Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Вперед, сударь!

Эшли лучше жены умел скрывать неудовольствие. Он просто кивнул и, подав знак пажам, отступил на шаг.

С каждой минутой становилось все темнее. Развеселая компания быстро приближалась.

– Чума на вас, посторонитесь, чуть в Темзу меня не столкнули!

– А что, может, тебя искупать?

– Прочь! Не напирай! – Шум мальчишеской возни, раскаты мужского хохота. – Эй, Джон! Посвети сюда, дороги не видать!

– Сейчас, сэр!

Блеснул фонарь, вырвав из темноты три лица, четко очерченных в свете дрожащего фитиля. Дальше неясно вырисовывалась толпа слуг: можно было угадать ливреи, остальное терялось во мраке. Всех троих я нередко встречала при дворе – это были юный Уайет, обычно очень бледный, а сейчас раскрасневшийся, еще смеющийся после шуточной потасовки с широкоплечим, мужественным рыцарем по имени Пикеринг, а между ними молчаливый, отрешенный, с потемневшим, будто от скрытой тоски ангельским лицом…

Кому ж это быть, как не лорду Серрею? Фонарь, высветивший их лица, озарил и мое. После всего, что мне пришлось в себе обуздать за прошедшее с ухода Сесила время, сделать бесстрастное лицо оказалось сущим пустяком.

– Милорды.

Пикеринг поклонился, как-то странно сверкнув глазами.

– Вы поздно прогуливаетесь, леди Елизавета.

– Как и вы, сэр.

Уайет хохотнул и взмахнул шляпой.

– Но мы веселились, мадам, а вы прогуливаетесь в одиночестве.

Я не удержалась и взглянула на Серрея.

– Милорд Серрей выглядит сегодня отнюдь не веселым.

Уайет расхохотался и пьяно вытаращился на Серрея.

– Мадам, он почитает себя оскорбленным. Старая сводня до нашего прихода отправила его любезную потаскушку с другим. На обратном пути он только и вымолвил: «Не ждал, что они посмеют так оскорбить принца».

– Молчи, болван, пока тебе кишки не выпустили!

С этими словами милорд потянулся к эфесу шпаги. Никогда я не видела его в таком гневе.

– Том, придержи язык. – Пикеринг грубо хлопнул Уайета по плечу, словно лев, утихомиривающий расходившегося львенка. Потом поклонился, в глазах его блеснула настороженность. – Простите его, мадам, он немного перебрал на нашей дружеской пирушке, и, поверьте, леди, не в притоне греха, не среди непотребных женщин, а в таверне, где милорда знают и чтут. Милорд, – кивнул он в сторону Серрея, который по-прежнему стоял, угрожающий, напряженный, как струна, – милорд озабочен важными государственными делами…

– Которыми отнюдь не следует тревожить принцессу, Пикеринг.

Серрей выступил в освещенный фонарем круг. Глаза его сейчас были агатовыми – не янтарными, не цвета выдержанного хереса; его густые кудри лучились в дрожащем свете, его улыбка притягивала меня, манила в заколдованный круг, как адамант притягивает железо.

Я дрожала, но не от холода. В голове зловеще звучало:

Дьявол в Воздвиженье адский свой пляс,
Люди болтают, танцует среди нас.

Воздвиженье в середине сентября. Сейчас. Сегодня.

– Куда вы направляетесь, миледи? Дозволите вас проводить? Разрешите, и нам не понадобятся фонари: ваша красота озарит путь.

Он снова стал безупречным придворным, готовым расточать то колкости, то комплименты. Мы двинулись ко дворцу, мой лорд рядом со мной, Уайет и Пикеринг в арьергарде. Пикеринг по-прежнему был начеку, перегруженный винными парами Уайет сник, словно наказанный ребенок.

Лишь раз по дороге мой лорд приподнял маску придворного острослова – у самых дверей дворца королевы, в тихом укромном дворике. Его спутники остановились чуть поодаль, все наши слуги – еще дальше. Нагретый дневным жаром воздух висел неподвижно, во дворе не ощущалось и малейшего дуновения.

