Она со вздохом откинулась назад.

— Даже не знаю, с чего начать. Я давно ни с кем не говорила о прежней жизни…

— Начни с чего хочешь, — подбодрила я.

— Тогда начну с Бухенвальда… — Ее молодое лицо было бесстрастно, словно она говорила не о себе, а пересказывала старую сказку.

— Ты о концлагере? — не поверила я. — Ты была там?

Я тут же пожалела, что прервала рассказ, сбила Ганну с мысли.

— Продолжай, пожалуйста.

— При жизни меня звали Ганна Шварц. В 1933 году мне исполнилось шестнадцать. Депрессия тяжелей всего ударила по рабочим. У нас не было денег, я ничего не умела, поэтому вступила в гитлерюгенд, и когда открылся Бухенвальд, меня отправили туда на работу. — Она замолчала, перевела дыхание.

— Я видела: то, что там делают, — неправильно. Не просто неправильно — я видела, что вокруг творится зло, но была бессильна что-либо изменить, да и семью подвести боялась. Люди кругом то и дело спрашивали: «Где же Бог? Как он мог допустить такое?» Я старалась об этом не думать, но в глубине души сердилась на Бога — обвиняла его. Я хотела перевестись, вернуться домой к родителям, когда доставили девушку, которую я знала. Мы вместе играли детьми. Она жила на моей улице, ходила в местную школу. Отец ее был врач; когда-то лечил моего брата от кори и денег не взял. Девушку звали Эсфирь. Она делилась со мной школьными учебниками, потому что знала, как я мечтаю учиться. В детстве я не видела между нами никакой разницы. Еврейка, она жила как я, только была богаче и ходила в школу. Я знала, что SS арестовала и выслала ее семью, и больше не видела ее до того дня в Бухенвальде. Туда она угодила вместе с матерью. Я старалась не попадаться им на глаза — не хотела, чтобы они меня там видели. Эсфирь была нездорова, когда ее привезли, и со временем ей делалось все хуже. Что-то с легкими — она не могла дышать. Была слишком слабой, чтобы работать, и я знала, какая судьба ее ждет. Это было только делом времени. А я почему-то не могла этого допустить.

Тогда-то я и познакомилась с Джейком. Он был одним из младших офицеров лагерной охраны, только выглядел иначе, чем сейчас. Волосы светлее, и одевался он не так пышно. Я ему нравилась — он мне улыбался и норовил завести разговор, когда я подавала офицерам еду. Как-то я грустила, думая об Эсфири, а Джейк остановил меня и спросил, что случилось. Я ошиблась, доверилась ему — воспользовалась случаем рассказать, как боюсь за подругу детства. И очень обрадовалась, когда он сказал, что мог бы помочь. Я подумала, что если сделаю хоть одно доброе дело, сумею снова уважать себя.

Карл — так называл тогда себя Джейк — был на редкость красив, прямо завораживал. Мне льстило уже то, что такой мужчина вообще заметил меня, тем более заинтересовался моими проблемами. Он спросил, верю ли я в Бога, и я ответила, что, если судить по моей жизни, Бог отвернулся от нас. Карл сказал, что хочет поделиться секретом, потому что доверяет мне. Сказал, что служит высшему господину, такому, который не оставляет верность без награды. Обещал, что я, если присягну ему на верность, сумею помочь Эсфири. Посоветовал не бояться, сулил, что моя жертва будет вознаграждена вечной жизнью. Теперь, вспоминая об этом, я не понимаю, почему он выделил меня среди других. Думаю, просто скучал и искал себе игрушку. — Ганна помолчала, перебирая в памяти далекое прошлое. — Тогда это звучало очень просто.

— И что? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Эсфирь поправилась. Джейк вернул ей здоровье, чтобы у охраны не было причины ей вредить, а я вошла во тьму. Но я сомневалась, сдержит ли Джейк слово до конца…

— Сдержал? — на одном дыхании произнесла я.

— Он вернул ей здоровье. — Грустные карие глаза Ганны блеснули. — Но это не спасло ее от газовой камеры две недели спустя.

— Он предал тебя! — Я не верила услышанному. — Обманом выманил у тебя жизнь. Это подлость, даже для Джейка!

— Могло быть хуже, — промолвила Ганна. — Брошенная в Аид, я каким-то образом избежала ямы. Меня поставили обслуживать отель, и с тех пор я здесь. Видите, мисс, я сама выбрала свою участь. Жаловаться не приходится.

