- Я не умею летать, господин магистр. - тихо отвечал Кожин.

- Посмотрим!.. Эй, привязать господина Кожина вверх ногами! Сейчас мы заставим его немножко понырять в горячую воду!

И снова пытки, и снова мозг напряженно бьется над одной только мыслью: «Не лететь!»

Так проходили дни. Но и наступление ночи не приносило Кожину желанного отдыха. Каждый вечер перед сном Кожин по полчаса, а то и по часу занимался самовнушением. «Я не умею летать! Я не умею летать! Не умею, не умею, не умею!» — твердил он мысленно, но, несмотря на это, каждый вечер засыпал в страхе, что ему привидится сон и он выдаст себя резкой потерей веса или даже непроизвольным парением над кроватью.

Сон его стал тревожным. Он часто просыпался среди ночи, с опаской смотрел на дежурного лаборанта, сидевшего перед стрелкой весов с блокнотом в руках, и снова внушал себе мысль о том, что не умеет летать. В результате ночь не приносила отдыха. С Коринтой Кожин виделся теперь редко. И не только потому, что его самого почти не оставляли одного, но и потому, что к-овского врача тоже теперь почти не выпускали из лаборатории.

В изготовлении агравина возникли какие-то неожиданные трудности. Реагенты словно сговорившись, давали совсем не те результаты, которые от них требовались по теоретическим расчётам.

Коринта нервничал, совершал ошибки. Он знал о ужасном положении Кожина, знал, что тот не сможет долго противостоять жестоким пыткам.

13

Агравин был составлен четырнадцатого апреля. Просматривая протоколы опытов, доктор Коринта нашёл, наконец, ошибку, из-за которой вся работа зашла в тупик. Замена очень сходных по действию реагентов произошла по вине невнимательного лаборанта. Никому ничего не сказав, Коринта повторил опыт и полученную каплю препарата впрыснул в кровь белой мыши.

Зверёк после укола замер и, казалось, оцепенел. Коринта держал его на ладони. Был обеденный перерыв и в лаборатории никого не было. Минуты две мышь лежала неподвижно, потом пошевелила лапками, открыла глаза-бусинки и вдруг сделав резкое движение поднялась в воздух. Коринта едва успел её схватить. Сунув мышь обратно в клетку, Коринта бросился к лабораторному столу и принялся лихорадочно смешивать нужные химикаты. Сердце его болезненно сжималось, по лицу катился пот. Скорей, скорей, пока никого нет!

Прошло полчаса, и вот учёный изготовил уже не каплю, а целый флакон чудесного препарата. Cyнув флакон в карман, он вышел из лаборатории и чуть не бегом бросился в камеру Кожина. Эсэсовские стражи,не спеша последовали за ним.

Но Кожина на месте не оказалось. Постояв перед запертой дверью, доктор пошел в «операционным зал экспериментальной феноменологии». Он знал, в каком помещении Лариш-Больц проделывает издевательские опыты. Но в «операционном зале» Кожина тоже не было…

Доктор Коринта, сильно обеспокоенный, бросился к директору. А над Кожиным тем временем Лариш-Больц проделывал эксперимент, который ему казался весьма и весьма перспективным. В центре виллы была узкая вентиляционная шахта, в которую выходили окна ванных комнат и туалетов. На дне этой шахты магистр велел положить большой деревянный щит, густо утыканный огромными гвоздями остриём кверху. Кожина сводили сначала на дно шахты и показали этот щит. Потом эсэсовцы поволокли его на плоскую крышу виллы, подвели к самому краю шахты и заставили заглянуть в неё. Щит с гвоздями был еле виден на глубине пятнадцати метров.

- Вам придется сейчас прыгнуть вниз, прямо на гвозди, господин Кожин, - торжественно объявил магистр феноменологии. — Мне надоело с вами возиться. Либо вы полетите, либо на вашем теле не останется ни одного живого места. Да и вообще, вряд ли вас после этого прыжка сумеют вылечить даже лучшие медики мира. Если же вы обыкновенный человек, ваша смерть для нас не будет утратой. А если вы летающий феномен, то откажетесь от своего глупого упрямства и полетите. На всякий случай мы свяжем вас и прикрепим двадцатиметровой верёвкой вот к этому кольцу. Эта верёвка вам свободно позволит наколоться на гвозди, но не даст от нас улететь.

