— Да, что насчет Хоуп? — спросила она с интересом.

— Мне представляется, что преступление было ей еще более чуждо, чем Скотту и Салли. Но ведь эта история и затрагивала ее меньше, чем других.

— Разве? А вам не кажется, что она теряла больше всех? Ведь она посвятила свою жизнь любви к женщине, приняв на себя все неизбежные последствия: она отказалась от желания иметь собственную семью, предстать перед обществом нормальной и относилась к Эшли как к своей дочери. Что она чувствовала, глядя на Эшли? Воспринимала ли она ее как часть самой себя? Видела ли она в ней то, чем сама могла бы стать? Завидовала ей? Наверное, глубочайшая привязанность, которую она испытывала к Эшли, отличалась от той, какая бывает у обычных родителей. И к тому же, как спортсменка, она привыкла действовать прямо и решительно.

Ее неожиданный горячий монолог обволакивал меня, как ночная тьма.

— Да, — сказал я, — я согласен, все это в ней было.

— Она всю жизнь следовала своим инстинктам, не боялась отдаться внутреннему порыву и рисковать. Именно это делало ее таким интересным человеком.

— Возможно. Я как-то не думал об этом.

— А вам не кажется, что Хоуп была в некоторых отношениях ключом ко всей этой истории?

— И да и нет.

— Как это?

— Все-таки ключом была Эшли.

Лежа на кровати задом наперед на спине, Эшли изо всех сил уперлась ногами в доску в изголовье, пока мышцы ног не стали дрожать от напряжения. Она проделывала это упражнение подростком, когда ее растущему скелету, казалось, было тесно в собственном теле. Спортивные упражнения и бег на длинные дистанции под присмотром Хоуп помогали справиться с этой «болезнью роста», но все равно по ночам она часто вертелась и крутилась, пока ее организм рос до назначенных ему размеров.

Было еще раннее утро, в доме слышались звуки, свидетельствовавшие о том, что его обитатели спят. Из соседней комнаты, в частности, доносился громкий храп Кэтрин. Однако у Салли и Хоуп было тихо. Накануне они долго говорили о чем-то. Они находились слишком далеко, чтобы разобрать слова, но Эшли почему-то думала, что речь идет о ней. Она уже давно не слышала приглушенных тайных звуков любви, и это беспокоило ее. Ей очень хотелось, чтобы Салли не расставалась с Хоуп, но в последние годы ее мать все больше замыкалась в себе, и чем это кончится — было неясно. Иногда Эшли казалось, что она не перенесет второго такого стресса, какой испытала из-за развода матери и отца, пусть даже полюбовного. Она по собственному опыту знала, что «полюбовный разрыв» ничуть не легче любого другого.

Какое-то время она прислушивалась к звукам, пока в уголках ее глаз не скопились слезы. Потеряшка всегда спал в конце коридора на потрепанной подстилке у дверей Хоуп, чтобы быть поближе к хозяйке. Но когда Эшли была еще маленькой, пес каким-то волшебным собачьим чутьем чувствовал, что ее что-то беспокоит, и без приглашения открывал дверь ее комнаты носом, входил и деловито укладывался на ковре рядом с комодом, выжидательно глядя на нее, пока она не изливала ему свои печали. Ей казалось, что, успокаивая Потеряшку, она и сама успокаивается.

Эшли прикусила губу. «Я готова собственноручно пристрелить его только за Потеряшку», — подумала она.

Она спустила ноги с кровати и встала. Несколько мгновений ее взгляд скользил по знакомым с детства предметам. На стене вокруг доски для памяток и записок были прикреплены десятки ее собственных рисунков, а также фотографии друзей и ее самой. На одном из снимков она была в хеллоуинском костюме, на другом — готовилась к прогулке, на третьем — гоняла мяч по футбольному полю. Висел там также большой многоцветный флаг, в центре которого был вышит белый голубь, а над ним слово «МИР». Бутылка из-под шампанского с двумя бумажными цветами в ней была памятником той ночи на первом курсе колледжа, когда Эшли потеряла невинность. Она поделилась этим секретом с Хоуп, но отец и мать ничего об этом не знали. Вздохнув, она подумала, что все эти сувениры говорят о прошлом, но сейчас важнее было понять, что ее ждет в будущем.