— У тебя были добрые намерения, Ганна. По-моему, для каждого есть надежда.

— Это пока мы ходим по земле. А здесь — конечная станция. Я уже ни на что не надеюсь и не верю в чудо.

— Ты видела за работой дьявола, почему же не можешь поверить и в силу Неба?

— Небеса беспощадны к таким, как я. Я заключила договор и принадлежу аду. Даже ангел не в силах разорвать эти узы.

Неужели Ганна права? Неужели законы Неба и ада приговорили ее к этой тюрьме? Наверняка ее самопожертвование должно что-то значить. Она, несомненно, заслужила такой приговор — но должен же быть выход? Я надеялась, что смогу сдержать данное ей слово.

Ганна отвлеклась: наводила порядок у меня на туалетном столике, где выстроились французские духи, лосьоны и пудра — вещи, которыми Джейк рассчитывал меня порадовать. Ничего-то он не понимал.

— Ты не веришь, что меня найдут, да? — тихо спросила я.

Ганна не отвечала, еще усерднее занимаясь уборкой. Мне ужасно хотелось схватить ее за плечи и встряхнуть. Если я сумею убедить Ганну, то и сама поверю, что не вечно останусь пленницей.

— Ты не понимаешь, — услышала я собственный крик. — Не понимаешь, что я такое! Меня сейчас ищут все архангелы и серафимы. Они сумеют вызволить меня отсюда.

— Как скажете, мисс, — отрывисто бросила Ганна.

— Не говори так, — накинулась на нее я. — Что ты думаешь на самом деле?

— Хорошо, я скажу, что я думаю. — Ганна отложила тряпку, которой вытирала пыль, и обернулась ко мне. — Если ангелы запросто способны взять штурмом эту тюрьму, то почему они еще не здесь? — Голос ее смягчился. — Если бы они могли освободить страдающие души, разве не сделали бы этого? Разве Бог не вмешался бы? Видите ли, мисс, Небо и ад связаны законами, древними, как само время. Ни один ангел не вправе войти сюда без приглашения. Подумайте, разве демон мог бы попасть на Небеса?

— Никак не мог бы, — нехотя признала я, силясь понять ее мысль. — Ни за миллион лет.

— Единственное, что работает в вашу пользу, — это что Джейк добился вашего доверия обманом. Может, ваши ангелы сумеют найти слабое место, как сумел он. Такое возможно, хотя и очень трудно. Вход в ад хорошо стерегут.

— Я тебе не верю, — громко, словно обращаясь к залу, объявила я. — Где есть воля, будет и способ, а я не знаю более волевого человека, чем Ксавье.

— А, мальчик-смертный из вашего городка… — грустно отозвалась Ганна. — Я слышала, как о нем говорят.

— Что слышала? — воспламенилась я.

— Князь ему завидует, — ответила Ганна. — Он наделен всем, чего может пожелать человек: красотой, силой и храбростью. Он не боится смерти и в союзе с ангелами. И еще он владеет тем, чего Джейк желает больше всего на свете.

— Чем же это?

— Ключом к вашему сердцу. Это делает его опасным.

— Видишь, Ганна, — обрадовалась я, — если Ксавье для них опасен, значит, надежда все же есть. Ксавье придет за нами.

— За вами, — поправила девушка. — И все равно, он всего лишь отважный мальчик. Может ли сила одного человека выстоять против Джейка с воинством демонов?

— Может, — настаивала я, — если сила Неба на его стороне. В конце концов, Христос был человеком.

— И еще — сыном Божьим. Это другое дело.

— Думаешь, его сумели бы распять, не будь он человеком? — спросила я. — Он был из плоти и крови, как и Ксавье. Ты пробыла здесь так долго, что забыла, как сильны смертные. В них — мощь природы.

— Простите, мисс, я не могу надеяться, как надеетесь вы, — смиренно промолвила Ганна. — Не хочу воскрешать из праха мечты только для того, чтобы их вновь растоптали. Вы понимаете?

— Да, Ганна, понимаю, — помедлив, ответила я. — И потому, если ты не против, буду надеяться за двоих.

Когда Ганна ушла, я еще долго обдумывала ее историю. Несмотря на отчаянное желание посмотреть, как дела в Венус-Коув, я неотрывно размышляла о том, как тяжело пришлось этой девушке в молодости. Как мало я знаю человеческое страдание. О самых темных моментах истории мне известны лишь голые факты. Пережитое Ганной было много сложнее. Пожалуй, я могла бы научиться у нее большему, чем предполагала.