Современный русский историк Е. Анисимов пишет: «Нет сомнений — канцлер был продажен, брал взятки ото всех держав, но, тем не менее, держался раз и навсегда принятой ещё при Петре Великом дипломатической доктрины — ориентироваться в политике на те государства, с которыми у России общие долговременные имперские интересы».
Сокрушительно-негативную характеристику даёт Бестужеву-Рюмину Валишевский: «В России в политике Бестужева усмотрели в качестве руководящей нити национальную идею, глубокое понимание истинных интересов и естественных судеб страны. Вышеприведенные факты достаточно ярко показывают шаткость этого тезиса… Бестужев имел за собой то преимущество, что был или казался русским в ту минуту, когда естественная реакция вооружала народные чувства против иностранцев; кроме того, у него не было ни серьёзного соперника, ни преемника… Цинически развратный, корыстный под покровом невозмутимого и безукоризненного внешнего достоинства, он не приобрёл личной благосклонности Елизаветы, но зато завоевал симпатии среды, где под ярлыком национализма снисходительный режим поощрял развитие некоторых пороков, и в нынешнее время считающихся национальными, тогда как они являются лишь историческим пережитком совокупности чуждых русскому духу влияний».
Поляк К. Валишевский не одинок в своём негативном отношении к А.П. Бестужеву-Рюмину. Русские историки и эксперты тоже относились к великому канцлеру довольно негативно. Со скрытой неприязнью относился к нему и всегда тактичный и осторожный в выводах С.М. Соловьёв. Современный русский историк Н.И. Павленко тоже считает Бестужева-Рюмина личностью «весьма сомнительных нравственных качеств». И.В. Курукин называет его «опытным и волевым интриганом и карьеристом». Впрочем, князь М.М. Щербатов, наряду с негативными, наделяет нашего героя и позитивными качествами: «Человек умной, через долгую привычку искусный в политических делах, любитель государственной пользы, но пронырлив, зол и мстителен, сластолюбив, роскошен и собственно имеющий страсть к пьянству».
Как мы уже убедились из предыдущего изложения, личность А.П. Бестужева-Рюмина была довольно противоречивой. Это не был целостный и монолитный характер, а натура, подверженная настроениям, раздираемая страстями и не всегда руководимая высокими идеалами. Возможно, он не нуждался бы вовсе в нашей защите, если бы на описаниях его личности не было бы всего того наносного и ложного, что накопилось за годы после его смерти. Не претендуя на истину в последней инстанции, мы только попытаемся высказать здесь к этому своё отношение и взглянуть на него с расстояния в 250 лет.
Современник великого канцлера Манштейн характеризовал его как человека «ума разборчивого», весьма образованного, опытного в государственных делах, чрезвычайно трудолюбивого, гордого, хитрого, мстительного, неблагодарного и невоздержанного в жизни. Думается, он был ближе всех, кто знал Бестужева, к истине.
Нам кажется, что для такого рода суждения главную роль играет вопрос: можно ли человека, имеющего личностные недостатки, считать выдающимся, если он сослужил своей стране и народу большую и полезную службу? Крупный историк Н.Г. Устрялов, не углубляясь в вопросы морали и этики, на этот вопрос отвечает положительно. Он рассматривает Бестужева-Рюмина исключительно как государственного деятеля и даёт его деятельности весьма лестную оценку. Он говорит, что Бестужев-Рюмин с искусством управлял внешней политикой России: «Бестужев, соединяя с подробным знанием всего хода политики смелость, решительность и зрелое искусство дипломата, думал, что для России настало, наконец, время занять в системе европейских держав почётное место… и доставил своей государыне славу первого деятельного участия в делах европейских».
Эти слова известного русского историка и поныне не потеряли свою актуальность: России до сих пор отказывают в равноправном участии в европейских делах. Историк между тем напоминает нам, что «Бестужев поставил Россию в такое положение, что западные венценосцы с величайшим старанием, наперебой друг перед другом, искали дружбы Елизаветы».
И далее: «Слава улучшений в устройстве внутреннем принадлежит наиболее Шуваловым… честь искусных действий на поприще дипломатии — Бестужеву-Рюмину».
