Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В мае, в разгар трудных мирных переговоров со шведами, вице-канцлер обнаружил, что в Сенат в качестве переводчика был незаконно — судя по всему, стараниями г-на Бруммера, — «пристроен» некий швед Вассер, вообще не владевший русским языком. На вопиющее нарушение правил сохранения государственной тайны, запрещающих допуск иностранцев к государственным учреждениям, Бестужев указывает в письме к Черкасову от 1 июня 1743 года.

Но пока Нолькен и Седеркройц сидели в Обу, война продолжалась, и на театре военных действий произошло ещё одно неприятное для шведов событие — появление эскадры Н.Ф. Головина у о-ва Гангут и прорыв большой галерной флотилии русских в западную часть Финского залива. Шансы русской делегации на заключение мира на своих условиях сильно возросли, но тем не менее 14 июня Нолькен и Седеркройц в знак несогласия с русскими условиями покинули зал заседаний и собрались отъехать домой. Но никто никуда не уехал. Согласно Соловьёву, шведы Обу вообще не покидали. 15 июня Нолькен якобы явился к Люберасу и со слезами на глазах просил русскую делегацию сделать шведам уступку по Саволаксу. Договорились подписать текст мирного договора, оставив пункт о Саволаксе на апробацию Елизавете, а о Нойслотте — на апробацию королю Фредрику.

Шведским делегатам деваться было некуда — в Ботническом заливе появились русские галеры, а далекарлийские крестьяне угрожали самому Стокгольму. Шведы безоговорочно уступали русским Кюменегордскую провинцию и крепость Нюслотом (Нейшлот) с узкой полоской саволакской землицы. Шведы обязались немедленно приступить к выборам Адольфа-Фридриха в качестве наследника шведского трона. Позорный для России торг наконец закончился, и поздним вечером 16/27 июня 1743 года был подписан прелиминарный акт. После подписания «немец» Люберас в доверительной форме сообщил Нолькену и Седеркройцу, что после избрания русско-голштинского кандидата на шведский трон императрица вернёт саволакскую землю вместе с крепостью Нюслотом обратно шведам.

В Стокгольме с облегчением вздохнули: теперь можно было отозвать воинские части с финского театра военных действий и использовать их для подавления крестьянского восстания.

28 июня/9 июля шведские послы Э.М. Нолькен и Г. Седеркройц вручили в Обу русским послам А.И. Румянцеву и Л.И. Люберасу парафированные в Стокгольме условия мира. В Швеции мирный договор был ратифицирован 15/26 августа, а в Петербурге — 19/30 августа. 6/17 сентября в Летнем дворце Санкт-Петербурга был большой праздник: по случаю мира со Швецией ставили комедию и устроили большую иллюминацию Летнего сада. Елизавета Петровна на радостях приказала выдать епископу Любекскому, новому шведскому наследнику Адольфу-Фредрику, 50 тысяч рублей подъёмных на проезд из Любека до Стокгольма.

Более похабный мир Россия получила, возможно, лишь в 1918 году с немцами в Бресте. А.П. Бестужев-Рюмин в конечном счете мог утешить себя рассуждением, что лучше иметь со Швецией прочный мир на умеренных условиях, нежели настаивать на договоре, который вызовет настроения пересмотреть его сразу же после заключения. Международное положение Российской империи и в самом деле было не таким уж и блестящим, так что ликвидация Северного фронта была России на руку.

СИСТЕМА ДЕЙСТВУЕТ

Французские агенты вкупе с прусским посланником Акселем фон Мардефельдом[50] пока пытались слегка вредить Бестужеву-младшему и поссорить его с Елизаветой Петровной, но их интриги были бесплодны и своей цели не достигали. И всё-таки положение Алексея Петровича всё ещё было достаточно шатким. Об этом косвенно свидетельствует отношение к нему императрицы и упомянутого И.А.Черкасова. В злорадном письме от 28 июля/8 августа 1743 года барон, сам достаточно безграмотный, по указанию Елизаветы Петровны сделал Бестужеву выговор за допущенные им в докладных бумагах поправки: «…Е.И.В. указала объявить Вашему Сиятельству у чтобы в указех, кои к подписи Её Величеству будут впредь подношены, меж строк и чищенья приправок, а паче взмётных слов, яко херы, тверди и протчия слова на верху, меж строк пишемыя, впредь бы не были, но все слова в строках писаны были бы». Совершенно очевидно, Алексей Петрович в последний момент, перед подачей бумаг «наверх», был вынужден лично править труды писчиков КИД, и переписывать бумаги начисто уже не было времени.

