Десять часов тянулись медленно. Уже не верилось, что самолет когда-нибудь совершит посадку в аэропорту Джей Эф Кеннеди. Совершил. В Нью-Йорке Андрей никогда не бывал, зато Бостон и Детройт посещал неоднократно: участвовал в международных конференциях. Неплохо было бы съездить на пресловутый Манхеттен и прогуляться под тенью статуи Свободы. Время не позволяло подобную роскошь. Второй рейс через три с половиной часа.

Проследовал на таможенный контроль. Агент иммиграционной службы указал, к какому из пронумерованных окошек подойти. Ответил на стандартные вопросы. Вручил таможеннику декларацию, прошел по зеленой стрелке. Регистрация. И еще малость – три часа на высоте одиннадцать тысяч метров. Заставил себя задремать.

Приземлившись, до здания аэропорта лайнер катился несколько миль вдоль автотрасс. Земля в черте города Чикаго дорогая, и в целях экономии владельцы аэропорта О'Хара купили площадку для посадочных полос за городом.

Немов застегнул молнию на куртке: температура была минус 3 градуса по Цельсию. Прохладно, хотя и гораздо теплее, чем в Москве. Назвал таксисту адрес отеля, где забронировал номер. Тот уведомил:

– Это в центре, на Magnificent Mile, доберемся быстро, в такой поздний час пробок мало.

Машина мчалась по широкой набережной. Вид ночного Чикаго ошеломлял. Андрей завороженно смотрел по сторонам: справа зияла черная пропасть озера Мичиган, а слева высился ослепительно-яркий частокол небоскребов, усыпанных горящими бриллиантами окон. Создавалось впечатление, словно природа и человек соревновались в мастерстве на фестивале искусств, выставив на обозрение свои выдающиеся творения. Урбанистическая агрессивность, блеск и шик небоскребов против спокойного, неброского, но подлинного величия Озера. Две противоположности в стремлении победить сошлись на поле боя так близко, что в какой-то момент превратились в одно неразрывное целое, чья нелогичная гармония потрясала любого, впервые ступившего на землю города ветров и огней.

Мужчина был равнодушен к архитектуре. Вернее, воспринимал ее как данность. Тем удивительнее было внезапно нахлынувшее чувство упоения. Должно быть, он просто устал. Его нервы на пределе. Так всегда бывает перед финишной чертой. Сейчас он устроится в отеле и отдохнет, а утром снова будет в трезвом уме и возьмет неуместные эмоции под контроль.

Бодрый портье проводил новоприбывшего до номера, по дороге услужливо проинформировав:

– Вы выбрали самый лучший отель в городе. Мы в самом сердце Мичиган Авеню, где сосредоточены разнообразные достопримечательности. Десять минут пешком до Hancock Observatory и Water Tower, двадцать минут до House of Blues и Millennium Park, также рядом находится…

Немов не дал договорить, захлопнул дверь. Номер был дорогой. Но он стоил заплаченных денег. Не столько из-за шикарного интерьера, сколько из-за панорамы за окном. Задернул шторы, дабы перекрыть кислород нелепому восторгу. Плюхнулся на кровать прямо в одежде. Долго лежал, раскинув руки, пытаясь унять волнение. Понял: бессмысленно.

Вышел из отеля, постоял на улице, размышляя куда пойти. Авеню искрилась электрической радугой, приглашая в рестораны, казино, театры. Надел перчатки. Решил свернуть за угол и углубиться в даунтаун. Нарядные фасады зданий скрылись позади, и вскоре взору предстали иные сооружения: унылые, неуклюжие, однотипные. Прохожие попадались все реже, пока совсем не исчезли. Кому-то другому пустынные улицы навеяли бы депрессивную подавленность, но Андрей с облегчением вздохнул: мрачные лабиринты успокаивали. Он брел бесцельно, не утруждаясь запоминать дорогу, не удивляясь соседству богатых, облицованных мрамором особняков и нищих лачуг с покосившимися крышами.

В одном из переулков скромно мигала вывеска бара «Монти и Фея». Покурил и зашел внутрь. У входа в зал стоял рослый рыжий вышибала – наверняка ирландец. Он окинул посетителя равнодушным взором и отвернулся. В баре было шумно, почти все столики были заняты, и лишь у стойки призывно выпятил пухлое круглое сиденье свободный стул. Немов сел и заказал виски.

