– Я не завидую. Только… – Джулия вздохнула и попробовала облечь в слова свои опасения. – Вам не кажется странным, что маркиз начал проявлять интерес к Лоре, хотя все утверждают, что его родители хотят женить его на Люси Гленкоу? Лора уже давно страдает по нему, но у него никогда не находилось для нее времени. И вдруг неожиданно он превращается в идеального поклонника, но при этом он, кажется, ничуть не выказывает энтузиазма к совместным выходам, которые сам же и предлагает. По-моему, все это очень странно, и я боюсь, что в результате Лора попадет в неприятное положение. У него дурная репутация.

– Может быть, он наконец заметил, как очаровательна твоя сестра. Мне кажется, что барышня Гленкоу значительно уступает ей в этом.

Джулия знала, что спорить с матерью бесполезно.

– Вы, без сомнения, правы. И все же я не могу не тревожиться за Лору.

Мать снисходительно улыбнулась:

– Тебя испортила твоя необыкновенная удача. Пусть Саймон всего лишь баронет, но у него хорошее положение в обществе. Он будет для тебя подходящим мужем.

Джулия проговорила, стараясь не выдать раздражения:

– Мы вступаем в брак по любви. Взгляд матери стал просто ледяным.

– Разумеется. Любовь в браке желательна, если мужчина достойный. Ты же знаешь, я давно решила, что ты и твои сестры – все вы – должны сделать превосходные партии. Признаюсь, иногда я даже прибегала к интригам, но ведь от этого никому никогда не было хуже. И каков же результат? Мы живем в фешенебельном лондонском особняке, а мои дочери стали украшением света. Разве я не обещала тебе, что все так и будет, что в один прекрасный день мы будем принадлежать к нему – к светскому обществу? К миру знатных, богатых и элегантных людей? Так и вышло.

– Да, матушка, вы это обещали, – без особого энтузиазма проговорила Джулия.

Дездемона рассмеялась и склонила голову набок. Глаза ее сверкнули, на мгновение смягчив выражение лица.

– Когда тебе исполнилось шестнадцать, я сказала себе, что час пробил. Потом семнадцать, потом восемнадцать, и я начала отчаиваться.

Она поднялась.

– Но все случилось как раз вовремя. Дружба твоего отца с герцогом, его удивительное деловое предложение, которое принесло состояние членам правления банка, все это произошло именно в нужный момент. Слава Богу, потому что ты, Джулия, ты мое сокровище. – Она обхватила лицо дочери обеими руками. – Ты же знаешь, насколько мы с твоим отцом и твои сестры зависим от тебя. Этот сезон должен стать первым из многих, когда семейство Броуди будет занимать в обществе высокую ступень.

Джулии хотелось сказать матери очень многое. Слова внезапно столпились в горле, готовые задушить ее. «Мама, все это вызывает у меня очень сильные сомнения. Мне кажется, что я несчастна, и я не понимаю почему. Мама, прошу вас, не нужно зависеть от меня, я вовсе не такая сильная. Я совсем не сильная».

Но она всего лишь сказала:

– Да, мама.

– Хорошо. Я рада, что все уладилось. – Дездемона улыбнулась с успокаивающим видом. – Я пойду займусь своим туалетом, иначе опозорюсь перед твоим молодым человеком.

И, весело рассмеявшись, она вышла.

Джулия немного посидела, потом встала и подошла к шкафу, где висело платье, о котором говорила мать. Неужели Саймон им восхищался? Она не заметила. Это было красивое атласное платье бледно-синего оттенка, отделанное неотбеленным кружевом. Замечательное платье, прекрасно пошитое. Просто… Оно не…

И тут Джулия, сама не зная почему, бросилась на кровать и разразилась неудержимыми рыданиями.

Прошло несколько дней. Рафаэль бродил по лавкам на Бонд-стрит. Последнее время он был в беспокойном настроении, всё и все ему наскучили. Когда с ним бывало такое – а это случалось время от времени, когда демоны пробуждались и пробовали свои когти, – он обычно запирался у себя в кабинете и размышлял за бутылкой хорошего портвейна. Однако сегодня он никак не мог усидеть в стенах своего лондонского особняка.

