Объективно московская власть была заинтересована в том, чтобы существовал “список Чичикова”. И так как эту власть некому проверить (ее более 10 лет никто не ревизовал и не проверял), нет никаких гарантий, что такого списка не существует.
Закон установил, что избирательные бюллетени изготавливаются “исключительно по распоряжению и под наблюдением соответствующей избирательной комиссии”. Число бюллетеней может по закону на 3 % превышать количество зарегистрированных избирателей. В итоговом сообщении Московской городской избирательной комиссии скромно не сообщено, какое количество бюллетеней было вообще изготовлено. Приведена лишь цифра бюллетеней, “полученных участковыми избирательными комиссиями” — 6363044 шт. Но этих данных вовсе недостаточно, чтобы понять, обеспечена ли защита выборов от мошенничества. Наоборот, обеспечена их закрытость.
Излишне задаваться вопросом, есть ли механизм контроля за изготовлением бюллетеней. Такой контроль отсутствует в принципе. Сколько их было изготовлено, какими типографиями, как производилась экспедиция — неизвестно. Их может быть сколько угодно.
Так как нет настоящей гласности в обороте бланков бюллетеней, нет независимого и беспристрастного контроля за каждой технологической операцией, в которых они участвуют, всегда остается почва для сомнений. Сообщается одно, за кулисами выборов происходит другое. Судя по способу отправления власти, принятому в столице, это “другое” — какая-то пакость, непристойность, обман, подлость.
В связи с чем возникает сомнение в том, насколько достоверны, честны и надежны проводимые выборы? Из-за келейности при образовании избирательных комиссий — прежде всего городской и окружных. В сущности, закон отдал формирование таких комиссий на откуп администрации, которую в Москве олицетворяет мэр. Кого он определит, тот и будет их членом. Конечно же формально избирательные комиссии формируются “законодательными и исполнительными органами государственной власти” на паритетной основе, а участковые комиссии — выборным органом местного самоуправления. Но кто же в Москве всерьез может утверждать, что городская, 35 окружных и 125 территориальных избирательных комиссий составлены без самого тщательного просеивания и отбора? Чудаков давно нет. Известно также, что избранный в 1993 году состав Городской Думы был скорее из класса рептилий, нежели млекопитающих. И он во всем следовал за руководящими предначертаниями, изображая угодливую тень, готовую изгибаться и пресмыкаться в любую сторону.
Что же касается 3139 участковых комиссий, которые не могут состоять лишь из “своих”, то здесь имеется ущербность иного рода. В Москве их попросту некому было создавать на законной основе — из-за отсутствия избранных населением органов местного самоуправления.
Ситуация напоминает порочный круг: нет законных участковых комиссий — нет возможности выбрать местное самоуправление, нет органов самоуправления — не могут быть сформированы законные участковые комиссии. Как, спрашивается, выкрутилась из этого московская власть? Очень просто — она наплевала на федеральный закон, самостоятельно сформировав низовые комиссии. Тем самым, выборы 14 декабря, независимо от того, состоялись они или нет, лишились какой-либо юридической силы — их провели незаконно созданные избирательные структуры. С другой стороны, для официальных результатов безразлично, как на самом деле голосует население.
На выборах, организованных профессионалами своего дела, как и в карточной игре с участием шулеров, никто не пользуется одной колодой.
Существуют ли сейчас объективные условия для всеобщих, равных, прямых выборов органов власти? Еще совсем недавно подобный вопрос был излишним, неуместным и беспредметным. Предельно демократичные избирательные принципы существовали на бумаге, но они игнорировались жизнью. Десятилетиями “граждане” дружно участвовали в голосованиях, но им некого было выбирать. Ситуация резко изменилась в 1989 и 1990 годах, когда привычка, существовавшая десятки лет, была изжита в несколько месяцев. Ничего хорошего из этого не вышло. Руками демократически избранных депутатов, их дружными голосованиями, принятыми законами было разрушено то, что создавалось сотнями лет — национальная общность, территориальная целостность, экономический потенциал, оборонная мощь.
