Литмир - Электронная Библиотека
A
A

По окончании следствия роман «Странники ночи», несмотря на протест автора, уничтожили, как и весь архив Андреева, в котором были не только его рукописи, но и письма отца. Не хочется верить в гибель «Странников ночи», романа, по свидетельствам современников, незаурядного…

После приговора, 27 ноября 1948 года Даниил Андреев из страшной Лефортовской тюрьмы МГБ был переведен во Владимирский централ. Его сокамерниками здесь в разное время были пленные высокопоставленные немцы и японцы, принимавший отречение царя В.В. Шульгин, академик В.В. Парин, осужденный по ленинградскому делу историк Л.Л. Раков и многие другие заметные люди, часто ни в чем не виновные. Попадались и просто уголовники. Именно здесь, в тюрьме, Даниил Андреев написал главные свои книги, ныне широко известные.

Вот что он говорит о начале работы над «Розой Мира». «Я начинал эту книгу в самые глухие годы тирании, довлевшей над двумястами миллионами людей. Я начинал ее в тюрьме, носившей название политического изолятора. Я писал ее тайком. Рукопись я прятал, и добрые силы – люди и не люди – укрывали ее во время обысков. И каждый день я ожидал, что рукопись будет отобрана и уничтожена, как была уничтожена моя предыдущая работа, отнявшая десять лет жизни и приведшая меня в политический изолятор».

Писать «Розу Мира» поэт стал, пережив новые мистические озарения, когда ему открылись те иноматериальные миры, которые лишь мельком просверкнули пред ним давней июльской ночью на Неруссе. Эти озарения, бессонные ночи на тюремных нарах, уносившие в трансфизические странствия, напряженная творческая работа, тяжелые переживания о судьбе жены, о которой он долго не имел никаких известий, томившейся в Дубровлаге, привели к тяжелой депрессии и инфаркту.

Уже после смерти Сталина, когда в режиме появились некоторые послабления, он написал поразительное по искренности и бесстрашию заявление на имя Председателя Совмина Г.В. Маленкова: «Мое враждебное отношение к советской системе имело в основе своей отрицание не столько экономической стороны этой системы, сколько политической и культурной. В частности, я не видел в нашей стране подлинных демократических свобод и, увы, моя собственная судьба подтвердила это. Теперь, как и раньше, мое отношение к советской власти зависит от той степени свободы слова, печати, собраний, религиозной деятельности, какую советская власть осуществляет фактически, не в декларациях, а на деле. Не убедившись еще в существовании в нашей стране подлинных, гарантированных демократических свобод, я и сейчас не могу встать на позицию полного и безоговорочного принятия советского строя».

Это заявление стоило ему, по крайней мере, лишнего года, проведенного в тюрьме. Освобождение пришло только благодаря неотступным хлопотам жены ровно через десять лет после ареста. В эти годы хрущевской «оттепели» освобождались из тюрем и лагерей многие сталинские узники. Были освобождены и реабилитированы «за отсутствием состава преступления» и осужденные по делу Даниила Андреева. Правда, вернулись не все. Умерла в лагерной больнице двоюродная сестра, в потьминском инвалидном доме умер брат… Поэт чувствовал и себя виновным в их гибели.

Удивляет количество написанного им в тюрьме: блещущие острым юмором новеллы книги «Новейший Плутарх» и работы по стиховедению, монументальная, полная пророческих страниц «Железная мистерия» и небывалый для русской, и не только русской, литературы поэтический ансамбль «Русские боги», оратории, лирические поэмы и циклы, наконец, объемистый философско-поэтический трактат о тайнах мироустройства и человеческой истории – «Роза Мира». Все это, чудом уцелевшее, вначале существовало лишь в черновиках, вынесенных из Владимирской тюрьмы приехавшей за скудными вещами мужа Аллой Александровной Андреевой, о которой он писал:

      Ты проносишь искусство,
Как свечу меж ладоней, во тьме,
      И от снежного хруста
Шаг твой слышен в гробу и тюрьме.

