Все кинулись разбирать: похож, не похож – глаза, губы, уши.

– «Уши»! – злился Змей. – Я с его так называемым отцом двадцать лет не разговаривал. А вчера встретились на банкете и как бы даже помирились. Он мне открытым текстом сказал: твой сын.

Тем временем Сашка настроил второй телевизор, и сразу два змеесына заулыбались с экранов.

– Вот это сын, это наследничек! – подвел итог Сохадзе. – Ну, за твое отцовское счастье!

Откупорили шампанское, и все кинулись чокаться со Змеем. Вика вилась вокруг Змея, и ей тоже каким-то образом доставались поздравления. Она царственно кивала, как мать наследника. Ну, еще бы, змеесын – любимый телеведущий – ее забору двоюродный плетень!

И тут племяш решил воспользоваться благодушным настроением Змея. Опять полез с гаражом:

– Ну так мы договорились, дядь Володь? Дай мне ключи, я дубликаты сниму и верну.

Змей побагровел:

– Я живой, Игорек! Я еще даже водку с тобой пью, а ты за моим столом…

Не договорив, он встал и вышел. Звякнула застекленная дверь кабинета. Все замолчали, только Сашка, выложив на тарелке композицию из шпрот и оливок, что-то объяснял Барсукову. Татьяна прислушалась и ужаснулась. Ее брат в деталях рассказывал, как, привязав к двум бронетранспортерам, они разорвали «белые колготки» – нанятую чеченцами биатлонистку из Прибалтики.

– А интересный писатель этот Кадышев. Меньше суток его наблюдаем, и уже перестрелка! – Шишкин, старый кагэбэшный лис, довольно потирал руки. – Виктор Саулович, можно наконец-то узнать, с какой целью мы его пасем? Или охраняем? Исполнитель, не знающий цели, ограничен в решениях.

Когда начальник отдела безопасности начинал говорить такими ведомственными афоризмами, это означало, что ему что-нибудь нужно. Например, оправдаться.

– Ваши не проследили за нападавшими, – догадался Тарковский.

– Не «ваши», а «ваш», в единственном числе. Он был без напарника и выполнил приказ – наблюдать за Кадышевым.

– Хоть номер машины-то записал?

– А как же. Записал и доложил мне сразу же. Только, Виктор Саулыч, принадлежит этот номерок хлебному фургону отечественной марки «ЗИЛ», а те двое были как раз на «Форде-Скорпио», окраска – вишневый металлик.

В голосе Шишкина слышалось плохо скрываемое ехидство. Человек более открытый сказал бы: «Сам виноват, не надо было жаться на оплату наружки». Но Шишкин никогда не говорил в лоб – он давал понять. Тарковский к этому привык и сам научился разговаривать с кагэбэшником недомолвками.

– Сколько? – без обиняков спросил Тарковский.

– Да пока что пустяки – сотни три.

Тарковский изумленно вскинул брови:

– Ты бы еще сказал «рублей».

– Рублей не получится, – постарался не заметить иронии Шишкин. – На дачу пошлем Гришу и добавим ему сотню, чтобы не считал, что его понизили. На его место пока возьмем старшего смены – этому добавлять не надо – и за две сотни наймем нового охранника в торговый зал, любого болвана, лишь бы умел галстук завязывать.

– Не пойму, Никита Васильевич, кто из нас жмот, я или ты? – буркнул Тарковский. – Сколько надо на самом деле?

Пожав плечами, дескать, сами приучили экономить, Шишкин выдал реальную цифру:

– Тысяч пять. А если «жучки» ставить, то двадцать.

Техника у нас древняя, Виктор Саулыч.

– Двести тысяч грохнул в один только «Галант» – и древняя?!

Шишкин ответил улыбкой, означавшей: «Ну конечно же, ты жмот».

– В «Галанте» – мы обновили систему безопасности.

Там одна техника, а для наружки нужна совсем другая.

Направленный микрофон, например. Вообще, Виктор Саулович, у вас служба безопасности на положении падчерицы. Поймите же, нельзя пассивно обороняться: кто не наступает, тот обречен на поражение.

Ну вот, снова кагэбэшные афоризмы.

– Бери двадцать, – согласился Тарковский. – Только расскажи, чем ты меня осчастливишь на эту сумму.

– Во-первых, круглосуточное наблюдение за дачей.