Рафаэль решил развеяться и вышел из дому, надеясь на облегчение от перемены обстановки. Он не был щеголем до мозга костей, но питал здоровую склонность к хорошо пошитой одежде и качественным кожаным сапогам, поэтому решил, что, быть может, прогулка по фешенебельным магазинам отвлечет его. Но вне дома оказалось еще хуже, на него смотрели, здоровались, пытались завязать разговор. Ему хотелось зарычать на всех. Но этого не требовалось. Достаточно было взглянуть на его лицо, как все отступали, бормоча извинения.

Он вспомнил Джулию во время спектакля, как она крутила в руках розу, которую он подарил ей, как склоняла голову набок, когда отец что-то шептал ей. И этот Саймон, он так нежно смотрел на нее.

Да черт бы их всех побрал! Ему тогда захотелось сделать что-то грубое и из ряда вон выходящее, и он понимал, что виной тому прекрасная простота этой сцены. Не разыгрывалось никаких драм, никакие мрачные тайны не извергались из отвратительных тайников, чтобы отравить все на своем пути, никто не демонстрировал ни гнева, ни мрачного раздумья. Шел обычный несложный обмен небрежными замечаниями, улыбками, взглядами.

Господи, да он просто олух – нашел чем любоваться!

Рафаэль зашел к книготорговцам, но ничто его там не заинтересовало. Впервые он ушел от них без пачки книг под мышкой. Потом заглянул к своему портному, но ни один из показанных ему эскизов не вызвал у него интереса, а обычные сплетни этого глупца на этот раз показались ему невыносимыми.

Снова выйдя на улицу, он пошел дальше, так и не избавившись от своего необъяснимого недуга.

И тут он увидел именно нужное ему лицо и почувствовал, что сердце у него замерло. Он не стал размышлять, что именно ему следует сделать с этой нежданной удачей, он даже не подумал, что в той игре, которую ведет, он не может позволить себе поступать необдуманно. Рафаэль просто направился к Джулии.

Она была с ребенком, хорошенькой девочкой с темными спиралевидными локонами, падающими на спину. Они ждали, когда можно будет перейти улицу, и девочка говорила:

– Джулия, давай зайдем в кондитерскую лавку? Рафаэль знал, что Джулия – старшая из всех сестер. Наверное, это одна из них.

Джулия присела на корточки и заглянула в серьезные карие глаза девочки, которой на вид было лет восемь.

– Ты же знаешь, мама запрещает есть сладости. Рафаэля позабавило, с каким мрачным видом девочка кивнула в ответ.

– А маму всегда нужно слушаться. Последовал еще менее радостный кивок. Джулия колебалась.

– Ну… – вздохнула. – Вообще-то нам действительно еще рано идти к карете. А маме знать об этом вовсе не обязательно…

– Превосходное решение, – сказал Рафаэль, выходя вперед, чтобы дать знать о своем присутствии.

Джулия замерла на месте, потом посмотрела на него – снизу, все еще сидя на корточках перед ребенком.

Он возвышался на фоне затянутого облаками неба, его темные волосы были откинуты назад, открывая высокий лоб патриция. Одетый в темные панталоны и утренний фрак, он казался особенно стройным и элегантным и неисправимо порочным. Он улыбнулся так, словно между ними уже существовала некая тайна, и сердце у Джулии подпрыгнуло.

Рафаэль прикоснулся пальцами к шляпе и слегка поклонился.

– Доброе утро, мисс Броуди, – сказал он. – Какая неожиданная встреча.

Все тело Джулии охватило острое ощущение удовольствия. К своему смущению, она осознала, что все еще сидит на корточках перед сестрой, точно марионетка без веревочек. Резко поднявшись, она изо всех сил постаралась казаться спокойной.

– Мсье виконт, вот уж действительно сюрприз.

Он сверкнул глазами на Марию, и улыбка его стала еще определеннее.

– Неужели я имею честь познакомиться с вашей маленькой подругой?

– Это моя сестра, – объяснила Джулия. – Моя младшая сестра, Мария Броуди.

– Какой красивый ребенок, – сказал он, протягивая девочке руку. – Ваш слуга, мисс Мария Броуди. Я Рафаэль Жискар, виконт де Фонвийе. – Его взгляд тут же переместился на Джулию. – Друзья называют меня Рафаэлем.