Чтобы поднять себе настроение, поплыла по сети к виртуальным островам, населенным владельцами ресторанов. Обещания, рецепты, цены меня заворожили. Все тщательно продумано, все на высшем уровне. Не кухня — алхимия. Не деньги — бюджет. В океане предложений пенные барашки взбитых сливок с клубникой, косяки копченых угрей, морская капуста с грибами, рифы пикантных пряностей, напластования лучшей паюсной икры. На суше пирамиды, мосты, огромные дворцы с балконами, арками, террасами, чудеса архитектуры из всевозможной снеди. Я любовалась Лондонским мостом из пралине, Эйфелевой башней из слоеного теста с кремом, собором Сакре-Кёр из безе. Мне предлагали поужинать всего за сто евро: крошечные судочки, что стояли вереницей на белоснежной скатерти, выглядели очень аппетитно. Глядя на них, я вспомнила невероятные шляпы конца девятнадцатого века, в которых знатные англичанки щеголяли на скачках. Представила изящных леди с такими вот судочками на голове. «Ваша новая шляпка со стерлядью и черной редькой — выше всяческих похвал, леди Уинчестер!» — «А я без ума от вашего тока с семгой и солеросом, хотя, зная, сколько он стоит…» Судочки чинно беседовали. Я прислушивалась к их разговору, стараясь оттянуть решающий миг. Миг, когда я возьмусь за адресную книгу, где мне предстояло найти или не найти Али Шлимана.

Казалось, на ее желтых страницах записана моя судьба. Найду Шлимана — спасена, не найду — погибла.

Обвенчав лорда в цилиндре, напоминающем трюфель в шампанском, с девицей в берете, украшенном огурцом и заливным из рыбки-султанки, я перенеслась из Аскота в предместья Парижа. Оставила толпу, разряженную в муслин, благоухающую лимонной коркой, что заполнила трибуны на беговом поле, и пустилась странствовать по жнивью Боса и Бри. Итак, Шлиман. Нет, не Генрих Шлиман и не Бен Шлиман. Посмотрим в другом округе. Прочесала все селения от Уазы до Эна, добралась до Оба, заблудилась между Орлеаном и Невером, вернулась в департамент Сена-и-Марна. Главный отличительный признак — фермер Шлиман, Али Шлиманов слишком много. Он обнаружился в Эврё: Али Шлиман, ул. Вавас-сёр, 27600, Монсиньи-ан-Вексен. Я сразу ясно увидела, как он одиноко стоит на вершине холма. Из-под тяжелых век с прямыми ресницами, острыми, будто колючки каштана, смотрят проницательные грустные глаза. В уголке рта сигарета. Любуется плодами осенних трудов. Кукуруза, покрывавшая грудь земли до самого горизонта, срезана. Поле обнажилось, лишь кое-где торчат сухие коричневые стебли. С земли сняли растительную власяницу, небо может теперь спуститься и обнять ее. Господин Шлиман не спешит домой. Он не знает, что я собираюсь ему позвонить. Он обо мне и не вспомнит. Забыл, что я есть на свете. Как же я представлюсь? Чтобы он меня узнал? «Это повариха из цирка». Да, так и скажу: «Это повариха».

Я вернулась из интернет-кафе. Оказалось, что «У меня» все в полном порядке: поручения выполнены, дела переделаны. Бен сидел на моем любимом диванчике, выпрямившись, склонив голову набок, словно розовый фламинго. Ждал меня. Ничего не сломал, не украл, не испортил. Послушный, кроткий.

— Ну что? Помог вам интернет? — спросил он.

— Да, помог. Я все нашла. А ты как?

Бен не ответил. Его голова едва не коснулась плеча. Я даже испугалась, как бы он не свернул себе шею.

Объяснила, что «У меня» будет два разных меню. Он не понял.

— Одно для взрослых, другое для детей.

— Как в «Гиппопотаме», что ли?

Тут уже я не поняла, о чем он. А Бен растолковал:

— В смысле, детское меню? Это называется детское меню, ветчина, жареная картошка, котлеты. В детстве мне не нравилось, что меня кормят не тем, чем всех. И я завидовал взрослым.

— Нет, я совсем не о том. Я хочу, чтобы дети ели с удовольствием, ну и взрослые тоже. Хочу, чтобы всем было хорошо, понимаешь?

— А детского меню не хотите?

— Нет.

— Как же вы его назовете?

— Никак не назову.

