Я сидела молча, выпрямив спину и не глядя, как муж поднимается по лестнице. На экране скакали идиоты с пушками.

Мне было слышно, как Фергус зашел в ванную, быстро обмылся, спустил воду в унитазе и вышел. Звук наполняющегося бачка казался оглушительным.

Подождав еще пять минут, пока Фергус залезет в постель, я выключила телевизор и тоже пошла наверх.

Он лежал очень тихо, отвернувшись от меня, дыхание было ровным. Я нырнула в постель и накрылась одеялом. Я знала, что муж не спит. Годы совместной жизни учат не только находить компромиссы. Успеваешь изучить супруга вдоль и поперек.

Какое-то время я лежала на спине, почему-то думая о Фрэнке О'Конноре и его рассказах. Неотвратимость катастрофы нависла надо мной, словно черное грозовое облако. Я сжала ладони в кулаки, чувствуя, как впиваются в кожу ногти.

Ночь была хмурой, дождливой. Как я уже говорила, наша спальня расположена в мансарде. Я сама выбирала место для постели. Предыдущие хозяева дома использовали нашу нынешнюю спальню в качестве кабинета, но я предпочла поставить напротив косых окон кровать.

— Это так романтично, Фергус! — восхищалась я много лет назад. — Мы будем лежать и смотреть на звезды!

Спальню я оформляла сама. В остальных помещениях Фергус не разорился даже на косметический ремонт, зато со спальней я могла делать все, что пожелаю. Я долго выбирала цвета, пока не остановилась на синем и белом. Синий ковер, белые стены и потолок, синее покрывало.

Кровать у нас огромная, есть где разбежаться. Лежа на ней, действительно можно было видеть звезды и даже луну. Я — ранняя пташка, порой вскакиваю часов в пять-шесть безо всякого будильника. Летом в это время звезд уже не видно, но в сумеречном небе часто мигают огоньки самолетов — аэропорт довольно близко. Здесь они делают вираж, поэтому в наклонные окна огоньки видно довольно долго. Я частенько лежу в полумраке и думаю о том, откуда летят эти самолеты. Может, из Америки в Европу?

Америка. Я всегда мечтала побывать в этой стране! Мне нравилось лежать под одеялом и представлять пассажиров трансатлантических лайнеров. Куда они торопятся? По делам? Летят повидать родственников? Скрываются от ФБР? Боятся ли они перелетов? Знают ли о том, что в багажном отсеке под их ногами может быть гроб с покойником? Я как-то читала, что коммерческие рейсы часто перевозят гробы, максимум один за рейс. Интересно, кому принадлежат эти трупы? И зачем их нужно перевозить?

В ту ночь, когда мы вернулись из Франции, погода сильно испортилась. Когда мы улетали из Дублина, было сухо и прохладно, а теперь лил дождь, небо заволокли сизые тучи. Я лежала в постели и смотрела в окно, но за ним не было ни звезд, ни луны. Только частые капли лупили по стеклу. Я ощущала себя героиней собственной пьесы, видела себя со стороны, могла описать, как выгляжу, и это было так странно.

Дом для семьи со средним достатком где-то в Дублине. Небольшая спальня, мансарда.

Мэдлин, жена Фергуса, худощавая женщина лет пятидесяти, лежит в постели рядом с мужем. Она сильно обеспокоена.

Да, вот такое короткое вступление, как во всех сценариях. Никаких лишних деталей.

Мэдлин сильно обеспокоена, ха!

Да если бы рядом не лежал Фергус, притворявшийся спящим, я бы металась по комнате и рвала на себе волосы — до того мне было тошно! «Обеспокоена». «Жена Фергуса», «обеспокоена»…

Так ли сильно слово «обеспокоена» отличает одну женщину от миллионов других на планете?

Я не обеспокоена, я подавлена, погрузилась в горькое отчаяние.

Мне вспоминались те годы, когда я была молода и полна сил. Я стремилась достичь успеха в любимом деле, закрепить этот успех, но лишь для того, чтобы двигаться дальше. Я никогда не останавливалась на достигнутом. Та Мэдлин двадцатилетней давности посещала вечеринки, концерты и спектакли, веселилась до упаду. У нее не хватало времени даже на то, чтобы сходить в салон и подстричь буйные кудрявые волосы. Та Мэдлин привлекла Фергуса своей энергией и целеустремленностью. По крайней мере мне хотелось верить, что это так.

