— Ох и воображение у вас! — восхитилась Анжела. — Ни первого, ни второго, ни третьего я вам не обещаю. Возможно, вы очнетесь в чужой постели, если не испугаетесь и не сбежите через полчаса. А пока давайте лучше выпьем на брудершафт — так это называется, верно? Вот так руку, пье-ом, теперь целуемся.
Ненашев ощутил ее мягкие губы и странным образом успокоился — словно Анжела взяла все его заботы и тревоги на себя. Теперь он наверняка знал, что находится в гостях у друга.
— Забавный и незнакомый вы народ — вои, рагацци да оджи, то есть, нынешняя молодежь, — покачал головой Ненашев.
— Ты, конечно, к разряду современной молодежи уже не относишься? — понимающе кивнула Анжела.
— Наверняка не отношусь. У меня и мозги в другую сторону повернуты.
— А в какую же сторону они у тебя повернуты конкретно?
— Не знаю. Что в другую — верняк. Вы удивительно решительные ребята. Вот взять тебя — пошла в стюардессы. Не в секретарши, а в стюардессы. А ведь самолеты — тьфу-тьфу в сторону, конечно — сейчас чаще бьются, чем раньше.
— По мне, что секретарша, что путана — одно и то же. В настоящее время. А протянется это настоящее время неопределенно долго.
— Хорошо. Но ты могла удачно выйти замуж и жить сейчас где-нибудь в Швейцарии, Франции, Италии. Венгрия на худой конец сойдет.
— Ты наверное, вместо «удачно» хотел употребить термин «выгодно»? То есть, выгодно продать свои шестьдесят кило мяса, костей и требухи?
— Уфф! Уфф! Уфф! Так выражаются североамериканские индейцы в тех случаях, когда их что-то очень уж поражает. Я повторяю: уфф, уфф, уфф! Иных слов у меня не находится.
— Разумеется, — она вновь деловито наполнила стаканчики, — нет ничего плохого в том, чтобы выйти замуж за иностранца. Но ведь он, кроме наличия паспорта ненашей страны, должен обладать еще и определенным набором других качеств. Он должен понравиться мне. Если такой встретится, то...
— Угу, — понятно, — кивнул Ненашев. — Тенгиз тебе понравился? А ведь он — иностранец.
— Хороший мужчина, — рассмеялась она, — только мне больше нравятся блондины.
Она охватила мягкой теплой рукой его затылок, притянула к себе и поцеловала. Потом расстегнула несколько пуговиц на его рубашке, просунула руку под рубашку и погладила грудь.
— Ну-ну, не такой ты уж и старичок, каким прикидывался — темные глаза Анжелы потемнели еще больше и смотрели на него в упор. — Может быть, сделаем перерыв в трапезе?
Перерыв продолжался никак не меньше часа, а проводили они его на «высокой девичьей кроватке», как выразилась Анжела, прежде чем на эту «кроватку» — на поверку оказавшуюся просторным мягким ложем с резной деревянной спинкой — рухнуть самой и увлечь за собой Ненашева.
— Ну, милорд, — насмешливо спросила она его, когда они порядком подустали от любовных игр, — не приходит ли вам в голову мысль типа «а что это я тут делаю?»
— Не приходит, — Ненашев энергично замотал головой.
— Вот и хорошо. Можешь отвернуться, можешь не делать этого, но мне надо в ванную.
Отворачиваться значило бы очень много потерять. Узкая спина, тяжеловатые крупные бедра (под одеждой они казались более худыми), длинные ноги, упругие ягодицы — и все покрыто ровным красивым загаром. О, поблекните, обложки «плейбоев», «пентхаузов» и разных российских эротических эрзацев!
Но уже через две минуты после ухода Анжелы Ненашев спохватился, дотянулся до телефона, поспешно набрал номер Клюева.
— Начальник, докладываю — усе у полном порядке. Жень, я здесь, очень близко, все при мне, так что ты не волнуйся.
— Да я не волнуюсь, — спокойно ответил Клюев. — «Вычислил» я ситуацию, в которой ты сейчас находишься. Что ж, как напутствуют в подобных ситуациях, смотри только в доску не затрахайся.
— Постараюсь, начальник, — улыбнулся Ненашев.
— Ну вот, я так и знала — «боец невидимого фронта», — Анжела стояла на пороге в коротком шелковом халатике вишневого цвета, едва достававшем ей до середины бедер. — Могу спорить, что чемоданчик, который я привезла, набит валютой, которая пойдет на усовершенствование существующего в России строя.
