Ветеринар выжидал, давая Хоуп возможность проститься с собакой, затем осторожно спросил:

— Вы не заметили ничего необычного в доме, когда пришли?

— Необычного? — повернулась к нему Хоуп.

— Что вы имеете в виду? — спросила Салли.

— Я имею в виду какие-нибудь следы взлома.

— Взлома? Я не понимаю… — Хоуп была сбита с толку.

Ветеринар подошел к ней ближе:

— Сожалею, что приходится говорить вам неприятные вещи, но когда мы осматривали Потеряшку, то обнаружили кое-что странное.

— О чем вы? — спросила Хоуп.

Ветеринар раздвинул шерсть на шее Потеряшки:

— Видите эти красные полоски? Такие следы остаются при удушении. А это, — он осторожно раздвинул губы пса, обнажив зубы, — похоже, куски чьей-то кожи и кровь. На лапах, около когтей, мы тоже обнаружили кровь и обрывки ткани.

Хоуп посмотрела на ветеринара так, словно не понимала ни слова из сказанного.

— Когда вы вернетесь домой, проверьте окна и двери, не было ли взлома. — Ветеринар посмотрел на Салли, затем на Хоуп и криво улыбнулся. — Нет сомнений, что он пытался вас защитить, невзирая на свой возраст и скромные силы, — медленно сказал он. — Без вскрытия я, конечно, не могу ничего утверждать, но, судя по всему, ваш Потеряшка погиб в бою.

— Так кто убил Мерфи, по-вашему? Майкл О’Коннел? — спросил я.

Она посмотрела на меня так, словно мой вопрос был неуместен. Мы находились в ее доме, и в ожидании ответа я окинул взглядом гостиную и обратил внимание на то, что в ней не было ни одной фотографии.

— Я думаю, вы должны спросить себя, была ли у Майкла О’Коннела необходимость убивать Мерфи. Возможно, он хотел его устранить. У него было оружие и была возможность сделать это. Но разве он не достиг своей цели, разослав всю эту конфиденциальную информацию стольким людям? Он практически мог быть уверен, что кто-то из них отомстит Мерфи. И разве не в его духе было действовать косвенным путем, создавая ситуации, провоцируя события и манипулируя людьми? Конечно, Мерфи ему мешал, был для него угрозой. О’Коннел хорошо знал ту среду, с которой имел дело детектив. Да и сам Мерфи, подобно О’Коннелу, добивался своих целей путем насилия. О’Коннел должен был устроить так, чтобы тот исчез со сцены. И Мерфи исчез. — Взглянув на меня, она понизила голос почти до шепота: — Что заставляет нас действовать? Когда кто-то наставляет на тебя оружие, то ясно, что надо делать. Но разве редко мы поступаем во вред самим себе, не желая верить собственным глазам? Видим, что над нами собирается гроза, но думаем, что она не разразится. Надеемся, что река не смоет плотину. И в результате поток захлестывает нас. — Вздохнув, она опять выглянула из окна. — Вопрос в том, утонем мы или нет, когда это произойдет.

«Майкл, я скучаю по тебе. Я люблю тебя. Приди, спаси меня!»

Он слышал голос Эшли так явственно, как будто она сидела рядом на пассажирском сиденье. Он повторял в уме эти слова опять и опять с разной интонацией — то отчаянной и умоляющей, то призывной и страстной. Слова ласкали его.

О’Коннел воображал, что он отправился с опасным заданием, подобно разведчику, пробирающемуся по заминированной территории, или пловцу-спасателю, ныряющему в бурные воды. Он мчался на север, в Вермонт, непреодолимо влекомый к Эшли какой-то высшей силой.

Парень осторожно поглаживал в темноте рваные раны на предплечье и кисти. Голень он обмотал бинтом из автомобильной аптечки. Ему повезло, что пес не добрался до его ахиллова сухожилия. Джинсы были порваны и, по всей вероятности, забрызганы высохшей кровью. Утром надо будет сменить их. Но он был молодцом и одержал победу.

О’Коннел включил верхний свет и стал задумчиво рассматривать карту. Он рассчитал, что часа через полтора уже будет с Эшли — даже если по дороге к дому Кэтрин Фрейзир свернет пару раз не туда, куда надо.

Он улыбнулся и опять услышал призыв Эшли: «Майкл, я скучаю по тебе. Я люблю тебя. Приди, спаси меня!» Он знал ее лучше, чем она сама знала себя.

