— Фотомодель? — высказал предположение Бирюков.

— Эх, Николаич, опередил ты Клюева. Он обязательно какое-нибудь более пакостное предположение высказал бы.

— Уже не высказал, — вздохнул Клюев. — Итак, кто же она?

— Стюардесса, начальник. Обслуживает рейсы в ближнее зарубежье. В Тбилиси, между прочим, летает.

— Угу, — кивнул Клюев, — летает. В Тбилиси. Может спрятать нас в карман форменной куртки и увезти отсюда, пока не закончится вся эта передряга.

— Зря иронизируешь, начальник.

— И не думаю. Ты ведь так давно с ней знаком, что можешь доверить ей самые сокровенные секреты.

— Сокровенные не сокровенные, а кое-что доверять я ей могу. Например, она сможет отвезти что-то туда и привезти оттуда. Что-нибудь этакое компактное, закрытое.

— Хм, это мысль. А когда она туда направляется?

— В Тбилиси? Послезавтра — ближайший из дней.

— Стало быть, туда надо предварительно позвонить. Если бы Тенгиз позвонил сам... Но нас все, похоже, забыли. Отсюда звонить не желательно — чем черт не шутит. Так, остается офис госпожи Ставраки. Но, во-первых, совсем не желательно появляться у нее днем, а во-вторых, она наверняка видела мою физиономию по телику, когда нас с Николаичем вязали. Уж меня-то она узнала. И ее страсть не настолько велика, чтобы заставлять ее потворствовать беглому преступнику. «Горелый» вариант.

— Начальник, — перебил его рассуждения Ненашев, — нет надобности эксплуатировать твою бывшую пассию. Можно позвонить, например, с моего квартирного телефона или с квартирного телефона Николаича. Хотя и существует вероятность того, что эти мудаки все еще «пасут» нас там. Нет, лучше всего пользоваться телефоном казенным. И тут возможны варианты. Как-то одна хорошая знакомая оставила мне ключ от своего, с позволения сказать, офиса. Комнатушка крохотная, квадратов «десять», но с телефоном. Сегодня ночью мы эту комнатушку и посетим.

Комнатушка размещалась на втором этаже здания, на входе в которое таблички всевозможных организаций, учреждений, фирм, обществ с ограниченной ответственностью занимали десятка два квадратных метров.

— Пока все идет так, как и следовало ожидать, — констатировал Ненашев, подергав запертую дверь. — Парадный подъезд заперт. Но существует другой вход, со двора. Там сейчас ни одна собака не шастает, не то, что здесь. — Он махнул рукой в сторону улицы, по которой то и дело проносились машины.

Дверь черного хода Ненашев одолел в три приема — если считать отмычки, которыми он воспользовался.

— Прошу, джентельмены, — он поклонился и вытянул руку в направлении открытой двери. — Теперь можете чувствовать себя абсолютно свободно, потому как сторожа в здании нет — не по средствам сейчас охрану содержать.

Дверь комнаты на втором этаже Ненашев открыл тем самым ключом, о котором забыла его знакомая.

Телефон функционировал исправно, хотя Ненашев побаивался, как бы его не отключили за неуплату — его знакомая была, по его выражению, исключительной раззвездяйкой.

Клюев набрал номер и несказанно обрадовался, услышав голос Гвирии.

На встречу с Епифановым отправился Клюев.

— Послушайте, Клюев, нам надо всерьез переговорить, — следователь выглядел каким-то непривычно озабоченным.

— Интересное дело получается, гражданин начальник, — Клюев притворно удивился. — Выходит, до этого самого момента мы с вами шутки шутили?

— Оставьте вы этот тон, — Епифанов поморщился. — Что еще за «гражданин начальник»? Вы же взрослый человек, бывший офицер.

— А как прикажете вас называть? «Господином», «товарищем»?

— Да хоть горшком назовите, только в печь не сажайте. У меня еще имя есть — Виктор Сергеевич. У вас какой размер обуви?

— Сорок третий, — удивленно ответил Клюев. — А почему, собственно, вы задали этот вопрос?

— По делу все, по делу. — Давайте-ка лучше прогуляемся.

— Куда?

— Вы, очевидно, хотели спросить — в каком направлении? Да вы его сами и выберете, а то еще неровен час подумаете, что я засаду где-то на вас приготовил.

