Возвращаясь мысленно к этому разговору, Джулия могла винить только себя. На следующее утро она вошла в комнату Рафаэля, все еще охваченная очарованием вчерашнего вечера, нисколько не думая об осторожности и самозащите. Но едва она увидела его, как поняла, что совершила ошибку.

Рафаэль все еще лежал в постели. При ее приближении он медленно поднял веки, и в глазах его появилось опасное выражение. Губы скривились презрительно и насмешливо, а потом он заговорил. Равнодушные, тяжелые слова холодно упали на ее хорошее настроение.

– Я же не велел вам приходить.

Это мгновенно отрезвило ее и наполнило жгучим разочарованием. Джулия быстро подавила его. Если Рафаэль почувствует, что ей больно, он будет безжалостным.

– А я сказала, что приду.

– Господи, как вы жалки.

«Это верно», – подумала она, стягивая с него одеяло. Он был в одежде. Когда он спал одетым, вот как сейчас, в мятых панталонах, расстегнутой рубашке, без чулок, это означало, что он пил.

Его язвительность было трудно выносить. А сегодня утром труднее, чем обычно.

Джулия заставила себя бодро проговорить:

– Я пропустила слишком много дней.

Она убрала поднос с завтраком, который был у него на коленях. Увидела, что он почти ничего не ел. У нее всегда вызывало улыбку, что его любимой едой на завтрак была каша. Это было так по-детски и было бы почти очаровательно, если бы не противоречило до такой степени всем прочим сторонам его характера.

Джулия никогда не воспринимала прикосновения к нему как нечто обычное. Ей бы хотелось делать вид, что она привыкла к массажу, но всякий раз, когда она проводила руками по его икрам и дальше к бедрам, ее охватывало волнение. Согнув колено Рафаэля, она обхватила ладонью мышцу икры. Под гладкой мужской кожей, покрытой более грубыми, чем у нее, волосами, мышца эта казалась стальной. «Не отвлекайся», – сказала она себе, снова разгибая его ногу.

То же самое она проделала с другой ногой. Обнаружила с замешательством, что вспотела. Вытерев лоб тыльной стороной руки, облизала языком сухие губы.

Наверное, сегодня она закончит быстро. Еще только постукивания пальцами, стимулирующие чувствительность, как научил ее человек из Линкольншира, от пояса до большого пальца стопы. Она бросила взгляд на своего подопечного. Рафаэль закрыл глаза и лежал, откинув голову. Сегодня он был совершенно неподвижен. Иногда он ругал ее, иногда смешил. Иногда, как сегодня, держался безразлично. В этом случае работать было легче всего.

Когда она прикоснулась к верхней части его бедра, его глаза открылись, и он быстро и резко втянул в себя воздух.

Джулия быстро отдернула руку:

– О Боже, Рафаэль!

Он тут же сузил глаза, посмотрел на нее и сказал:

– Я думаю, на сегодня достаточно.

– Что? Что случилось? Вы что-то почувствовали, да? – Она дрожала всем телом.

– Я ничего не чувствую.

– Вы лжете. Вы почувствовали, я уверена. Скажите же, я требую, чтобы вы сказали! – Его упрямо поднятый подбородок, то, как он скрестил руки на груди, сказали ей, что она ничего от него не добьется, сколько ни требуй. Джулия подошла к нему и тоже скрестила руки. Она ведь тоже упряма. – Продолжайте дуться сколько вам угодно. Я ведь знаю причину. Вы злитесь на себя, потому что вчера вечером были милы со мной. Вы показали свою человеческую сторону и – самый страшный грех – то, что вы действительно умеете чувствовать. – По тому, как сердито он взглянул на нее, Джулия поняла, что она попала в цель. – А теперь давайте-ка оставим это. Все слишком важно, Рафаэль. Чувствительность ног возвращается. Я это вижу.

– Забудьте о вчерашнем вечере. То было помрачение ума. Никаких чувств во мне нет. Ни в ногах, ни где бы то ни было еще. Ваше богатое воображение помогает вам желаемое выдавать за действительное.

Ах нет, не может он так поступить! Не теперь, не с этим – ведь чувствительность возвращается, она это знала! Ей хотелось накричать на него. Пальцы ее сжались, дышала она так часто, что у нее закружилась голова.

