Но земля, она, как известно, обладает свойством слухами полниться. А для фиксации слухов у сыскарей «ушей» хватает.

Две бутылки были опорожнены, Бирюков вытащил следующую пару. Лихарев пил, не пьянея, хотя и закусывал вроде бы не слишком активно. Рассказ все больше увлекал его самого:

— И вырисовывается такая картинка: не шесть или семь активных «бойцов» под началом у Спортсмена, а не менее трех десятков. В городе он не очень много чего и контролирует, но деяния его, как принято выражаться, отличаются особой дерзостью: вот мужики скот пасли в отхожем промысле на Кавказе, заработали там «штук» по двадцать, по пьянке об этом факте растрепали — Спортсмен тут как тут. Ограбленные пишут заявления, но все дела идут со страшным скрипом. А ведь этот Спортсмен недавно срок получил за ограбление и освободился досрочно. Интересно мне стало — до того интересно, что за рекордно короткий срок, к зиме, подшил я двенадцать томов дела. Где-то там путчи устраивали, власть делили, а нам недосуг, мы тут в глубинке в работу по уши закопались.

Итак, обвинительное заключение готово, дело передается в суд. И начинаются чудеса: то свидетель исчезнет в неизвестном направлении, то потерпевшие от своих претензий откажутся, поскольку, дескать, претензии уже удовлетворены, то у главного обвиняемого, у Спортсмена, заболевание какое-то хитрое обнаружится, и ему меру пресечения меняют — вместо нахождения под стражей он дает подписку о невыезде и помещается в одну из лучших больниц города, а не в тюремный лазарет, как по закону положено. Да плюс ко всему за время нахождения на излечении Спортсмен совершает, несмотря на расстройство здоровья, ряд деяний, за которые другой, даже совершивший их впервые, сразу схлопотал бы срок и срок немалый.

Лихарев опрокинул стаканчик, не поморщившись, словно это компот был, но закусывать не стал.

— И почувствовал я, будто туман руками разогнать пытаюсь — машу, машу, а все без толку. Кто-то у меня все время почву из-под ног выбивает. Только я, значит, подобрался к эпизоду: вот тебе свидетельские показания, вот протоколы обыска, свидетельствующие о том, что у подельников Спортсмена оружие изъято, и вдруг — хлоп! Все рассыпалось, все в труху превратилось. И подельник тот Юлина чуть ли не в первый раз в жизни видит, и свидетеля следователь «уголовки» запугал, и вообще оружия вроде как бы и не было.

Тут бывший старший следователь областной прокуратуры болезненно поморщился, словно вновь переживая события двухгодичной давности.

— Ну, блин, думаю, за какие же такие заслуги Спортсмена так прикрывают, кто прикрывает? Стал в ином направлении копать... Сведения-то я неофициальным путем какие угодно добыть могу. И выясняю я очень скоро — есть заслуги у Спортсмена. Он, можно сказать, заслуженный агент облачного УВД и областного УКВД. В последнем ведомстве очень многие на нем карьеру сделали. У них под статью подвести — что два пальца обоссать. Вы, небось, дело знаменитое, «запеваловское», про которое в те времена столько звону было, уже и не помните? Ну как же, нашли два психа из недалекого от нас Воронежа «машингевер», то есть пулемет немецкий, с войны в земле пролежавший, отскребли его, отчистили, смазали и вышли ночью в лесок пострелять Пулеметишко совсем дряхлый оказался — очередями стрелять вообще не мог, одиночным только несколько раз кашлянул, и заело его. Но кто-то услышал те несколько выстрелов, доложил. Этих двоих придурков, что из леса с неисправной немецкой хреновиной возвращались, повязали — совсем случайно, между прочим, повязали. Будь они поопытней да понаглей, вообще могли бы отказаться — не наша «игрушка», тем более, что при задержании они эту рухлядь выбросили и бросились бежать.

Но в том-то и дело, что они оказались лопоухими. Они следователю о своих планах поведали: мечтали, дескать, сбежать за границу, миллионеров там грабить. Все, дело готово! Главарь, Запевалов, «вышку» получил — правда, за другой эпизод, за убийство в Москве — а знакомые его, которые только болтали, собираясь вместе, о том, как они за границей большие деньги грабежом добывать станут, крупные сроки получили. Вот такие дела «контора» проворачивает. У нас в области тоже несколько подобных было — и все «с подачи» Спортсмена. Как же такого «кадра» сажать можно?