Меня вдруг осенило: никаких названий!

— Ты заметил, что над дверью нет вывески? Не написано «Ресторан»?

— Вы вообще названий не любите? — неуверенно спросил он.

— Не люблю.

— А как тогда люди узнают, что тут у вас?

Смышленый парень. Задает вопросы по существу. Такие, на которые в принципе нет ответа. Я закусила губу с досады. Он смутился. Попытался ответить сам. Решил меня выручить.

— Я сам им расскажу, — предложил он. — Буду ходить по улицам и раздавать приглашения. Придумаю что-нибудь. Обойдусь без названий.

Идея воодушевила Бена. Однако я остановила его: не нужно крайностей. Я не люблю ярлыков, расхожих мнений, но вовсе не выступаю против слов в целом.

Он энергично закивал.

— Сегодня я пробуду у вас до четырех, — Бен вдруг ни с того ни с сего ответил на вопрос, который я задала ему полтора часа назад. — А потом у меня занятия.

— Ты студент?

— Да. Студент и официант.

— На каком факультете?

— На политологии.

— Трудно, наверное?

— Очень, — подтвердил он с подобающей случаю солидностью.

Мы вместе взялись за стряпню. Бен делал то, что попроще, я — посложней. Он намазывал маслом ломти пеклеванного хлеба и заправлял маслом тертую морковку, а я готовила рыбное заливное, минестроне и салат из козьего сыра с травами и оливками. Добросовестность и услужливость Бена меня пугали. Он выполнял все точно и тщательно. Не болтал лишнего, только отвечал на вопросы.

Я спросила, где он познакомился с Анной и Симоной.

Он недоуменно пожал плечами. Видимо, не мог вспомнить.

— Здесь, в городе, — вот и весь ответ.

— И давно ты их знаешь?

— Вроде, да.

— Ну, сколько примерно?

— Точно не скажу. С детства. Вместе в песочнице играли.

Он родился в этом квартале. И знал тут всех. Сказал: «Правильно сделали, что открыли ресторан». Ресторана не хватало. Именно такого, как «У меня». Болтая с Беном, я заметила, что мало-помалу он возвращался из прошлого в настоящее: уже не говорил, как пожилой джентльмен, а перешел на молодежную речь, краткую и отрывистую. Замелькали «это», «круто», «козырно», «вещь», «типа». Я подумала, что он заговорил так неясно и расплывчато из деликатности. Догадался, что слишком четкие определения меня ранят, поскольку называют вещи своими именами и закрепляют суждения о них.

Я спросила, живет ли он один или с родителями.

Он ответил:

— Без родителей, но в их квартире.

— А куда родители переехали?

— На кладбище.

— Прости, мне очень жаль.

— Не стоит о них жалеть.

— Ты их единственный наследник?

— Да.

— У тебя теперь много денег?

— Не много.

— Давай договоримся об оплате.

— Вы же сказали, что платить не сможете.

— Нельзя работать без платы, Бен. Да, у меня нет денег. Нечем платить тебе, не на что купить хека, что я принесла с рынка. Нечем платить за аренду помещения, за электричество. И все-таки я исправно за все плачу. Вот и тебе тоже буду платить.

— Не стоит.

— Стоит. Иначе я не согласна. Если не возьмешь платы, уходи. Сейчас же. И больше не возвращайся. Я знать тебя не хочу.

Бен явно огорчился.

— А те, у кого ты работал раньше, тебе платили?

— Платили.

— Так почему же я не могу? За что ты лишил меня права тебе платить? Потому что я бедная? Или потому что я женщина?

Бен покачал головой. Его лицо страдальчески скривилось. Он заслонился рукой, будто боялся, что я его ударю. Чего натерпелся за жизнь этот мальчик? Нескладный, будто сшитый из разных кусков. Как же с ним обращались, что он стал таким послушным и кротким? Как наказывали, раз он такой пугливый?

— Я просто всегда хотел… — начал он и на секунду смешался. — Хотел изменить этот мир. — Бен отчаянно покраснел. — Анна и Симона рассказывали мне о ваших… о ваших принципах. Мне понравилось. Показалось, у вас есть план. Я тоже хочу. Хочу поучаствовать в вашем опыте.

«Лапочка! — подумала я. — На что тебе такой неудачный опыт?»

— Не понимаю, о чем ты.

— Анна и Симона говорили о вашей системе ценностей. Сказали, что болтать об этом не стоит. Так я ни единому человеку. Честно.