Место там неудобное, но есть подходящий столб для телекамеры: запитаем от сети, замаскируем. Стало быть, и камера нужна. Не такая, как у нас в торговых залах, – счел нужным пояснить Шишкин.

Его намеки начали раздражать.

– Ты дурака-то из меня не делай, – огрызнулся Тарковский.

– Во-вторых или уже в-третьих, – безмятежно продолжал начальник отдела безопасности, – надо ставить наблюдение и за городской квартирой. Объект в ней не живет, но как раз это и привлекает. Вам ведь нужны те двое на «фордике»?

– Думаешь, они попытаются?..

– Думаю, – понял неоконченный вопрос Шишкин.

– А может, мы раньше?..

– Тоже думаю. Я бы сам тряхнул стариной, но у него замки английские, и не ширпотреб, в мое время таких не было. Взломать можно и за двадцать минут, но хотелось бы скрытно.

За пять минут, мысленно поправил Тарковский, вспомнив, как ему «болгаркой» спиливали дверные петли.

Тоже был не ширпотреб.

– Ключи будут, – пообещал он. – Что еще?

– Ну, если ключи, то больше ничего. Всадим ему «жучок» в телефонный аппарат. Хотя, конечно, это вчерашний день: когда подключаешься, объект слышит щелчок.

Тарковский черкнул в блокноте: «20», передумал, зачеркнул, написал «25». Пусть сделают без щелчка, для Умника не жалко. Если только Кадышев – Умник. Поставил точку, означавшую ненаписанные три нуля, и, вырвав листок, протянул Шишкину.

– Для кассира. И проследи, чтобы сожгли.

Кагэбэшный лис опять улыбался. Прокурорские выгребли из кассы сто тысяч неоприходованных долларов и на полмиллиона таких записочек, только тогда Тарковский и нули писал, и ставил дату, и расписывался. Теперь-то его научили осторожности.

– Ну что ты скалишься?! – взъелся Тарковский. – Солнечный клоун! Ты когда мне обещал Умника достать?!

Зря он вспомнил Умника. Не вовремя, не в том контексте. Шишкин мог связать это его замечание со слежкой за писателем… За три года работы Тарковский так и не научился доверять начальнику отдела безопасности.

Черт их знает, этих пламенных дзержинцев. Как-то раз Шишкин выдал один из своих афоризмов: «Присягу принимают не на время службы, а на всю жизнь». Словом, были вещи, о которых Тарковский не мог ему говорить прямо. Одно дело – поставить охрану, снять охрану, попасти конкурента или работницу бухгалтерии, которая стала жить не по средствам. Здесь Тарковский не скрытничал. Но, скажем, задания найти Умника и нынешнее – установить наблюдение за писателем – напоминали в его устах сказку «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

– Не буду вас обременять своим присутствием, – встал Шишкин.

К разговору о Кадышеве он больше не возвращался, хотя начинал с настойчивых просьб объяснить, зачем нужна эта слежка за уважаемым писателем. Значит, сам дотумкал связать Кадышева и Умника, понял Тарковский.

Нет, положительно, скрытность кагэбэшного лиса оборачивалась ему боком: зная эту его черту, начинаешь понимать недосказанное и ловишь его так же просто, как если бы он говорил все в лоб.

– Да, – решил проверить себя Тарковский.

– Что – да?

Тарковский молчал, и кагэбэшник, переступая через характер, неохотно выдал свою догадку:

– Кадышев – Умник?

– Возможно. Я не уверен, – искренне ответил Тарковский.

– Наташа – его внучатая племянница, – подсказал Шишкин, как всегда, не закончив мысль: «Его племянница – значит, могла поставлять ему компромат».

– Исключено, – мотнул головой Тарковский. – Она у меня с января, а Умник присосался больше двух лет назад.

Его познабливало от нетерпения. Прощупать этого Кадышева, выяснить главное, и, если он – Умник… То непонятно, что с ним делать. Не та фигура Умник, чтобы его тихо исчезнуть и запытать, вытягивая, где спрятан компромат. Люди Шишкина два года пытались засечь его во время передачи денег и ни разу не увидели даже издали. Так неужели осторожный Умник не подстраховался на случай похищения? Виктор Саулович не сомневался, что копии компрометирующих документов окажутся в УБЭП, ФСБ и прокуратуре раньше, чем Умнику развяжут язык…