Над дворцовыми башенками плыла полная сентябрьская луна, круглая, теплая и золотистая, казалось, протяни руку – и зажмешь ее в кулаке. Он глянул себе под ноги, нахмурился, отвел взгляд. Потом поднял голову, принюхался, словно венценосный олень перед прыжком. Он был так близко, что я различала каждый прихотливый завиток на его шитом серебром камзоле, улавливала тонкое благоухание ароматического шарика у него на груди. Помимо воли я склонилась к нему, мечтая об одном – прильнуть к нему всем телом, укрыться в темном, теплом пространстве его плаща. Он вздрогнул, схватил меня за руку и тоже склонился ко мне, обхватил, придерживая, мой трепещущий стан.

– Миледи? – Его голос звучал очень тихо.

Все смотрели на нас. Я знала, что означают эти взгляды – для него, но гораздо, гораздо хуже – для меня. Однако его рука сжимала мою ладонь, она была такая сильная, он сам был так близко – мощный, стройный, желанный…

По телу пробежала дрожь, я ее переборола. Мне нельзя на него смотреть. Один взгляд – и падут последние покровы, я предстану перед ним во всей своей душевной наготе. Тогда я буду в его власти, а значит – погибну.

Далеко в лесу вскрикнула сова – печально, скорбно. Мне вспомнилась греческая девушка, которая отвергла влюбленного бога и была превращена в сову, чтобы холодными, бесплодными ночами вечно оплакивать свою постылую девственность.

Воздух был бархатный, роковое благоухание усыпило мою осторожность. Я подняла лицо. Его глаза горели, они жгли насквозь, они входили в меня, брали меня, познавали. Голова у меня кружилась. Ноги подкашивались.

– Прощайте, милорд, – прошептала я застывшими губами. – Добрый путь вам… прощайте.

Полуобморочный реверанс – ноги так и подогнулись сами, только бы не упасть…

Он яростно стиснул мою руку и не ослабил хватку, даже когда помог мне выпрямиться.

– Нет, мадам, – сказал он нежно, снова склоняясь ко мне для последних слов расставания, – не говорите мне «прощай». Мы еще увидимся: теперь вы сами понимаете, что это необходимо.

Необходимо…

Необходимо…

Купидон, мстя за свою слепоту, ослепляет влюбленных.

Слепая…

Слепая…

Слепая…

Глава 14

Я Другу сердце отдала,
Он мне свое – мы квиты.

Как легко любится впервые, когда чувство довольствуется немногим: воспоминанием о взгляде, тенью вздоха. «Мы еще увидимся, – сказал он, – теперь вы сами понимаете, что это необходимо». Пошла бы я замуж за лорда Серрея, спросила меня Кэт, когда-то давным-давно.

Пошла бы…

Пойду…

Иду…

Теперь оставалось лишь ждать, как повернутся события, а тем долгим теплым сентябрем они разворачивались быстро. Я жила, как юная послушница, монастырская девственница, которая принесла обеты и ждет, когда ее призовут к блаженству. Дни проходили, согретые золотым солнцем, напоенные благодатной влагой, пронизанные святостью. Я ничего не просила, ничего не ждала. Довольно и того, что он меня заметил.

Довольно? Да я и мечтать не смела о таком счастье!

И он, сам того не ведая, подарил мне гораздо больше. Его любовь спасла меня от себя самой и от всех моих недавних терзаний. Отец, моя бедная мать, даже то, что я узнала про Марию и Анну, горячечные, постыдные мысли об их плотских грехах – мысли о нем обратили этих демонов в бегство и подарили мне часы просветленной радости.

Я всегда с восторгом ехала ко двору и неохотно уезжала. Теперь же я мечтала об одиночестве, мечтала вернуться в надежные объятия Хэтфилда и тихо грезить о счастье. Однако судьба заготовила еще одну сцену для финального акта, и я, словно послушная актриса, играла отведенную мне роль.

Я играла ее в одиночку. Я не могла открыться Кэт: как сказать ей о своей капитуляции перед врагом? С единственной, кому я доверяла при дворе, мы оказались разлучены: после чудесного избавления королевы мы с ней ни разу не виделись с глазу на глаз. Она неотлучно находилась при короле и, как бы в благодарность, превратила дарованную ей жизнь в постоянное добровольное служение.

Марию я тоже почти не видела: она никогда не посещала наши обедни и вечерни. «Старая гвардия» по-прежнему окружала ее, возглавляемая Норфолком да и моим милым Серреем. Ее старый дружок – епископ Винчестерский – тоже держался поблизости, смотрел на всех коршуном и выставлял вперед жирные кулачищи, словно собирался влепить кому-то затрещину.

27
{"b":"205621","o":1}