Он помолчал. Никто не задавал вопросов, никто не просил продолжить рассказ. Но Лихарев заговорил сам:

— Мне разнос устроили — что же, мол, дело «на живую нитку» сшил? Меня допрашивали, если называть вещи своими именами. Меня — проработавшего следователем прокуратуры почти двадцать лет! Что же мне оставалось делать? Ушел я из прокуратуры. И не жалею теперь, потому что все развалилось к хренам собачьим, профессионалом сейчас вовсе необязательно быть, надо быть политиком. Ты за того, али за этого — вот как вопрос теперь ставится. И ежели ты за этого, а большинство твоего начальства симпатию к этому питает, твое дело — табак. А, ладно, ну их всех к беней матери! — Лихарев энергично махнул рукой.

— Михаил Сергеевич, — осторожно начал черноусый, но Лихарев перебил его:

— А что же это вы меня не дразните?

— Чем не дразним?

— Да именем-отчеством, как у отставного генсека и Президента — перво-последнего. И старые знакомые, и новые — только и знают, что «достают». Я ведь и уволился практически в то же время, когда мой полный тезка от президентства отрекся.

— Не знаю, — улыбнулся черноусый, — в голову как-то не пришло сравнивать вас с Горбачевым. Я, Михаил Сергеевич, вот что хотел у вас спросить: вы ведь выясняли, как сами говорили, по неофициальным «каналам», что за «крыша» была у Юлина, кто были его высокие покровители.

— Выяснял, — Лихарев теперь выглядел абсолютно трезвым и каким-то поскучневшим.

— И что же вам удалось узнать?

— Вас, небось, фамилии интересуют? — криво улыбнулся Лихарев.

— Естественно.

— Х-хе! Для вас это,конечно, естественно. А теперь посмотрите на все со стороны: приходят ко мне незнакомые люди, поят меня водкой и требуют, чтобы я «раскололся» на предмет того, кто из руководства разных серьезных ведомств «крышу» главарю банды создал. Это я уволился, мужики, а они-то все — на места-ах! — Лихарев поднял указательный палец. — Ия должен каждому встречному рассказывать, какие они нехорошие дела творят, какие это плохие люди. Я уж не спрашиваю вас, мужики, сколько я после всего этого проживу, я про другое спрошу: неужели вы думаете, что тут фамилии важны? Должности — вот что главное.

— Но мы не «каждый встречный», — заговорил самый старший из «бывших беглых». — Для нас вопрос, заданный нами, возможно, вопрос жизни или смерти. Вы подобрались к Юлину и получили, наверное, выговор — в худшем случае, а в нашей с ним игре ставки покрупнее.

Похоже, он в чем-то убедил Лихарева. Тот задумался.

— Я сказал, с самого начала, что не буду интересоваться, кто вам на меня указал. Но я вам могу назвать человека, при разговоре с которым вы можете сослаться на меня. Он кое-что прояснит по кадровому составу областного УКГБ в девяностом и девяносто первом годах. Вы сразу поймете, о чем я говорил... А мужика, значит, зовут Крупицкий Владимир Иванович, из «конторы» его уволили за пьянство в восемьдесят девятом. О причине увольнения, сами понимаете, упоминать нежелательно.

— Спасибо за подсказку, — сказал черноусый, поднимаясь.

— Не за что.

Крупицкий Владимир Иванович оказался мужчиной за пятьдесят, крупным, ширококостным — типичный представитель племени работяг. Непонятно, как такого можно было уволить за пьянство — наверняка даже относительно высокого оклада майора КГБ было явно недостаточно для доведения столь могучего организма до состояния среднего опьянения хотя бы по два раза в неделю.

Хватило одного упоминания о том, что они пришли к Крупицкому по подсказке Лихарева, чтобы хозяин дома испытывал к гостям полное доверие. Три бутылки водки и заветная «ксива» Клюева довершили эффект.

В данное время Крупицкий работал грузчиком в речном порту. Несколько дней назад он травмировался — на левом его предплечье был наложен гипс. Крупицкий отвел внука в детский садик, жена, сын и невестка добывали на пропитание, как он выразился.