного молока, как только… — начала Шарлотта, но потом замолчала от изумления. Люк возвращался к ее палатке и нес в руках что-то похожее на чашку.

Люк посмотрел на Джейкоба, и на его лице отразились любовь и боль потери. Малыш снова напомнил ему собственного сына.

— Тебе бы надо научиться кормить твоего мальчика, Шарлотта, чтобы не приходилось бегать к другим женщинам всякий раз, когда Джейкоб захочет есть. А сейчас дай-ка его мне, а сама налей немного молока в эту чашку.

Она закончила пеленать Джейкоба и протянула извивающегося голодного малыша Люку. Джейкоб перестал верещать, но Шарлотта видела по его ожесточенным, нетерпеливым, толкающим движениям, что он вот-вот разразится новой звонкой трелью.

Люк укачивал малыша, но при взгляде на него казалось, будто сердце его разрывается от горя. Шарлотта подумала, что он, должно быть, вспоминает, как баюкал своего собственного маленького сына.

Она налила молоко в чашку, которую принес Люк, — маленькую серебряную чашечку с инициалами Дж. Э., и догадалась, что это, наверное, чашка сына Люка.

— Достаточно, Шарлотта, — сказал Люк. — Все, что ему нужно, это несколько глоточков.

Шарлотта сглотнула, удивляясь, как может быть, чтобы ее имя, произнесенное Люком, оказывало на нее такое действие. С момента смерти Люси ее впервые охватило отчаяние — она не желала любить, не хотела испытывать вообще никаких чувств по отношению к кому бы то ни было, и меньше всего — по отношению к этому мужчине. И Люк, — Шарлотта была в этом убеждена, — чувствовал то же самое. Но сейчас, всего лишь услышав свое имя из его уст, она почувствовала, что он хочет удержать ее рядом с собой. Глядя, как он держит Джейкоба, — так ловко, будто возился с детьми всю свою жизнь, — она понимала, что сердце ее в опасности.

— Теперь ты должна сначала смочить в молоке палец. Смотри, как это делаю я, — сказал он, когда она протянула ему чашку. Он уложил Джейкоба на свою руку. — Заставь его поверить, что ты его мама. — Он сунул свой палец в рот Джейкобу, и тот взял молоко, двигая губами сначала нерешительно, но потом более активно. Он посмотрел вверх на Люка с удивлением. — Потом нужно наклонить чашку, — продолжал Люк, — и дать ему сделать маленький глоток, но очень маленький — просто коснуться молока губами. Видишь?