Компания за соседним столиком громко обсуждала прелести стриптизерш, танцевавших на небольшой сцене. Двое приятелей справа беседовали о погоде. Первый сетовал, что «холодно, и проклятый ветер гонит с озера туман». Второй вяло отвечал местной поговоркой: «Не нравится погода в Чикаго? Подожди полчаса, и она поменяется». Слева ворковала парочка: очевидно, простоватый, но красноречивый мачо закадрил девицу непосредственно в баре. Он шептал ей в ухо комплименты, надеясь на бесплатный секс. Она хохотала и крутила прядку пегих волос.

Дородная официантка, пользуясь перерывом, продолжила разговор с барменом. Андрей прислушался. Речь шла о недавнем ограблении банка поблизости. Украли полтора миллиона долларов, расстреляв охранников.

– И новостей никаких нет. Разве что вроде один охранник все-таки выжил, врачи постарались. Ты его не помнишь, Кайл? Он к нам часто наведывался. Пожилой, седой, пиво заказывал. Ко мне подкатывал!

Парень отрицательно покачал головой.

– Как же его… С ним еще Томми общался. То ли Клаус, то ли Паулс, – официантка вопросительно поглядела на бармена и поправила на груди беджик, на котором было написано «Жозефина».

– Полиция, кстати, схватила кого-то на месте преступления. Не раскололи?

– Помилуй, откуда ж мне знать? – женщина взяла поднос и направилась в зал. В профиль она была гораздо симпатичнее. Родинка на щеке придавала ее лицу пикантность.

В помещении было накурено. Пахло спиртным. Посидел в баре около часа, понаблюдав за Жозефиной. Шарм у нее, определенно, имелся. Оставил щедрые чаевые, на прощание посмотрел ей в глаза прямым взглядом.

Ветер стих. Стеклянный купол ночного неба, покрытый инеем звезд, угрюмо нависал над городом. На улице царила тишина, какая бывает ночью в украинских хуторах, затерянных средь лесов. Ноги вынесли путника на East Harrison Street, где удалось поймать такси. Вернулся в отель, шатаясь от усталости. На автомате принял душ. В спальне расстелил постель и залез под одеяло. Перед тем как заснуть, в памяти всплыла последняя беседа с Соней и ее трогательное признание:

– После знакомства с тобой я поняла кое-что очень важное. Да, может быть, я готова часами обсуждать преимущества стиля Версаче перед Армани и при этом не иметь понятия, кто такой Достоевский. Но это не значит, что я не способна оценить чьи-то душевные качества. Мне кажется… Нет, я уверена… Я знаю – я люблю тебя. А ведь чувства не зависят от наличия или отсутствия вузовского диплома. И пусть я не владею логарифмами, зато вычислила самую важную задачу в жизни и нашла ответ: любовь дороже всего. Ради любви легко пожертвовать деньгами, комфортом, гордостью и не воспринять это как жертву. Потому что любить кого-то, любить самой, испытывая все мыслимые и немыслимые терзания – настоящее счастье. Возможно, ты будешь смеяться… Он не смеялся.

Крайтон предполагал, что за время ожидания события голова разорвется от мыслей. Он ошибался. Мыслей было мало. Известные писатели создавали многостраничные романы о душевных страданиях людей, приговоренных к смерти. Откуда столько фантазии? Томас горько усмехнулся: его размышления тянули максимум на короткий рассказ. О чем рефлексировать? Он просил способ спасти дочь и получил его. То, что придется расплачиваться собственной жизнью, – уже нюанс. Печально, конечно. Умирать не хотелось. Но еще больше не хотелось, чтобы умерла Тина. Ему пообещали, что он увидит их. Своих девочек. Перед тем, как…

– Лицом к стене! Руки за голову!

Его обыскали и повели в приемное отделение, где он долго отвечал на вопросы. Дежурный объяснил, что за ним прибыл полицейский фургон, чтобы отвезти в суд на слушание по делу. XR1070 не питал иллюзий, куда именно его повезут. Конвоир вывел заключенного на улицу, открыл дверцу машины, подтолкнул в спину. Фургон тронулся, выплюнув из-под колес снежные комья.