Избиратель стремился к одному, а избранные им в результате всеобщих, прямых, равных выборов при тайном голосовании депутаты — к совершенно другому. Население на собственной шкуре ощутило, что оно одурачено, и сменило всеобщую эйфорию всеобщей апатией. Скорее всего отсюда резкое снижение политической активности и массовое уклонение от участия в выборах. Если в 1989 году в избрании народных депутатов СССР приняло участие почти 84 процента избирателей-москвичей, то в декабрьских выборах 1997 года — официально 31 процент, а реально не более 10.
Оказывается, для того чтобы могли проводиться всеобщие, равные, прямые выборы, необходимы многочисленные предпосылки, которых нет и в ближайшее время не предвидится.
Массовый русский избиратель непрофессионален, неопытен и малокультурен. Он, как правило, толком не знает, кому отдать предпочтение, кто на самом деле может и должен стать его представителем в качестве законодателя. Вместо твердых убеждений и предпочтений он голосует под влиянием минутных настроений, создаваемых телевидением или случайной информацией.
Нет исторического опыта, закрепленного многолетней избирательной практикой. В отличие от многих стран Европы, начавших избирательные процессы во времена карет, парусников и мушкетов, Россия осваивает выборы в эпоху электроники и кибернетики. А это отнюдь не одно и то же. Тут охмурят в два счета!
Отсутствует экономическая и политическая среда, которая формирует всесторонне подготовленного избирателя. Нет социально-экономических классов и профессиональных корпораций со сложившимися интересами, принципами, традициями и кадрами. Нет дееспособных политических организаций, которые бы воспитывали политических деятелей, авторитетных публицистов, убедительных ораторов, конкурирующих между собой в борьбе за общественную популярность.
Не создан еще мощный слой экономически самостоятельных и самодеятельных граждан, для которых судьба власти и государства является и их собственной судьбой, которым есть что терять, если власть окажется в ненадежных руках. Предшествующий период русской истории, так называемая “эпоха строительства коммунизма”, не нуждалась в таких гражданах, фабрикуя из людей послушную рабочую силу и безвольное население.
В этих условиях универсальные избирательные процедуры, если их применять для формирования власти, оказываются средством саморазрушения. Вместо того, чтобы отбирать для общественного служения наиболее способных, профессиональных, подготовленных государственных деятелей, формальными победителями на выборах становятся отпетые негодяи, уголовники, циники, словом — отбросы общества.
Но не массы определяют, кого избирать. Результат зависит от тех, кто управляет массой дезориентированного, деклассированного, деполитизированного населения. Приобрести голоса при этих условиях — проще простого. Сколько раз пачка “геркулеса”, пакет дешевого чая, бутылка водки обеспечивали выигрыш! И чем дольше существует ничем не ограниченное право голоса всех без исключения, тем меньше шансов, что избирательный формализм принесет положительные плоды. Отсюда победа Мавроди в Мытищах, Лебедя и Коржакова в Туле, Кобзона в Агинске.
Как ни вспомнить пророческие слова Константина Петровича Победоносцева, еще в прошлом веке предупреждавшим русское общество против слепой, наивной веры в “парламентаризм” — “великую ложь нашего времени”: “По теории, избранный должен быть излюбленным человеком большинства, а на самом деле избирается излюбленник меньшинства, иногда очень скудного, только это меньшинство представляет организованную силу, когда как большинство, как песок, ничем не связано, и потому бессильно перед кружком или партией. Выбор должен бы падать на разумного и способного, а в действительности падает на того, кто нахальнее суется вперед. Казалось бы, для кандидата существенно требуется — образование, опытность, добросовестность в работе: а в действительности все эти качества могут быть и не быть: они не требуются в избирательной борьбе, тут важнее всего — смелость, самоуверенность в соединении с ораторством и даже с некоторой пошлостью, нередко действующей на массу. Скромность, соединенная с тонкостью чувства и мысли, — для этого никуда не годится”.
