Джованни полностью согласился со словами наставника. Ему тоже казалось, что лучше быть свободным, чем рабом, даже если придется предпочесть зло добру и потерять душу.

— Но почему Лютер выбрал теологическое решение, которое идет вразрез с давними традициями церкви? — спросил юноша.

— Хороший вопрос, я сам задавал его себе много раз. Думаю, ответ кроется в характере этого человека. Лютера, как он сам часто писал, одно время терзал страх. Он стал монахом вследствие обета, данного однажды Пресвятой Деве, когда вспышка молнии напугала его чуть ли не до смерти. Когда Лютер оказался в монастыре, страх перед гневом Божьим продолжал мучить его, несмотря на то что он постоянно постился и умерщвлял плоть. На самом деле на него повлияло проповедование о том, что спасение возможно только через отречение от мирских соблазнов, а не через веру и милость Божью. Себя он считал настолько недостойным, что принял совершенно противоположную концепцию, согласно которой человеку не дано влиять на собственное спасение или осуждение на адские муки. Он объяснил, что избавление от мук пришло, когда он перечитал «Послание к римлянам святого апостола Павла» и истолковал его таким образом, что спасение дается через веру, которая является милостью Божьей, а не через добрые дела. После этого страх перед вечным проклятием оставил его. Раз Господь послал ему веру, он спасется, считал Лютер, и не важно, какими будут его поступки, праведными или нет. Он ушел из монастыря, женился на бывшей монахине, стал наслаждаться едой и питьем и перестал беспокоиться о своем спасении!

— Понятно. А что лично вы думаете по этому поводу?

— Я согласен с Эразмом и великой христианской традицией, что человек обязан спасением Богу, но благодаря свободе воли и праведным деяниям вносит в него свою лепту. Хотя понимаю точку зрения Лютера — жить с осознанием ответственности за собственную жизнь гораздо труднее, чем существовать с верой в то, что спасешься, вне зависимости от своих поступков, хороших или плохих… а все неверующие будут прокляты!

Джованни вдруг осознал, что не знает, верующий ли он. Он верил в Бога не задумываясь, но его вера не была истовой, зрелой или сознательной. А познакомившись с трудами древних языческих философов, почувствовал, что их взгляды ему гораздо ближе, чем постулаты Библии, которые либо оскорбляли его, либо были непонятны.

Вопрос о спасении до такой степени заинтересовал юношу, что он задумался над тем, предопределена ли его судьба заранее и, как считают сподвижники Лютера, изменить ее не дано, или он свободен и, значит, сам отвечает за свои поступки и жизнь.

Мессер Луцио встал и принес из своей библиотеки еще одну книгу. Улыбаясь, он вручил ее Джованни.

— Вот, прочитай! Это введение в девятьсот тезисов, которые мой друг Джованни Пико делла Мирандола хотел представить на суд всех знаменитых ученых-современников, те самые, которые осудил Папа Иннокентий Восьмой. Замечательная работа! В ней ты найдешь, что я думаю о свободе человека.

Джованни поблагодарил наставника и вышел из дома. Устроился у подножия старого, замшелого дуба, открыл книгу и посмотрел на название: «De Hominis dignitate» («Речь о достоинстве человека»). Затем, одолеваемый чувствами, начал читать.

Неделя проходила за неделей, а Джованни с воодушевлением читал и перечитывал небольшую книгу Пико делла Мирандолы.

Тем временем мессер Луцио продолжал объяснять юноше основы наук, а Пьетро учил его обращаться с оружием.

Вскоре Джованни уже мастерски владел шпагой. Помимо обыкновенной физической нагрузки и пользы, которую могли бы принести подобные упражнения в будущем, Джованни находил в фехтовании связь со своими интеллектуальными занятиями. И движения, и мысли должны быть отточены до совершенства.

Джованни вел весьма насыщенную жизнь, но продолжал думать о Елене. Вернее, образ Елены словно жил внутри него, юноше даже не надо было прилагать усилий, чтобы его вызвать. Каждый минуту Елена находилась рядом. Была ли физическая оболочка Джованни занята едой или рубкой дров, а мозг — решением философского вопроса или правилом латинской грамматики, он всегда чувствовал незримую связь с возлюбленной, а ее лицо с закрытыми глазами навсегда запечатлелось в его памяти.