У Кожина пересохло во рту и стеснило в груди дыхание.

Лариш- Больц приказал эсэсовцам:

- Приготовить заключённого к сбросу!

- Яволь, герр магистр'

Здоровенные солдаты в одну минуту связали Кожина и прикрепили к его поясу длинную верёвку. Затем они подтащили его к самому краю шахты и поставили на ноги.

Кожин осмотрелся по сторонам. По небу бежали вперегонки кудреватые белые облака. Далеко внизу, под холмом, широкой лентой вилась река с десятком мостов и расстилалось необъятное море крыш, куполов и башенных шпилей. У Кожина мучительно защемило сердце. Удивительный, прекрасный город пришлось ему увидеть в последнюю минуту жизни. Где то в этом городе есть друзья, Ивета... Эх, уж лучше бы умереть где-нибудь в темном подвале! Не так было бы обидно!..

Грудь Кожина бурно вздымалась, глаза горели лихорадочным блеском.

К нему снова подошёл Лариш-Больц.

- Вам трудно, господин Кожин? - спросил он с притворным сочувствием. Мы можем завязать вам глаза. Хотите?

- Завязывайте! - сразу согласился Кожин. Он боялся, что с открытыми глазами не вынесет испытания и полетит.

Глаза завязывали медленно,тщательно. Лариш- Больц сам проверил прочность повязки.

Кожин сжал зубы, на лбу у него выступил пот. В мозгу, как пойманная птица, билась одна только мысль: «Не лететь! Не лететь!»

Раздался торжественный голос магистра:

- Господин Кожин! Я последний раз вас спрашиваю: вы владеете секретом свободного полета по воздуху?

- Убирайся к чёрту палач! Кончай свое дело! Я всё равно не полечу!

- Кожин дёрнулся, намереваясь ускорить затянувшуюся казнь, но эсэсовцы крепко его держали.

- Не спешите, господин Кожин! Ещё успеете умереть!- продолжал магистр. Итак, ещё раз, не полетите?

Кожин промолчал.

Потянулись секунды томительной тишины. Кожин не видел, что происходит вокруг, но понял, что его час настал. «Прощай, Ивета! Прощайте, друтья! Прощай, мама! - мысленно восклицал он и тут же снова: - Не лететь! Не лететь!»

- Приготовиться!- крикнул Лариш-Больц.

Эсэсовцы подхватили Кожина на руки.

- Смерть фашистам! Да здравствует коммунизм!- из последних сил закричал Кожин.

- Бросай! - диким голосом заорал магистр, и эсэсовцы бросили Кожина в шахту.

Но он не полетел на самое дно и не разбился о щит с гвоздями. Пролетев метров десять, он наткнулся на пружинистую сетку, которая была натянута в шахте уже после того, как ему завязали глаза. Сетка несколько раз его подбросила и успокоилась. Кожин не чувствовал этого. Он потерял сознание.

Когда бесчувственное тело сержанта вытаскивали за верёвку обратно, на крышу пришли профессор Гляйвиц, доктор-инженер Шумахер, доктор Коринта и двое эсэсовцев. Директор лаборатории был мрачен и зол. Увидев неподвижное, всё опутанное веревками тело Кожина, он обратился к магистру феноменологии:

- Мне кажется, вы слишком увлеклись, герр магистр! Он жив?

- Жив, герр директор. Это вообще необыкновенно живучий экземпляр! Будьте спокойны, он и не такое может вынести.

- И, однако, это не дает вам права обращаться столь неосторожно с самым ценным объектом нашей лаборатории. С сегодняшнего дня я приказываю вам прекратить на время опыты над феноменом.. Им займется группа доктора-инженера Шумахера. Приведите Кожина в порядок и верните в палату!

Солдаты развязали Кожина, положили на носилки и понесли прочь. Профессор Гляйвиц величественно пошёл вслед за ними. Лариш-Больц немного задержался. Он прожигал спину директора своими рысьими глазками и беззвучно шевелил тонкими губами, произнося проклятия.