— Хм, — пожал плечами Клюев, которому поведение Епифанова казалось необычным. — Пойдемте хотя бы вон на тот двор. Только смеркается уже, неровен час хулиганы там могут оказаться.

— Ну, с вами я хулиганов не боюсь, — Епифанов смотрел перед собой, продолжая размышлять о чем-то. — Сорок третий размер, говорите?

— Да, но это по старой системе. Штихмассовой она вроде бы называлась. А так двести восемьдесят у меня.

— Угу, — кивнул Епифанов, — и у вас есть кроссовки импортные?

— Были. — Клюев остановился и посмотрел на Епифанова. — «Пума».

— Были, — повторил Епифанов.

— Вот именно. Мне-то в моем жилище ударили какой-то железякой по голове, наручники на руках защелкнули и босиком выволокли на улицу. А кроссовки в прихожей остались. Такой, знаете ли у меня существует обычай — разуваться в квартире.

— «Пума», значит? Ну-ка, напрягитесь и вспомните: рисунок на подошве не такой ли был?

— Он вытащил из нагрудного кармана рубашки фотографию и показал Клюеву. Тот, стараясь рассмотреть изображение, поднес карточку поближе к глазам.

— Очень даже похоже, — Клюев вернул фотографию Епифанову. — Вот, теперь у вас есть отпечатки моих пальцев.

— Что? А-а, вы все шутите? Поводов для шуток сейчас меньше, чем когда-либо.

— У вас или у меня?

— Скорее у вас. Хотя и мне веселиться не от чего. Эти следы, понимаете ли, а точнее говоря — один четкий след, как на данном фото, и другой не совсем четкий, с неполный рисунком подошвы на месте преступления.

— Какого еще преступления?

— Вчера вечером — ориентировочно между двадцатью двумя и двадцатью четырьмя часами был убит Анатолий Верютин. Стрелявший был обут в эти самые кроссовки «Пума».

— Бред какой-то... Почему именно стрелявший был обут в кроссовки «Пума», почему не случайный прохожий, который там был, допустим, за пять часов до убийства. Это же лажа какая-то! Вы бы еще сказали, что убийца записку оставил: «Это я был обут в кроссовки «Пума» размера двести восемьдесят — я, укокошивший моего приятеля Анатолия Верютина».

— Я удовлетворю ваше любопытство относительно случайного прохожего, после чего вы поймете, что и сарказм ваш не очень уместен. Если бы случайный прохожий оказался именно в том месте за пять часов до убийства Верютина — точнее, говоря, до предполагаемого времени убийства — он не оставил бы столь четких отпечатков обуви. А вот в десятом часу вечера прошел дождик, земля там размокла, стала мягкой. Две пустых гильзы от патронов к пистолету Макарова калибра 9 миллиметров находились от этих следов примерно на таком расстоянии, на какое и вылетает отстрелянная гильза от вышеупомянутого пистолета.

— А где произошло это убийство?

— Хм... Ну, пока скажем так: в пригородном поселке. Вы и ваши друзья разыскивали Верютина — его соседка показала, что вечером первого июня Верютина спрашивал незнакомый молодой человек. Судя по ее словесному портрету — Ненашев Константин Алексеевич. Смотрите, какая получается арифметика — шестнадцатого апреля было пятеро. Отнимаем Козлова и Верютина — остается три человека. Фамилии их мы с вами знаем. Ладно, вернемся к убийству. Стрелявший находился от Верютина в момент убийства метрах в пятнадцати. Место, где он стоял, открытое и даже в такое время суток освещаемое фонарем с улицы. Следовательно, Верютин знал стрелявшего, раз приблизился к нему на такое расстояние.

— Ладно, — сказал Клюев, — я понял раскладку. Но вы же запомнили наверняка — когда мы с вами встречались двадцать шестого мая, то есть, в день моего задержания, я был босым.

— А почему вы так уверены в том, что я такой факт запомнил? — Епифанов посмотрел на Клюева, но тот не мог разобрать выражение лица следователя.

— Не знаю, почему, но уверен.

— Хорошо, будем считать, что вы при задержании были босым. Но в списке вещей, найденных при обыске вашей квартиры, кроссовки отсутствуют. Значит, их не было в вашей прихожей, как вы утверждаете.