Подойдя к сумке, висевшей на ручке шкафчика, Эшли вынула из нее револьвер. Она взвесила его в руке и, заняв позицию для стрельбы, прицелилась сначала в кровать, а затем, повернувшись, в окно. «Выпускай все шесть пуль подряд, — напомнила она себе. — Целься в грудь. Не дергай спусковой крючок. Держи револьвер как можно крепче».

Она боялась, что выглядит смешно.

«Он не будет спокойно стоять на месте», — подумала она. Он, возможно, кинется на нее, сокращая расстояние между собой и смертью. Эшли снова приняла стойку, слегка расставив ноги и опустившись чуть ниже. Она прикинула в уме, какого роста О’Коннел и насколько он силен. Быстрая ли у него реакция? А может быть, он попросит пощады? Пообещает оставить ее в покое?

«Надо стрелять ему прямо в сердце, — решила она. — Если оно у него имеется».

— Бац! — воскликнула она громким шепотом. — Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! — Она опустила револьвер. — Ты мертв, а я жива, моя жизнь продолжается, — проговорила она тихо, чтобы ее слова не долетели до спящих. — Это, возможно, не так уж радостно, но все же лучше, чем то, что сейчас.

С пистолетом в руке Эшли подкралась к окну. Прячась за шторой, она осмотрела улицу. Солнце взошло совсем недавно, и силуэты домов пока только слабо вырисовывались в полутьме. «Там еще холодно, — подумала она, — иней на лужайках не растаял. Вряд ли О’Коннел следит за домом в такую погоду».

Она положила револьвер на место и вытащила трикотажный спортивный костюм, свитер с высоким воротом, спортивную фуфайку с капюшоном и кроссовки. «В ближайшие дни почти не будет возможности побыть одной, — подумала она, — так что надо ловить момент». Выбираясь на цыпочках из комнаты, она пожалела о том, что не может взять с собой револьвер. Он был слишком тяжел, чтобы бежать с ним. Да и вообще это было бы дико.

В воздухе ощущался холод, добравшийся из Канады через Вермонт. Эшли тихо закрыла дверь, натянула на уши вязаную шапочку и быстро побежала по улице, спеша отдалиться от дома, пока кто-нибудь ее не остановил. Мысли об опасности покинули ее; она набирала скорость, и участившийся пульс согревал ее руки. При достаточной скорости можно убежать от холода.

Течение ее мыслей подчинялось ритму бега, складываясь в своеобразный поэтический текст, где топот ног выражал бурливший в ней гнев. Она так устала от запретов и опеки со стороны родных и от необходимости соблюдать осторожность, что испытывала потребность рискнуть и разрядиться. Конечно, она не собиралась рисковать слишком уж глупо и петляла по улицам, выбирая сложный маршрут. Но ей необходимо было почувствовать себя свободной.

Она пробежала две мили, три, четыре. Стабильность равномерного бега, надеялась она, сама по себе служит ей защитой. Ветер не казался теперь холодным, не обжигал губы и не студил легкие, ее шея даже слегка вспотела. Развернувшись, Эшли направилась в обратный путь. Она почувствовала усталость, но не настолько сильную, чтобы замедлить бег. А жар, бушевавший внутри ее, почему-то никак не унимался.

Подняв голову, она заметила впереди какое-то движение. У нее появилось ощущение, что за ней следят. Встряхнув головой, она продолжала бег.

Примерно в восьми кварталах от ее дома какой-то автомобиль проскочил мимо почти вплотную к ней. У нее чуть не вырвалось крепкое словечко в адрес водителя, но она продолжала бежать.

Еще через два квартала чей-то голос выкрикнул какое-то имя — она не расслышала, ее это было имя или нет, но, не оборачиваясь, лишь ускорила темп.

В четырех кварталах от дома над самым ухом раздался автомобильный гудок, заставивший ее чуть не подпрыгнуть от неожиданности. Эшли перешла на спринтерскую скорость.

Когда до дому оставалось всего два квартала, она услышала визг тормозов у себя за спиной. По-прежнему не оборачиваясь, она перепрыгнула с проезжей части на пешеходную дорожку, чья бетонная поверхность была давно уже разрушена корнями деревьев, растрескалась и была неровной, как волнующаяся перед штормом океанская поверхность. Бежать здесь было трудно, ноги, казалось, вязли в грунте; Эшли стала напевать, чтобы ничего не слышать, и глядела строго вперед, как скаковая лошадь с шорами на глазах, не обращая внимания на окружающее и мчась вперед что было сил. Около дома она перемахнула через клумбу и подлетела к входной двери, где наконец остановилась и обернулась.