Той далекой Мэдлин досталась взрывоопасная смесь генов. Кое-что досталось от бабки, которая до самой смерти курила трубку и до восьмидесяти ездила по Корку на велосипеде. Что-то досталось от бабкиного брата, который был звездой местной футбольной команды. Что-то перепало от прадеда, заставшего еще Войну за независимость и рассказывавшего истории, от которых стыла в жилах кровь.

Эти гены давно уснули и не давали о себе знать. Возможно, пришла пора немного их растормошить?

Не дав себе времени на раздумья, я зажгла прикроватный торшер.

— Фергус?

— М-м? — Он притворился спящим, словно знал, что грядет неприятный разговор.

— Я знаю, что ты не спишь. Повернись, пожалуйста. Нам нужно кое-что обсудить.

— А до утра это не подождет?

— Нет. Никак не подождет.

— Утро вечера мудренее, — пробормотал Фергус, садясь в постели и щурясь от яркого света. — Который час?

— Не так уж и поздно, четверть первого. Ты лежишь всего пятнадцать минут.

Я подождала, пока Фергус устроится, подложив под спину подушку. Он посмотрел на меня. Несмотря на всю серьезность происходящего, я едва не рассмеялась. Должно быть, сказывалось нервное напряжение.

Его щека была помятой, волосы на макушке, те, что трансплантировали, торчали в разные стороны. Густой шевелюры после операции не получилось, так что сквозь пряди светился череп. Голова напоминала башку марионетки чревовещателя — до того была забавной.

Разумеется, смеяться я не стала, сдержалась, хотя для этого пришлось отвести глаза.

Я посмотрела на изголовье кровати с поблекшими синими звездами. Еще бы им не поблекнуть, если кровать была куплена двадцать лет назад.

— Я хочу с тобой серьезно поговорить, Фергус. Я планировала обсудить эту проблему в Коллиуре, но раз отпуск так неожиданно прервался, придется разбираться здесь и сейчас. Разговор важный и не может ждать. — Я помедлила, снова впившись ногтями себе в ладони. Мне казалось, что муж тотчас уйдет в глухую оборону, даже не выслушав моих претензий, но он молчал.

Когда я опять посмотрела на него, он уперся взглядом в стену.

— Ладно, давай поговорим, — буркнул он недовольно.

— Мне очень жаль, Фергус.

— Прекрати, Мэдлин. — Голос мужа был глуховатым, усталым. — Твои постоянные извинения сводят меня с ума.

Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого отстраненного спокойствия, словно речь шла об оплате счетов. Складывалось впечатление, что Фергус совершенно остыл ко мне. В душе нарастал тревожный комок. Я не знала, с чего начать.

В памяти всплыло лицо сына с огромными, полными тревоги глазами, мои руки, лежащие на снежном насте морозилки. Я должна положить конец этим мучениям. Все зашло слишком далеко.

— Я несчастна, Фергус. И Кольм тоже. Да и ты, как мне кажется, не можешь назвать себя довольным жизнью. — Он открыл было рот, чтобы возразить, но я остановила его жестом. — Нет, сначала выслушай меня. — Мне становилось все труднее подбирать слова. Ощущение совершаемой ошибки росло с каждой секундой. — Мне кажется, я схожу с ума. Меня окружают незримые призраки, — выпалила я. — Что бы это ни было, признайся, умоляю! Отнесись ко мне с уважением, не скрывай правды.

— О чем ты? Какой еще правды? В чем я должен признаться? Мэдлин, Христа ради, может, ляжем спать и прекратим этот нелепый разговор? Я устал и вымотался. Я хочу спать, а ты поступай как знаешь.

Фергус собрался отвернуться, даже подушку потянул за угол вниз, но я схватила его за плечо.

Следующие слова полились из меня торопливо, сбивчиво:

— Если у тебя роман, ты должен сознаться! Умоляю тебя, Фергус, будь честен со мной! У меня болит сердце, но речь не только обо мне. Кольм чувствует, что творится неладное, подумай хотя бы о нем! Весь дом замер в предчувствии беды. Он превратился в мавзолей. Я ненавижу этот дом! Раньше я его любила, а теперь терпеть не могу! Ненавижу, когда тебя в нем нет и когда ты дома. Здесь так тихо, словно на кладбище, тишина давит меня, убивает, словно яд. Сам подумай, мы почти не разговариваем. Все молчат! Я будто разваливаюсь на части, жарюсь на медленном огне. Умоляю, сознайся. По крайней мере я буду знать, с чем имею дело и есть ли у меня хоть шанс!