Лысуху почему-то считают робкой, запуганной птицей, которая чуть ли не лягушек боится. Да еще голос ее, как хныканье: совсем, мол, плохо живется на свете. Но на воде лысуха умеет постоять и за себя, и за птенцов, и за участок, где построено гнездо. Только во время линьки, во время смены полетного пера, прячется она в надежные места, потому что у бескрылой птицы вся смелость пропадает вместе с перьями. Хорошо, что линяют самец и самка по очереди, и за участком и за птенцами есть постоянный присмотр. 

Без малого месяц прошел после солнцеворота. День еще долог, как в начале июня, теплы и тихи на лугах росистые зори. Скошены душистые травы, и куда-то исчезли беспокойные трясогузки. Давно не слышно коростеля и варакушек. На кустиках полыни божьего дерева и чернобыльника стрекочут длинноусые, под цвет листвы кузнечики, шелестят, гоняясь за мухами, стрекозы да журчат береговушки, рея над спокойной водой и низенькой отавой. Эти звуки защищают тишину речных берегов. Без них она не устояла бы против самолетного гула, трескотни лодочных моторов и далекого грохота проносящихся по железным мостам поездов.

Прошла пора птичьих песен, и все чаще по ночам слышны над речными долинами негромкие голоса перелета. Но один певец все же нашелся на большом лугу. Едва поднялось над лесом солнце, вспорхнул он на тонкую, всю в тяжелых каплях ветку ивы, и чистый, красивый и сильный свист из четырех нот разнесся окрест. Короткая песенка прозвучала настолько законченно и вместе с тем вопросительно, что хотелось переложить ее на слова и в свою очередь задать певцу какой-нибудь простенький вопрос. Я старательно ответил птице ее же фразой. Она, как мне показалось, откликнулась. Я посвистел еще — и снова тот же ответ вопросом на вопрос. На самом деле, хотя в моем свисте не было никакой фальши, пернатый свистун не проявлял к нему никакого интереса: покачиваясь на прутике, он повторил сигнал еще несколько раз и перелетел к дальним кустам, откуда зазвучал тот же самый вопрос-призыв. Освещенная утренним солнцем, птица была самым ярким пятном на фоне белесоватого неба, темно-зеленой стены ольхового леса и невысоких ивняков, осыпанных сверкающей росой, а робкие розовые звездочки уцелевших от косы гвоздик только подчеркивали ее яркость.

Жили на том же речном берегу и другие красивые птицы: плиска, зимородок, варакушка, но никто из них не смог бы затмить красоту наряда чечевицы. Она была словно облита красной, цвета густого малинового сока, краской, которой немного не хватило на хвост и крылья. Такое совпадение красивой внешности и красивого голоса в птичьем мире встречается не часто. Из наших птиц, кажется, только у иволги. У других же одно выигрывает в ущерб другому: то голос слабоват, то песню песней не назовешь, хотя в наряде не меньше цветов и оттенков, чем в радуге, то своей песни нет, то при необыкновенном мастерстве — ни единого яркого перышка, а то и вовсе ни того, ни другого, ни третьего. В позе красноперого певца не было заметно того напряжения, с которым поют зяблик или овсянка, хотя их песни звучат слабее. Казалось, что мог он задать свой вопрос еще громче, да не было в этом никакой надобности.

Солнце, поднимаясь все выше, перешло в южную половину неба. Незаметно исчезли искорки росы, начало припекать, и внезапно, оборвав свист на второй ноте, смолкла чечевица. Может быть, в тот миг светило оказалось в той точке небосвода, на которую должны брать направление птицы ее вида, чтобы лететь на зимовку. 

Не на юг, не на юго-запад, а почти на восток улетают они от нас в середине лета и оттуда же возвращаются в конце весны. Летят через Заволжье, Казахстан и Сибирь в тропики Индии, в юго-восточный Китай. У нас на Дону чечевицы не редкость. Каждое лето я вижу и слышу десятки разных певцов: ярко-красных и почти серых, с короткой трехсложной песней и самых-самых, которые отчетливо высвистывают пять и даже шесть слогов. Но одна встреча произошла далеко от донских берегов и запомнилась на долгие годы. Было то на пустынном берегу Аральского моря. Из серой, хрустящей под сапогами травы взлетела воробьиного облика птица. Присев на кустик саксаула, она чуть протяжно и просительно свистнула «тюии». Не сразу поверилось, что это наша чечевица. Стоял в Приаралье раскаленный август, и через безводное плато Устюрт летели с запада чечевицы.

Рано улетают на зимовку, позднее всех, иногда даже не поспевая к началу фенологического лета, возвращаются чечевицы на родину. Среди самых поздних перелетных птиц нет зерноядных: иволга, камышевка, сорокопут, славка, пересмешка, щурка и птенцов кормят насекомыми и сами питаются ими же. Чечевица — исключение: ее корм — семена. Прилет чечевицы приходится на дни созревания плодиков вяза, у которого никогда не бывает неурожаев. Потом подходят семена тополей, одуванчиков, ветел. В июне чечевица вместе с щеглами шелушит зеленые березовые сережки. Как и дубонос, она не прельщается сладкой и сочной мякотью ягод ирги, а достает из самых спелых полные семена. Выдавливает чуть затвердевшие косточки из малины. И птенцов в гнезде родители кормят семенами. Однако изобилие корма в середине лета не продлит ни на день пребывание чечевицы на родине, не задержит надолго в пути.

Особенность весеннего пролета чечевиц не только в поздних сроках, но и в том, что летят в одиночку. Чечевица принадлежит к семейству вьюрковых, которые на Русской равнине кочуют стаями или стайками. Если бы Дон был для чечевицы крайним западным рубежом, тогда эта черта ее поведения стала бы понятнее: долетели последние птицы врассыпную, разобрали места на свой вкус и засвистели, призывая самок. Но летят они еще сотни и сотни километров за Дон и Днепр, нигде не появляясь сразу даже парами. И лишь изредка удается слышать с одного дерева свист двух птиц. Так что их весенний пролет похож на путешествие славок, зарянок, кукушек.

Зная принадлежность чечевицы к вьюркам, можно было бы предположить, что стайки все же существуют, но пролетают где-то транзитом. Но нет. Начало и продолжительность пролета, его интенсивность у этих птиц определяются легко: весной самцы поют не только на гнездовых участках, но в любом месте, где приходится останавливаться на кормежку. Остановки эти довольно длительны и почти не зависят от погоды.

В середине мая песни чечевицы могут звучать день-деньской чуть ли не с неделю на одном и том же дереве вяза на оживленной городской улице, в полезащитной лесополосе, в лесу. Поет их птица как бы между делом, луща недозревшие семена, поет так, как будет петь у гнезда, повторяя полный призыв много раз подряд. Это еще одна ее особенность: большинство вьюрковых поют только на гнездовых участках. В эти дни малиново-красных самцов можно встретить в компаниях городских воробьев, у которых экзотическая красота не вызывает ни раздражения, ни неприязни. И мне не раз приходилось объяснять знакомым и незнакомым горожанам, что это не покрашенные воробьи, а совсем другие птицы.