У девушки было еще немало вопросов, но она предпочла их не задавать, полагая, что и так все скоро узнает. Но она не могла скрыть удивления, когда Кэтрин свернула на центральный бульвар, а затем выехала на федеральную трассу и погнала машину в том направлении, откуда они несколько дней назад приехали.

— Куда это мы?

— В небольшое местечко милях в сорока пяти отсюда, — небрежно обронила Кэтрин. — Ярдах в двухстах от границы между Массачусетским содружеством и великим штатом Вермонт.

— И что мы там найдем?

— Я уже сказала тебе, — улыбнулась Кэтрин. — Человека. Того сорта, который вряд ли когда-либо попадался тебе или мне ранее. — Улыбка на ее лице сменилась серьезным выражением. — А также, возможно, некоторую гарантию безопасности.

Кэтрин не объяснила, что она имеет в виду, а Эшли не стала расспрашивать. Однако она сомневалась, что можно так легко найти гарантию безопасности, даже на границе с Вермонтом.

Скотт покинул библиотеку, спеша выполнить намеченную программу.

История, о которой он узнал, была типичной для небольшого американского городка. В ней были намешаны слухи, намеки, преувеличения, завистливые домыслы, с одной стороны, и разрозненные достоверные факты и более или менее правдоподобные догадки — с другой. Такие истории обладают некоторой долей радиоактивной энергии, которая, может быть, незаметна невооруженному глазу, но способна заражать все вокруг.

— Вам необходимо учесть, — сказала библиотекарша, — что смерть матери О’Коннела была очень неприятным происшествием.

Скотт подумал, что «неприятное происшествие» — слишком слабое выражение, вряд ли передающее суть дела.

Бывает, что отношения между людьми взрывоопасны с самого начала, но по какой-то непонятной дьявольской прихоти они пускают корни и дают ядовитые плоды. Жизнь семьи, в которой рос Майкл О’Коннел, приводилась в действие вспышками гнева драчливого и почти все время пьяного отца. Мать после школы поступила в колледж, содержавшийся на муниципальные средства, и на первом же курсе отдала сердце соблазнившему ее темноволосому красавцу с судоверфей. Его внешность Элвиса Пресли, мускулистое тело, веселый нрав, хорошее положение на предприятии и спортивный автомобиль помешали ей разглядеть вскоре проявившиеся скверные черты его характера.

Ни один субботний вечер не обходился у О’Коннелов без визита полиции. В качестве свадебного подарка матери Майкла достались побои, сломанные руки, выбитые зубы, посещения травматологических пунктов и центров социальной помощи. Муж, в свою очередь, получил возможность наблюдать, как она размахивает у него перед носом кухонным ножом, а однажды заработал и перелом носа, который был неправильно выправлен и навсегда испортил его внешность. Это было рутинное и знакомое многим существование, складывавшееся из взаимных оскорблений, насилия и периодов примирения. Оно могло бы продолжаться вечно, если бы отец не свалился со стапелей, а мать не заболела.

О’Коннел-старший упал с высоты в тридцать футов и ударился о стальную балку. Другой на его месте отправился бы к праотцам, но он отделался парой сломанных позвонков и, проведя полгода в больнице, вышел оттуда с привычкой к болеутоляющим средствам, солидной страховкой и пенсией по инвалидности. Бо́льшую часть денег, выплаченных по страховке, он истратил на угощение приятелей в Клубе ветеранов иностранных войн и на пару сомнительных проектов, в которые его втянули любители быстрого обогащения. Мать между тем заболела раком матки. Перенесенная операция также привила ей зависимость от анальгетиков, что усугубило шаткость их семейной жизни.

Мать О’Коннела умерла на следующий день после того, как ему исполнилось тринадцать.

Сведения, которые Скотт почерпнул у библиотекарши и из беглого просмотра газет, были двусмысленными и подозрительными. Родители Майкла пили и дрались, что, согласно показаниям соседей, было в их доме обычным явлением, однако не подлежало уголовному преследованию. Но однажды вечером, с наступлением темноты, из дома донесся взрыв ругани, за которым последовали два выстрела.

С ними не все было ясно. Согласно показаниям соседей, между первым и вторым выстрелом прошло от тридцати до девяноста секунд.

Отец сам вызвал полицию.

