Сигнал как будто вырывается из‑под земли, разметывается по всему аэродрому:

 — Тревога!

В ту же минуту звено капитана Губенко оторвалось от земли. Еще шумела, бурно кружилась по траве вода, расхлестанная машинами, а три самолета уже разрезали облака.

Из‑за туч выскользнули шесть вражеских машин. Начался бой. Антон «прицелился» к хвосту вражеского самолета. Извернувшись, противник делает отчаянную попытку ринуться в лобовую атаку, но вдруг замирает. Губенко длинной очередью прошил самолет, и вражеская машина с задранными колесами падает «а землю…

В воздух поднимается звено Кравченко, так как в небе неожиданно появилась целая армада самолетов противника. Тридцать против семи советских!

В ту же секунду, когда сбитый самолет упал на землю, Кравченко увидел пять истребителей, которые заходили ему в хвост. И тут он заметил Антона, который спешил на помощь. В одно мгновение Губенко вознесся над вражеской пятеркой, зашел в тыл — и пятерка рассыпалась. Путь свободен! Капитан Губенко выручил друга, но сам тотчас попал под яростный огонь.

Кравченко ринулся к другу, но было поздно: с перевернутыми вверх колесами машина падала. Губенко прыгнул. Едва раскрылся парашют, три вражеских самолета открыли по нему огонь.

С ревом, словно предостерегая врагов, самолет Кравченко бросился в атаку. Между тем Антон, подтянув стропы, камнем падал на землю. Кравченко кружил над ним, стрелял из пулеметов, не подпуская врага. Когда капитан оказался на земле, самолет Кравченко взвился в небо…

Японское командование в день рождения императора (29 апреля 1938 г.) решило произвести массированный налет на аэродром Ханькоу — базу китайской авиации. Было направлено 33 бомбардировщика под прикрытием 21 истребителя. Японских бомбардировщиков встретили 60 истребителей. Завязались бои на большом пространстве, по масштабам, еще невиданным в китайском небе. В схватке японцы потеряли 21 самолет.

Операция, которая должна была быть подарком императору, превратилась в панихиду. Японцы решили взять реванш. 31 мая 1938 года они произвели налет на Ханькоу в составе 18 бомбардировщиков под прикрытием уже 36 истребителей. Но и здесь их постигла неудача, они потеряли 15 самолетов.

В этом бою Антон Губенко совершил таран — первый после знаменитого тарана Нестерова в истории воздушных сражений.

После боя Антон рассказывал:

 — Я уже успел израсходовать весь боекомплект, пулеметы не стучали. А тут подвернулся какой‑то из их шайки, отставший от своей группы. Вдруг мелькнула мысль: принудить его к посадке. Хотелось, чтобы наши авиационные конструкторы могли по косточкам изучить весьма неплохой японский истребитель.

Японец заметил мое приближение в самый последний момент. Зто позволило мне пристроиться к нему вплотную, как на параде. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Его глаза впились в меня. Я ему показываю рукой, чтобы разворачивался на нашу территорию. В ответ на приглашение японец показал кулак и метнулся от меня в сторону переворотом через крыло. Такой резкий маневр следовало ожидать, но скорость японского самолета немного меньше, чем у нашего, тем более на пикирования.

Сделав еще несколько бесполезных «вензелей», японец вывел машину в горизонтальный полет. Я снова повторил свое требование. Черные усики дрогнули в злой усмешке. Самурай догадался, что у меня нет патронов, и спокойно продолжал уходить восвояси. Вот тут пришлось подумать, что делать дальше. Отпустить его с миром? Нет, это слишком рискованно: японец тоже оказался не лыком шитый, он ждал, когда я развернусь обратно на свою территорию, чтобы пустить мне в спину несколько пулеметных очередей. И я решил осторожно тронуть его крыло своим винтом. В этот момент все мои нервы сжались в комок. Нужно было сделать короткий рывок вперед, и так, чтобы японец не успел глазом моргнуть. Удар пришелся по элерону правого крыла. Потеряв управление, вражеская машина завинтила к земле. А я чуть погнул лопасть винта.