— Да ну, Анжела, не заставляй меня так часто ощущать собственную никчемность, — заблажил Ненашев. — Какая валюта, какой «невидимый фронт»?
— Не валяй дурака, Константин Ненашев — голос ее прозвучал даже как-то неожиданно грустно.
— Ты... знаешь?!
— Двенадцать лет назад ты приходил в гости к Славе Демидову. Вы с ним в одном училище учились. У Славки сестра младшая была, Люська. Вспоминаешь? А меня ты, конечно, не помнишь. Стоило ли обращать внимание — нос длинный, шейка тонкая, ручки-ножки, как палочки. Гадкий утенок. Я в тебя тогда страшно влюбилась. О, какая это была любовь! Куда там Джульетте Капулетти... А ты, очевидно, полчаса назад решил, что попалась тебе шлюха, и очень пожалел о том, что не оказалось у тебя с собой презерватива, так?
— Да что ты... — протянул Ненашев и почувствовал, что краснеет.
— В глаза смотреть, — шутливо, но в то же время как-то грустно прикрикнула она. — По глазам вижу, что так и думал.
— Ничего я не думал.
— Ладно, если и подумал, то прав, наверное, был. Детская влюбленность это одно, а... Я Люську видела пять лет назад, она в Москве осталась — удачно, как ты выражаешься, вышла замуж. Так вот, Люська мне говорила, что ты в каких-то секретных частях служишь. А теперь?
— Теперь не служу, — помотал головой Ненашев.
— Врешь небось, — не поверила Анжела. — Ладно, пойдем на кухню, посидим еще малость.
— А потом? — тоном мальчика Вовочки из неприличных анекдотов спросил Ненашев.
— А потом суп с котом, — наставительно произнесла Анжела.
— Анжела, Анжела, Анжелика, — пробормотал-пропел он, входя вслед за ней на кухню, одетый только в зеленые свои штаны.
— Нет, отец назвал меня по другой песне. Ты, наверное, помнишь, был такой певец Ободзинский, вот он все голосил- «А-а-анжела, на счастье мне судьбой дана. А-а-анжела_ одна, одна на свете...» и тому подобное. Папашка мой был молод и глупо сентиментален - он в двадцать три года меня родил, кошмар, мог бы гулять и гулять еще — вот и нарек таким имечком.
— Очень даже хорошее имя. И об Ободзинском ты зря походя отзываешься. У него голос от Бога, а нынешние эти козлики только знают, что под фонограмму скакать. И вообще вы, нынешняя молодежь...
— Нон, рагацци ди оджи, соло нон! — пропела она. — Ты потрясающий мужик, Костя, получше всяких там Рэмбо выглядишь, клянусь, но сидеть с дамой в таких штанах — фи! Иди-ка в ванную, там халат висит, зеленоватый такой — надень и побыстрее возвращайся.
Ненашев безропотно исполнил, что ему велели. когда он вернулся, Анжела прокомментировала:
— Вот, теперь ты гораздо даже красивей, чем Бельмондо в фильме -Великолепный».
— Надеюсь. И лучше, чем Саид в фильме «Белое солнце пустыни».
— О, ты вообще несравненный, — она с шутливой грубостью сграбастала его за отвороты халата, притянула к себе и поцеловала. — Бедный, бедный мой Рэмбо.
— Почему бедный? — ворчливо спросил он.
— Мне так жалко офицериков, которых сокращают, выводят откуда-то и все такое прочее. Возвращают их в Россию из разных зарубежей, а им здесь жить негде...
— Не всем, — несмотря на явный лиризм момента, Ненашеву сразу вспомнился Павленко.
— Ну, я не имела в виду тех, кто получает чемоданчики с валютой из ближнего зарубежья.
— Анжела, если ты еще хоть раз упомянешь про этот злочастный чемоданчик...
— И что же тогда произойдет?
— Я тебя отшлепаю.
— Хорошо, про чемоданчик молчу. Но вообще тебя о чем-то спрашивать можно?
— Можно, только не столь интенсивно. Давай-ка мы с тобой еще выпьем за встречу.
— А-а, за это мы уже пили... Это я тебя встретила, а не мы с тобой встретились — почувствуйте разницу, как советует реклама. Давай-ка лучше - за тебя. За тебя, Костя!
Она выпила стаканчик залпом, не так, как раньше — мелкими глоточками. Глаза ее увлажнились.
— Ну, расскажу я тебе кое-что, — Ненашеву почему-то стало жаль ее. — Зачем тебе мои проблемы вообще-то?