Приехавшие полицейские обнаружили лежавшее на полу кухни тело матери, чья грудь была прострелена с небольшого расстояния; вторая пуля застряла в потолке. Сын, едва достигший подросткового возраста, забился в угол; отец с расцарапанным до крови лицом держал в руках короткоствольный пистолет калибра .38. Как показал О’Коннел-старший, они пили и, как обычно, подрались, но на этот раз дело кончилось тем, что жена навела на него пистолет, который он держал запертым в ящике комода. Как она сумела достать его — неизвестно. Женщина кричала, что ей надоело терпеть побои и она убьет его. В ответ муж, как разъяренный бык, кинулся на нее и схватил за руку. Во время завязавшейся борьбы пистолет выстрелил. Первая пуля попала в потолок, вторая угодила ей в грудь.

О’Коннел-старший представил это как несчастный случай, результат пьяной драки, объяснила Скотту библиотекарша, качая головой.

Полиция, понятно, учитывала возможность и другого варианта: муж угрожал оружием, а жена защищалась. Фотоснимки, сделанные на месте преступления, позволяли предположить, что женщина отвергла назойливые приставания пьяного супруга и схватилась за ствол пистолета, чтобы отвести его в сторону. А выстрел в потолок вполне мог быть сделан уже после убийства в подтверждение выдуманной истории.

В ситуации, когда одинаково вероятны были две взаимоисключающие версии, ответ мог дать только мальчик.

Опровергнув рассказ отца, он отправил бы его в тюрьму, а себя самого — в приют. Подтвердив его, он мог продолжать привычную жизнь — правда, без матери.

Это был единственный момент в жизни Майкла О’Коннела, к которому Скотт отнесся с сочувствием. Но с тех пор прошло почти пятнадцать лет, так что к настоящему это сочувствие не относилось.

На мгновение Скотт задумался, как бы он сам поступил на месте мальчика, и понял, что страшнее выбирать неизвестное. Знакомое зло лучше незнакомого.

Юный О’Коннел подтвердил показания отца.

Скотт подумал, что если он действительно был свидетелем убийства, то его, наверное, преследовали ночные кошмары. А просыпаясь утром и видя устремленный на него полный недоверия взгляд отца, он, вероятно, снова и снова вспоминал о своей страшной лжи.

Скотт вернулся к дому О’Коннелов, где имелись все ингредиенты, необходимые для выращивания убийцы.

Он не очень хорошо разбирался в психологии, но и как историк знал, что значительные события пробуждают сильные эмоции. Не надо было владеть навыками психоаналитика, чтобы понять, что детство О’Коннела должно было развить в нем опасные наклонности.

И вот теперь, когда на пути молодого человека возникла Эшли, может ли он убить ее с такой же легкостью, с какой его отец убил свою жену?

Наблюдая из машины за домом, Скотт не заметил, как от ближайшего дерева отделилась какая-то тень и приблизилась к нему. Когда чья-то рука постучала в стекло костяшками пальцев, он в испуге повернулся и сердце его подпрыгнуло.

— А ну, вылезай из машины! — последовал приказ.

Скотт в смятении воззрился на лицо с кривым носом, почти прижавшееся к оконному стеклу. В руке человек держал топор.

— Вылезай! — повторил он.

Первым побуждением охваченного паникой Скотта было дать полный газ, но он не стал этого делать, видя, что человек замахнулся топором, как игрок в гольф битой. Вместо этого, глубоко вздохнув, он медленно расстегнул ремень безопасности и открыл дверцу.

Человек угрожающе смотрел на него, по-прежнему держа наготове свое холодное оружие.

— Это ты ходишь тут и вынюхиваешь? — заорал он. — Кто ты такой, блин? Давай выкладывай, чего ты за мной шпионишь, не то снесу тебе башку ко всем чертям!

Взглянув на компьютер, Салли вдруг осознала, что действия, которые она собирается произвести, можно рассматривать как изобличающие ее. Поэтому она достала из ящика стола старый желтый блокнот. Открывать файлы, описывающие детали того или иного преступления, было опасно. Она напомнила себе, что надо все время иметь в виду ход мыслей полицейского, который будет расследовать преступление. Бумагу можно бесследно уничтожить. Это как следы на песчаном берегу моря: пройдешь выше границы прилива, и они останутся навсегда, ниже — их быстро смоет волнами.