Те двадцать три месяца, которые Даниил Андреев прожил после освобождения, были месяцами бездомных скитаний и безденежья, тяжелых болезней и упорной работы над спасенными рукописями. Умер он 30 марта 1959 года и был похоронен рядом с матерью и бабушкой на Новодевичьем кладбище.

Даниил Андреев считал: его предназначение – поделиться духовидческим «опытом с другими, приоткрыть картину исторических и метаисторических перспектив, ветвящуюся цепь дилемм, встающих перед нами или долженствующих возникнуть, панораму разноматериальных миров, тесно взаимосвязанных с нами в добре и зле…». Выполняя эту задачу, пишет он далее: «…я стремился и стремлюсь ее выполнять в формах словесного искусства, в художественной прозе и поэзии, но особенности этого искусства не позволяли мне раскрыть всю концепцию с надлежащею полнотой, изложить ее исчерпывающе, четко и общедоступно. Развернуть эту концепцию именно так, дать понять, каким образом в ней, трактующей об иноприродном, в то же время таится ключ и от текущих процессов истории, и от судьбы каждого из нас», – вот в чем замысел «Розы Мира» и пафос его поэзии.

Даниил Андреев называл свой метод познания метаисторическим, то есть выходящим за пределы земной истории. Его модель мироздания позволяет нам увидеть мир в еще малопознанной глубине и цельности истории. Увидеть прежде всего с точки зрения этической, религиозно-нравственной.

При жизни поэт не опубликовал ни строки, храня вынужденный «крест молчания». Через двадцать лет после его смерти, главным образом благодаря вдове, которой поэт пророчил: «ты умрешь, успокоясь, когда буду читаем и чтим», появились первые издания. А теперь вышли собрания сочинений Даниила Андреева, его имя присутствует в энциклопедиях и множестве антологий. Перед читателем явился поэт, открывший необычные поэтические миры, чьи видения волнуют пророческой яркостью и глубиной, своеобразием и подлинностью, захватывают лирической силой.

Борис Романов

Стихотворения и поэмы

Лунные камни

Г. Р.    

* * *

Пламенея над городом белым
Через стёкла морозного льда,
Её лампа вдали голубела
Над судьбою моей, как звезда.
В убелённом метелью просторе
Дремлет дальняя цепь фонарей, —
О былое, безгрешное горе
Лишь о ней, незабвенной, о ней!
Плавный вальс, и напевы, и пары,
А на стуже, за сонным драпри —
Облечённые в иней бульвары,
Без конца, без конца фонари.
Незабвенной и горькой святыней
Будешь ты до конца моих дней,
Ты, мерцавший над городом иней,
Ты, сверкавшая цепь фонарей.
И казались таинственным даром
Каждый угол, урочище, сад,
Ветви белые над тротуаром,
Нависавшие из-за оград.
И далёко внизу, под балконом,
Я едва различал, как во сне,
Что идёшь ты под снегом влюблённым
Не со мной, – не за мной, – не ко мне.

1929—1933

* * *

Ещё не брезжило. В лесу шуршала осень,
Когда, всё зачеркнув, я вышел на крыльцо
И капли тёмные с качающихся сосен
Мне ночь бездомная плеснула на лицо.
Ты выбежала вслед. Я обернулся. Пламя
Всех наших страстных дней язвило дух и жгло,
Я взял твою ладонь, я осязал губами
Её знакомый вкус и сонное тепло.
Я уходил – зачем? В ночь, по размытой глине,
По лужам, в бурелом хотел спешить – куда?
Ведь солнца ясного, садов и мирных лилий
В бушующей судьбе не будет никогда.
Я вырвался. Я шёл. О плечи бились сучья.
Я лоб прижал к стволу; ствол – в ледяной росе…
Кем для меня закрыт покой благополучья?
Зачем я осужден любить не так, как все?
3
{"b":"206349","o":1}