Джулия не могла сдерживать свою ярость. Схватив тарелку с ночного столика, на который она поставила поднос, она вывалила всю овсянку ему на голову.

Рафаэль ахнул от изумления. Остывшая каша расползлась густыми белыми потеками по его волосам, покрыла лицо, крупные комки шлепнулись ему на плечи и грудь.

– Это-то вы чувствуете? – сладким голосом спросила она и повернулась, чтобы уйти.

Джулия захлопнула за собой дверь и постояла в коридоре, пока не успокоилась и не обрела способность думать. И тогда ее охватило раскаяние.

Господи, что она натворила? И оставила его в таком состоянии!

Чувство вины смыло остатки ярости. Она повернулась и снова вошла в комнату.

Тарелка пронеслась мимо ее головы и, ударившись о стену, разбилась вдребезги. Засим последовал поток сильных выражений. Джулия хотела тут же убежать. Но вместо этого она подошла к комоду и взяла там тазик с водой, еще не совсем остывшей после утреннего туалета.

– Я хочу извиниться за содеянное. Я вела себя непростительно. Вы так и будете сидеть в каше весь день или позволите мне привести вас в надлежащий вид?

Рафаэль не слушал ее. Поскольку он продолжал сыпать оскорблениями, не обращая на нее никакого внимания, Джулия решила принять это за знак согласия.

– Вот, сложите все это сюда, – сказала она, протягивая ему полотенце, чтобы он собрал в него кашу, которую успел выбрать из своих волос.

Рафаэль подчинился, не сказав ни слова, но при этом стряхнул кашу с пальцев так, что комки ее запачкали платье Джулии. Крошечный кусочек упал на ресницы. Еще один – на волосы.

Она не возражала. Она заслуживала и худшего. Стерев кашу тыльной стороной ладони, Джулия принялась за дело.

Она помогла ему снять рубашку. Движения Рафаэля, резкие и сердитые, отнюдь не облегчали ей задачи. Джулия вся перемазалась кашей. Потом она расстегнула его панталоны. Накинув простыню ему на ноги из скромности – больше своей, чем его, – она начала стягивать их.

При виде его обнажившегося тела во рту у нее пересохло. Твердые мускулы его рук стали еще мощнее от постоянных усилий, которых требовало передвижение на кресле-каталке.

Господи, ну почему всякий раз, когда она смотрит на него, ей кажется, что сердце у нее сейчас разобьется?

Она заставила себя сосредоточиться на своей задаче. Готовясь омыть ему шею и плечи, она намылила губку. Рафаэль недовольно передернулся. Его губы были сжаты, глаза крепко зажмурены. От внимания Джулии не ускользнуло, что ноздри у него раздуваются от с трудом сдерживаемой досады.

Приложив губку к его лбу, она начала протирать ему лицо. Она старалась не быть слишком нежной, когда осторожно прикасалась к его лбу и подбородку. Остановив себя, она занялась мытьем его волос. Окунув губку в мыльную воду, Джулия выжала воду ему на голову. Подушка тут же намокла. Она принесла другую подушку и одеяло из шкафа и положила их рядом, а сама сняла мокрое постельное белье, чтобы постелить сухое.

Теперь Рафаэль оказался обнаженным – что она остро чувствовала. Она старалась, чтобы как можно большая часть его тела оставалась укрытой. Важно было все время занимать себя работой, не думая больше ни о чем, и Джулии это удавалось – до тех пор, пока взгляд ее не упал на волнующую выпуклость под простыней, которую она положила Рафаэлю на ноги.

Подняв глаза, она увидела, что он внимательно смотрит на нее.

Брови его насмешливо взлетели.

– А знаете, – протяжно проговорил он, – кажется, я все-таки кое-что чувствую.

Его глаза сверкнули вопреки его небрежному тону. Тело Джулии обожгло. Ей показалось, что если она посмотрит вниз, то обнаружит обуглившиеся остатки своей одежды, лежащие у ее ног в виде груды черной золы. Как ему это удается – вызвать в ней такой жар одним только взглядом?

Рука Рафаэля подобралась к ней и схватила за запястье, с такой силой дернув ее на себя, что Джулия упала поперек его торса.