Инженер и есаул вернулись поздно вечером. С жадностью набросились на ужин, а потом потребовали чаю. Пили и рассказывали друг другу, где побывали. Есаул хвастал настрелянными рябчиками, а инженер вытащил из кармана горсть разных камней и, тыча ими в лицо товарища, выкрикивал:

— Видите-с, Николай Александрович? Что это по-вашему? Ах, не знаете! Смотрите: вот это пирит. Да-с, пирит. А вот — арсенопирит, халькопирит…

— Ну и что же?

— Знающему человеку это говорит о том, что поблизости есть золото. Да-с, зо-ло-то!

Никита услышал последние слова горного инженера. Золото? Это слово сразу насторожило его. Еще больше встревожился Плетнев, когда Сомов вытряхнул из всех своих карманов кучу разных камешков. После чая инженер достал молоточек и принялся разбивать им камни. Изломы рассматривал через увеличительное стекло. Как и вчера, после ужина, гости достали карты, бутылку вина и коробку с табаком. Пили, играли и спорили, а Вьюга рычала на них, успокаивала.

Каждое утро Сомов уходил в тайгу. Возвращался к обеду или вечером. Разбирал принесенные камни и почти все их выбрасывал. За крыльцом скопилась большая куча таких камней. Иногда с инженером уходил и Вихорев, но чаще он оставался в избе, спал или прогуливался поблизости. Теперь Никита знал точно, что его постояльцы ищут золото. Охотник встревожился: а что если Сомов найдет его золото? Сам от богатства отказался, а чужие люди возьмут. Но инженер все чаще приходил хмурый, молчаливый, со злостью бросал в дальний угол избы молоток, с грохотом высыпал камни в тот же угол, умывался и ужинал. Не надо было и спрашивать — нашел ли золото. Глядя на него, мрачнел и есаул. В карты играть они перестали, коньяк пить — тоже, между собой разговаривали мало. Однажды Вихорев сказал:

— Кончать надо, Андрей Антонович. Дожди скоро начнутся, а дорога домой дальняя.

— Знаю, — сердито отозвался горный инженер.

Денек выдался серенький. После обеда есаул, жалуясь на недомогание, лег спать, а Плетнев пошел на озеро за рыбой к ужину. С озера охотник вернулся в сумерках, Вихорев сидел на ступеньках крыльца, покуривая трубку.

— Андрея Антоновича еще нет, — сказал он. — Застрял где-то. Ого, какие караси! А окуни! Жарить будем?

— Жарить, а можно и уху. На ночь-то глядя не стоило Андрею Антоновичу далеко ходить.

Но внимание Вихорева было поглощено рыбой, и слова охотника он пропустил мимо ушей.

— Уху я тоже люблю. А мы вот как сделаем: тех, что покрупнее — зажарим, а мелочь на уху пустим.

Совсем стемнело, а Сомов не возвращался. Есаул ругал непутевого инженера, с нетерпением поглядывая на чугунок с наваристой ухой.

— Черт с ним! — не вытерпел наконец есаул. — Никуда не денется, а уха перепреет.

Молча хлебали уху, молча ели жареную рыбу, то и дело поглядывая на дверь и настораживаясь при каждом звуке. После ужина Вихорев и Плетнев пошли в разные стороны недалеко от избы, выстрелами и криками призывали инженера. Сомов не откликался. Не пришел он и утром.

— Где же его искать, черта очкастого? — раздраженно спрашивал отставной есаул. — Может, его волки съели или медведь задрал? Есть тут медведи?

— Как не быть. Встречаются.

Весь день Плетнев и Вихорев искали по тайге инженера, но не нашли даже его следов. В избу вернулись ночью, а с утра решили продолжить поиски.

Перед утром стукнула калитка, залаяла Вьюга. Под чьими-то ногами заскрипели ступеньки крыльца. Дверь распахнулась, и вошел Сомов.

— Veni, vidi, vici[2], — хрипло сказал Сомов.

— Что вы бормочете? — заорал есаул. — Говорите, где пропадали? Да по-русски, черт бы вас побрал! По-русски!

— Veni, vidi, vici, — повторил горный инженер.

— Он помешался, — Вихорев с ужасом глядел на черное лицо товарища.