Приоткрыв окно, О’Коннел впустил в салон струю бодрящего воздуха, чтобы немного остыть. Он считал, что существуют две Эшли. Первая убегала и пыталась избавиться от него, она была сердита и напугана. Эта Эшли принадлежала Скотту и Салли и еще этой Хоуп, женщине-фрику. При мысли о них он нахмурился. Их отношения были явным извращением, болезнью. Девушке будет только на пользу, когда он освободит ее.

Настоящей Эшли была та, которая сидела с ним за столиком, пила и смеялась его шуткам, которая завораживала его, пока в конце концов не пригласила его открыто к себе. Настоящая Эшли установила с ним такую глубокую связь, и физическую и духовную, о возможности которой он до тех пор и не подозревал. Настоящая Эшли впустила его в свою жизнь, хоть и ненадолго, и теперь он был обязан снова найти ее.

Он освободит ее.

Он знал, что та Эшли, какая существовала в представлении ее родителей и этой лесбиянки, была лишь тенью настоящей. Студентка, занимающаяся искусством и не вылезающая из музеев, — это была фикция, придуманная кучкой никчемных, скучных образованных обывателей, которые хотели сделать ее такой же, как они, обречь ее на такое же тупое и ничтожное прозябание. Его Эшли ждала, чтобы он спас ее, как сказочный принц, и показал ей, что такое настоящая жизнь. Она мечтала об опасных приключениях, о существовании, полном риска. Его Эшли была Бонни, а он был Клайдом,[26] она шла по жизни бок о бок с ним, презрев общепринятые правила. Да, пока что она сопротивлялась ему, боялась свободы, которую он нес ей, но это было понятно. Его жизненная энергия действительно могла испугать.

Нужно было только объяснить ей, что к чему.

Майкл О’Коннел улыбнулся. Он был уверен в победе. Наверное, она достанется нелегко, слишком много препятствий на пути. Но в конце концов она поймет.

Чувствуя новый прилив возбуждения, парень нажал на газ, и машина рванулась вперед. Он вырулил на левую полосу и еще увеличил скорость. Никто не сможет его остановить. Только не сегодня.

«Осталось немного, — думал он, — совсем немного».

Ночь накрыла Хоуп своим крылом, окутала ее горе темнотой. Они с Салли тронулись в обратный путь. Молчание Хоуп казалось каким-то ирреальным, как будто она была лишь призрачной тенью самой себя.

Салли не пыталась заговаривать с Хоуп, благоразумно оставив ее наедине с ее мыслями. Ей было немного совестно, что она не испытывала такого же острого горя, хотя, наверное, должна была бы. Тем не менее мысли о гибели Потеряшки не оставляли ее. Какой бы ужасной ни была потеря, важнее было понять, как это случилось и что все это значило. Обдумывая события этой ночи, она испытывала потребность действовать, что-то предпринять.

Автомобиль, заскрипев покрышками, остановился перед их домом.

— Мне очень жаль, Хоуп. Я знаю, что он значил для тебя.

Хоуп подумала, что это, наверное, первые ласковые слова, которые она услышала от Салли за несколько месяцев. Она глубоко вздохнула, молча выбралась из машины и побрела к дому, загребая ногами опавшие листья. У входной двери она остановилась и, осмотрев ее, повернулась к Салли.

— Не здесь, — сказала она со вздохом. — Разве что тот, кто это сделал, очень ловко отпирает любые замки. Но кто-нибудь заметил бы его — соседи, прохожие.

Салли подошла к ней:

— Наверное, он влез сзади, через подвал. Или через одно из боковых окон.

— Я посмотрю сзади, — кивнула Хоуп. — А ты проверь окна, особенно в библиотеке.

Увидев развороченный дверной косяк, Хоуп секунду стояла, тупо глядя на щепки, устилающие цементный пол, затем крикнула:

— Салли, это здесь, внизу!

Подвал освещался единственной голой лампочкой под потолком. На заплесневелых стенах плясали причудливые тени. Хоуп вспомнила, что маленькой девочкой Эшли боялась спускаться сюда одна, когда ей надо было постирать белье, — ей казалось, что в затянутых паутиной углах притаились привидения и тролли. Лучше всего было, если ее сопровождал Потеряшка. И даже в отрочестве, когда Эшли считала себя слишком взрослой, чтобы верить в эти сказки, она, собрав свои обтягивающие джинсы и крошечное нижнее белье, которое она прятала от матери, и прихватив галету для собаки, открывала перед Потеряшкой двери в подпол и только потом спускалась сама. Пес радостно скатывался по лестнице, производя такой шум, что всех обитавших в подполе демонов как метлой сметало, и усаживался в ожидании Эшли, с энтузиазмом колотя хвостом по полу.