До этого, ещё весной 1743 года, Бестужев сделал, кажется, первую попытку обратить внимание Елизаветы Петровны на неблаговидную деятельность Бруммера, помогавшего дипломату шведской делегации Норденфлихту в его усилиях заключить выгодный для своей страны мир. Бестужев через переводчика Иванова перехватил три письма шведа, в том числе к Бруммеру и Лестоку, вскрыл их и предложил Черкасову ознакомить с содержанием писем Елизавету. Но, кажется, инициатива вице-канцлера не пришлась ко двору и вызвала негативную реакцию.

В октябре 1743 года Черкасов вообще допустил по отношению к вице-канцлеру хамство, сделав ему в самых нелицеприятных выражениях выговор за то, что тот употребил его курьера для нужд КИД: «Да и сверх того, что до меня ни мало не касаетца, прислали, навязав мне на шею, то, что Ваше Сиятелство сами должны исправить и вручить и докладывать Её Императорскому Величеству. Никогда б я не ожидал таких от Вашего Сиятелства в должности Вашей затруднений и приличных Вашей должности трудов наваливания на чюжую шею».

Так что вице-канцлер был пока далёк от мысли начать планомерную борьбу с французским влиянием при дворе Елизаветы — слишком сильное влияние оказал Шетарди на купавшуюся во власти и роскоши императрицу, и слишком близко от неё, почти неотступно, находился его агент Лесток. Вице-канцлер счёл целесообразным проявить уступчивость в вопросе сватовства Версаля к Елизавете, согласившись на кандидатуру жениха — принца Конти, а заодно принять от Шетарди «пенсион» в размере 15 тысяч ливров.

Согласиться-то Бестужев согласился, но принять пенсион по здравому размышлению отказался. Он тут же доложил о предложении француза Елизавете Петровне, а потом встретился с Шетарди и сказал, что от пенсии отказывается, так как ничем её не заслужил. Валишевский пишет, что Бестужевым в этот момент, возможно, руководила та самая сила, которая стала проявляться у русских в первые же дни правления Елизаветы — национальное самосознание и ощущение собственных национальных интересов. В таком случае наш маститый классик противоречит самому себе, утверждая, что поступками Бестужева-Рюмина руководила лишь личная выгода.

Но не только это сподвигло Бестужева на такой «подвиг»: его внимательный взор уже отметил, что Елизавета под разными предлогами — то ей нужно было идти в баню, то сменить платье — стала избегать свиданий с Шетарди. Императрица была возмущена коварной ролью Франции, выразившейся в том, что Париж фактически спровоцировал шведов на открытие военных действий в Финляндии, а теперь предлагал себя в качестве посредника, одновременно натравливая против России Данию и Турцию. Верить в такого посредника ей, конечно, Бестужев не позволил.

Бедняга Шетарди терялся в догадках, что произошло с русской императрицей, но всё стало на свои места, когда Бестужев объяснил незадачливому французу, что Россия, вопреки всяким прогнозам Парижа и Берлина, полагавшим, что Россия была слишком слаба и не готова к войне, возобновляет военные действия со Швецией. Король Людовик XV, которому была поручена роль посредника между Стокгольмом и Санкт-Петербургом, оказался в незавидной роли. Он был ещё больше взбешен тем фактом, что Шетарди, получив информацию от Бестужева за неделю до возобновления войны, не удосужился предупредить об этом шведского главнокомандующего в Финляндии К.Г. Левенхаупта. С этого момента Шетарди, получивший выговор от своего короля, затеял борьбу с Бестужевым не на живот, а на смерть.

Русская армия во главе с фельдмаршалом Лейси снова оказалась способной нанести шведам поражение и к осени практически завоевать всю Финляндию. Шетарди был спешно отозван Версалем домой.

вернуться

50

Не путать с однофамильцем дядей, бывшим посланником Пруссии при дворе Петра II и Анны Иоанновны. Что касается племянника, преемника дяди на дипломатическом посту, то герцог Лирийский, посол Испании при дворе Петра II, писал о нём, что тот «не имел ни малейшей способности быть министром и обладал всеми пороками своего дяди, не имея хороших его качеств». Это был человек умный, но злой, не имевший никакой чести. Он вёл дурную жизнь, любил играть в карты и проигрывал больше, чем мог заплатить.

25
{"b":"208109","o":1}