В то же время, характеризуя графа М.И. Воронцова, сменившего Бестужева на посту канцлера, Николай Герасимович пишет: «Уступая предшественнику в образовании и искусстве дипломатическом, он превосходил его честностью и благородством характера». Если вспомнить, как предательски по отношению к своей стране вёл себя вице-канцлер Воронцов, передавая прусскому послу накануне Семилетней войны важные секретные сведения, и если вспомнить характеристику, данную Воронцову Екатериной II выше («Лицемер, не имеющий себе подобных»), поневоле возникает вопрос: в чём же Михаил Илларионович был честнее и благороднее Алексея Петровича? Нет, тут с Николаем Герасимовичем согласиться нам трудно.
Казимир Валишевский, давший нашему герою в основном негативную оценку, вместе с тем тоже нехотя, признавал: «Он, безусловно, не был лишён некоторых личных дарований, из тех, что приносят счастье большинству авантюристов; он действовал с помощью тонкой хитрости и грубого нахальства, невозмутимого спокойствия и безошибочного инстинкта внешнего декорума, соединяя их с величавостью, которую он сумел сохранить в самых унизительных положениях, и которым он вводил в заблуждение не только Елизавету, но и всю Европу. Он властным тоном требовал субсидий России и принимал взятки с таким видом, будто оказывал этим великую честь».
В этой характеристике ярко проступают и недооценка Валишевским уровня духовного развития России к моменту правления Елизаветы Петровны, и предвзятое его мнение по отношению к Бестужеву. Если же попытаться пересказать отмеченные Валишевским недостатки, присущие Бестужеву-Рюмину, в нейтральной тональности, то получим, что канцлер для достижения своих целей использовал целый арсенал средств: и почти безошибочный инстинкт человека, умевшего при необходимости рисковать, и гибкий подход, и умение настоящего дипломата применяться к партнёру и собеседнику, и использовать, где и когда нужно, блеф и тонкое мастерство актёра. Так поступали тогда все европейские дипломаты, и Бестужев, несомненно, перенял их нравы и манеры и успешно применил их на русской почве. Да иначе он не мог выжить при дворе Елизаветы.
А британский посол Бэкингхэмшир мог бы вообще попридержать при себе своё мнение о Бестужеве: уж по части хитрости, бесстыдной лжи и лицемерия английские дипломаты были большие мастера. А вот когда партнёры отвечают им той же монетой, они обижаются и надевают на себя тогу целомудрия. Да и вообще: были ли во времена Валишевского или после него дипломаты с безупречной репутацией? Может быть, князь Меттерних блистал честностью и высокими моральными качествами? Или херр Бюлов, сэры Грэй, Даллес, Идеи и иже с ними? Да и сегодня можем ли мы сказать, что, к примеру, американская или английская дипломатия не прибегают к блефу, дезинформации и лжи?
В 1749 году канцлер пишет длинное письмо посланнику Корфу в Копенгагене о том, как следовало бы тому обходиться с министром иностранных дел Дании Шулином. Профранцузски настроенный датчанин пытается увильнуть от принятых вместе с Россией обязательств по сохранению конституционного порядка в Швеции и объясняет свою позицию тем, что такие обязательства якобы могли бы возбудить в других странах зависть и подозрение, что пошло бы лишь во вред делу стабильности в Скандинавии.
Корф недоумевает над такой формулировкой, а Бестужев терпеливо и пространно объясняет ему, что это его нисколько не удивляет, поскольку профранцузские взгляды Шулина он знал, когда ещё был посланником Анны Иоанновны в Дании. Шулин коварен и хитёр, пишет Бестужев, а потому с ним нужно держать ухо востро. «Я слышал также помощию некоей посторонней переписки, — несколько загадочно сообщает он Корфу, — что ваше превосходительство изволили у некоторых тамошних ваших приятелей называть г. Шулина пенсионером Франции». И по-отечески предупреждает посланника от возможного скандала: «Ваше превосходительство можете легко себе представить, что если сие дойдёт до ушей г. Шулина, то он, спасая честь свою, подговорив двух свидетелей, потребует от вас отчёта». Поскольку доказать истинность своего утверждения Корф не сможет, то Шулин может за диффамацию потребовать отзыва посланника домой, что в своё время с Корфом проделал шведский министр граф Тессин. И заключение: чтобы не настроить Шулина антирусски, Бестужев советует Корфу быть гибче и по возможности уступить в чём-то непринципиальном, дабы «не привести оба двора в расстройку».