Ночами, перед тем как заснуть, он думал о Елене, мысленным взором задерживался на изгибе губ и бровей, волнах рассыпавшихся волос, затем представлял, как берет ее нежную руку, прикасается к смеженным векам. Юноша ни разу не видел ее глаза, даже не знал, какого они цвета. И когда пытался угадать, его сердце замирало от восторга.

Весна уже переходила в лето, тело и разум Джованни, очнувшись после долгой зимы ученичества, словно расцвели, и юноша радовался первым плодам тяжкого труда. Он добился таких поразительных успехов, что учитель решил двигаться быстрее, и вскоре Джованни уже читал Платона и Аристотеля в оригинале.

Однажды, в самую жаркую пору августа, когда юноша наслаждался речной прохладой и перечитывал последнюю часть аристотелевской «Никомаховой этики»,^[7] случилось нечто странное, да такое, что Джованни подумал, уж не галлюцинация ли это. Вначале со стороны дороги послышался треск, затем до юноши донесся звук конских копыт. Джованни спрятался за дерево. Вскоре неподалеку, примерно шагах в тридцати, появился белый конь, неся необычного седока: женщину с длинными распущенными волосами каштанового цвета, закутанную в коричневый плащ. Едва скакун приблизился к берегу реки, незнакомка спешилась и припала к воде.

— По-видимому, вы испытываете такую же жажду, как и ваш конь!

Женщина резко вскочила и схватилась за рукоять кинжала, висевшего на поясе. Джованни, радушно улыбаясь, направился к ней.

— Не бойтесь!

— Не подходите ко мне! — приказала женщина, явно напуганная.

Повинуясь повелительному тону, Джованни замер в нескольких метрах от незнакомки, чьи глаза были точно такого же цвета, как длинные густые волосы. Она была примерно одного с ним возраста и потрясающе красива. Никогда еще Джованни не встречал женщину (не считая, конечно, Елены) со столь благородным лицом. Но его поразил вид девушки: одетая в мужское платье, из грубой ткани и грязное, она, судя по всему, валилась с ног от усталости.

— Кто вы? Что вам надо?

— Меня зовут Джованни. Я живу в здешних лесах. Вы, по-видимому, очень устали. Могу ли я чем-нибудь помочь?

— Нам с конем нужно только утолить жажду. Не приближайтесь!

— Хорошо. Но если вам что-нибудь понадобится…

Джованни отошел чуть подальше, прислонился к дереву и притворился, что поглощен чтением. На самом деле его сердце колотилось как бешеное. Незнакомка пила из реки, уголком глаза посматривая на юношу. Она брызнула водой на шею лошади, вытерла капли тряпкой и, взяв за уздечку, повела животное туда, откуда они появились. Сделав несколько шагов, девушка повернулась к Джованни, который не осмеливался оторвать взгляд от книги, опасаясь, что вновь напугает незнакомку.

— Что вы читаете? — спросила она уже не так враждебно.

— «Никомахову этику» Аристотеля.

Девушка с удивлением посмотрела на Джованни.

— Вы монах?

— Вовсе нет. Со мной занимается мой наставник, который живет в маленьком доме за холмом.

— В этом лесу?

— Да. Он в некотором роде отшельник.

Было заметно, что незнакомка немного успокоилась.

— У вас есть какая-нибудь еда?

Джованни достал из кармана штанов кусок хлеба и яблоко и протянул ей.

— Вот мой полдник. Конечно, этим вы вряд ли насытитесь, но все же…

— Замечательно! — воскликнула девушка, схватив пищу. — Теперь я смогу продержаться до заката!

— Куда вы держите путь?

Она вгрызлась в мякоть плода, затем вытерла губы.

— В монастырь Сан-Джованни в Венери, — ответила незнакомка и спросила, показав рукой на восток: — Он там?

Джованни вспомнил, что Пьетро рассказывал о большом монастыре у моря, примерно в двадцати лигах от их обиталища.