Таран Антона Губенко вызвал многочисленные разговоры. Жена Чан Кай–ши, ставшая фактической правительницей в авиационном комитете, тотчас прибыла на аэродром и поздравила капитана с награждением орденом. Вечером на банкете в честь победы она вручила всем советским летчикам, принимавшим участие в операции, китайские ордена. Антон Губенко был удостоен высшей почести — сидеть рядом с Сун Мей–лин. Она оказывала ему всяческие знаки внимания.

На следующий день китайское командование выразило неудовлетворение авиационной эскадрилье американских ВВС, приглашенных для участия в борьбе с японскими захватчиками, ежедневно демонстрирующей виртуозный пилотаж над аэродромом, но ни разу не вступившей в бой. Ее командир американский ас Винсент Шмидт, собрав своих пилотов, укатил в Гонконг на многодневный отдых «после боевых действий».

О таране Губенко узнали в Японии. Император потребовал полное досье на русского «камикадзе».

Камикадзе — японские летчики–смертники, подготовленные для выполнения лишь одного боевого задания, люди, одурманенные божественной силой своего императора, не совершили ни одного воздушного тарана!

Антон проснулся рано. Открыл глаза, осмотрелся: все на месте, та же обстановка, будто и не уезжал. Сквозь тюлевые шторы видны розовеющий горизонт, теплое голубое небо. Мирное небо… Антон встал, надел пижаму, сокрушенно покачал головой: во что люди рядятся — полосатое рубище! Бесшумно ступая шлепанцами, он пошел в другую комнату. Семилетняя Кира спала в большой кровати — так она хотела, чтобы папа видел, как она выросла, — крепко обнимая многочисленные подарки. Антон постоял, улыбаясь, вернулся в комнату и, убедившись, что Аня еще спит, вышел в коридор. Ему хотелось движений. Его обуревала жажда деятельности… Поискав форму, он махнул рукой, потихоньку отворил двери. Возле дома неожиданно увидел красноармейца. Молоденький боец сидел на скамейке, поеживаясь от утренней прохлады. Сперва Антону показалось странным, что красноармеец сидит здесь в столь ранний час, затем явилось желание поговорить. Такое чудесное утро, тебе тридцать лет, война позади, и ты вернулся домой. Можно сказать, что жизнь прекрасна.

 — Доброе утро, товарищ боец, — весело говорит Губенко.

 — Здрасте, — нехотя отвечает красноармеец.

 — Что же вы так рано? Или пост тут выставили?

 — Нет. Приказали телефон поставить. Жду, когда проснется полковник Губенко.

Антон от неожиданности замирает.

Потом сует руки в карманы пижамы.

 — Как полковник?!

Боец с удивлением глядит на него.

 — Что вы, полковника не знаете? Из семнадцатой квартиры. Вот жду, когда можно ставить аппарат.

 — Не жди, — улыбается Антон. — Он проснулся. Иди ставь.

 — Есть!

Боец, подхватив сумку, идет в подъезд. Антон глядит ему вслед.

«Полковник!» Он никогда не терялся в боевой обстановке, всегда находил нужный тактический прием, а тут! «Полковник»… Вдруг вспоминает, что жена еще спит, бросается за красноармейцем…

Звонит телефон. Первые телефонные звонки всегда радостны. Они не раздражают. Аня берет трубку.

 — Тебя, Антон.

 — Меня? — почему‑то переспросил Антон и, сдерживая волнение, ответил: — Капитан Губенко слушает.

 — Здравствуй, Антон. — Голос был очень знакомым. — Поздравляю, полковник Губенко. — Голос «плавал», человек говорил из большого помещения. — Быстро одевайся. Через несколько минут машина будет у тебя. Забирай семейство — и ко мне.

 — Анатолий Константинович? Здравия желаю! — радостно закричал Губенко, узнав наконец Серова. — Спасибо за поздравление. Мне трудно поверить. Увидимся, все расскажу.

Как упоминалось, они познакомились на Дальнем Востоке, на совещании летного состава округа. Там лейтенант Серов выступил со своей теорией о роли истребительной авиации.

 — Я утверждаю, — говорил он, — что истребители, как и бомбардировщики, могут наносить бомбовые удары, атаковывать наземные войска и объекты. И отводить им роль только вспомогательную, как сопровождение и прикрытие, — глубоко ошибочно. На стороне истребителя скорость и маневренность, поэтому его боевые возможности безграничны.