— Нет! Тысячу раз нет! — возразил Сомов. — Я нашел золото, — и упал на пол.

Плетнев и есаул подняли инженера, перенесли на нары, сняли сапоги и лишнюю одежду. Вихорев влил в рот приятелю коньяку, и тот сразу пришел в себя. Осмотрелся, узнал склонившихся над ним людей, улыбнулся.

— Дайте мне пить, — и, заметив бутылку в руках Вихорева, добавил: — пока… только воды.

Через несколько минут Сомов уже сидел за столом, с жадностью ел холодное вареное мясо с хлебом. На все вопросы есаула он отвечал одно:

— После, мой друг, после. Смертельно хочу спать. Имейте хоть каплю сострадания к человеку. Я знаю, вы…

Последние слова он произнес, опустив голову на руки и засыпая. Его опять перенесли на нары. Инженер храпел на всю избу, порой бормотал что-то непонятное. К обеду его добудиться не могли. Вечером он проснулся сам, выпил холодной воды, умылся, почистил костюм и опять стал самим собой: болтал без умолку, шутил, сыпал французскими и латинскими пословицами. Потом, подсев поближе к есаулу и положив ему руку на плечо, сказал торжественно:

— Наша работа закончена.

Вихорев с сомнением посмотрел на компаньона.

— Вы хотите сказать…

— Да. И мы должны поторопиться в Златогорск, пока нас не опередили, — он бросил беспокойный взгляд на Плетнева, затем на бывшего офицера. Тот едва заметно покачал головой. Инженер наклонился к уху Вихорева:

— Я нашел сказочное месторождение. Смотрите, — он достал маленькую табакерку, открыл ее. На дне лежало немного золотого песку. Есаул так и впился глазами в золото. Плетнев, стоя у печки, в это время повернул голову и заметил табакерку. Он понял все. «Мое золото, — растерянно подумал охотник. — Мое! Что же такое делается…»

Налюбовавшись произведенным эффектом, Сомов закрыл табакерку и спрятал ее в карман.

— Что же вы молчите? — спросил горный инженер. — Надо радоваться. Давайте пить вино, веселиться.

— Пить я всегда готов. Примите, Андрей Антонович, мои поздравления. Я полагаю, завтра мы отправимся в обратный путь.

— Да, делать здесь больше нечего… пока…

Есаул принес две последние бутылки с коньяком, попросил охотника собрать закуску. Пиршество началось. Предложили выпить и таежнику, но он отказался. Инженер и отставной есаул быстро хмелели и уже не замечали сидевшего в стороне угрюмого охотника. «Как же так? — думал Никита, — что теперь будет? Дождался…» А гости уже карты на стол, монетами зазвенели. Вихорев даже петь попробовал, но Сомов, смеясь, остановил его.

— Уж лучше помолчите, Николай Александрович. Поете вы, не в обиду будь сказано, как старый козел моей бабушки.

Вихорев не обиделся на приятеля, а тот, откашлявшись, вдруг запел сам:

— Эх, есаул, есаул! Вот поправим дела, и повезу я вас в Москву, в Питер махнем. Покажу вам настоящую жизнь…

— Не передергивайте, Андрей Антоныч.

— Пардон, шер ами, — игорный инженер снова запел:

— Когда мы разбогатеем…

— Вы спять передернули, Андрей Антоныч.

— Пардон… когда мы разбогатеем, создадим «Компанию» по образу и подобию Зареченской. Только у нас дело будет поставлено солиднее.

— А вы бывали в Зареченске-то? — спросил есаул.

— Не приходилось. Знаю, что там орудует какой-то полоумный купец, а золото добывают по старинке.

— Полоумный! Такой головы, как у Атясова — поискать. Слыхали вы, Андрей Антоныч, о том, что было в Зареченске лет этак десять назад?

— О старательском бунте, что ли?

— Да. И будет вам известно, что я, а не кто другой восстановил там порядок.

— Вы?! — рука Сомова с протянутой картой замерла в воздухе. Он недоверчиво взглянул на есаула. Никита, молча куривший трубку, придвинулся ближе и тоже слушал пьяную болтовню гостей. Вихорев задумчиво глотнул из стаканчика, уперся мутным взглядом в мигающее пламя свечи.