— А?! Что?!.

— Да, — Джек облокотился на штриборт и посмотрел на громаду джунглей над побережьем. — Похоже, за целый год я ничему путному так и не научил Тарзана, зато сам кое-чему у него научился.

— Это чему же — разбивать кокосовые орехи?

— Нет. Тому, что важно, а что неважно. И поверь — чин лейтенанта, который я потеряю, стоит не больше, чем разбитый кокосовый орех.

— Тьфу! — сплюнул Купер. — Вот уж правду говорят — безумие заразительно! Думаешь, если ты ухитришься разыскать своего приятеля в этой чаще, он скажет тебе спасибо?..

Джек усмехнулся.

— Конечно, нет. Он никогда не говорит спасибо.

— Тогда какого растреклятого дьявола?!.

Арно продолжал смотреть на джунгли.

— Я ему нужен, — негромко ответил он.

Прошло уже пять дней с тех пор, как Тарзан вернулся в стаю горилл; но вернуться к прежней обезьяньей жизни оказалось куда труднее.

Еще никогда приемыш Калы не чувствовал себя в джунглях таким потерянным и одиноким.

Неповоротливый ум и примитивный язык сородичей вызывали у Тарзана дикие вспышки ярости, каких никогда не случалось у него прежде. Порой, доведенный до неистовства тем, что гориллы его не понимают, человек-обезьяна начинал бесноваться, как когда-то бесновался Керчак. Люди в таких случаях изливают злобу в словах, но Тарзан хотел навсегда забыть язык людей — а потому бросался в чащу, подальше от соплеменников, чтобы выплеснуть гнев в нечленораздельных криках и безумных прыжках по деревьям. Наконец приступ злобы проходил, и, мрачный и подавленный, Тарзан возвращался к обезьянам, которые занимались все теми же неторопливыми поисками корма или ленивыми спорами из-за места на солнцепеке.

На пятый день Тарзан привел свою стаю к заброшенному амфитеатру, где в дни его юности племя Керчака каждое полнолуние плясало танец Дум-Дум. С тех пор, как в джунглях появились чернокожие люди, гориллы покинули эти места, но теперь сын Калы горел нетерпением возродить старинный обычай.

Тарзан и сам не знал, почему он так хочет возобновить пляску Дум-Дум; может, он надеялся, что знакомый с детства праздник полнолуния вернет его к прежним беззаботным временам? Он не задумывался об этом. Он теперь вообще старался не думать.

Перебравшись по деревьям над непроходимыми зарослями колючего кустарника, подлеска и ползучих растений, гориллы очутились на дне неглубокого котлована — своей танцевальной площадке.

Еще недавно в центре этой широкой поляны было закопано золото профессора Портера, но, вырыв сундук, Тарзан тщательно заравнял потом яму и прикрыл ее дерном, поэтому сейчас лужайка выглядела в точности, как во времена Керчака. Сундук давно уже гнил в джунглях, золотые монеты, надежно спрятанные в личном сейфе капитана яхты «Иволга», были сейчас на пути в Балтимор, и…

Тарзан взревел и изо всех сил ударил кулаком по стволу дерева, резкой болью изгнав из головы прокравшиеся туда непрошеные мысли.

Он отпихнул в сторону юного Горта и прорычал:

— Сегодня ночью будем плясать Дум-Дум!! Ждите, когда взойдет луна!!

Хотя капитан Дэнни Купер поднял паруса в полной уверенности, что его старинный приятель вконец свихнулся, Арно проявил не свойственную сумасшедшим предусмотрительность, готовясь к походу в африканские джунгли. И когда он наконец покинул хижину и вошел в чащу, у него было с собой все необходимое для существования в тропическом лесу.

Так он сначала полагал — однако не прошло и суток, как Джек убедился, что ни ружье, ни запас консервов, ни одеяло, ни спички, ни походный костюм не гарантируют человеку выживания в африканских дебрях.

Год назад, когда он двигался через этот лес в обратном направлении, к океану — еще не полностью оправившийся от ран, слабый и почти раздетый — он чувствовал себя куда уверенней, чем сейчас. Ведь тогда рядом с ним был Тарзан — а теперь Джек не имел ни малейшего представления, где находится человек-обезьяна и как отыскать его в бескрайних джунглях.

Единственное, чем располагал Арно — это картой, нарисованной Тарзаном перед дуэлью и указывавшей местоположение поляны танца Дум-Дум. И хотя Джек знал, что лесной амфитеатр давно заброшен большими обезьянами, все-таки он решил идти туда, полагая, что приемыш Калы по старой привычке может навестить знакомые места. К тому же лучше двигаться в определенном направлении, чем наугад блуждать по бесконечным дебрям!

Не зная звериных троп, Джек продирался сквозь густые заросли напрямик, но лианы и подлесок порой сплетались в такую непроходимую сеть, что ему приходилось сворачивать в сторону в поисках обходных путей. Уже к концу второго дня его охотничья куртка не выдержала единоборства с колючками, и он был исцарапан так, словно дрался с леопардом; духота и жара тропического леса не раз заставляли его завидовать дикарской одежде Тарзана. Не зная, как отыскать воду, Арно утолял жажду лишь влагой, скапливающейся по утрам в чашах листьев «слонового уха», да мякотью немногих плодов, которые мог достать с земли. Он злился, что движется так медленно, и вслух издевался над своей прежней глупой уверенностью в том, что цивилизованный человек — царь природы.

Ночи приносили не меньше испытаний, чем дни. Опасаясь нападения хищников, Джек спал с заряженным ружьем в руках, то и дело просыпаясь от подозрительных шорохов в чаще. Такой сон с препятствиями утомлял не меньше, чем бодрствование, и наконец недосыпание до того измотало Арно, что третью ночь он попробовал провести в невысокой развилке огромного дерева. Однако чертова боязнь высоты не позволила Джеку расслабиться и задремать, и на рассвете он слез на землю вконец разбитым.

Однако несмотря на усталость, Арно продолжал упрямо двигаться к обезьяньему амфитеатру, миля за милей продираясь сквозь враждебный к незваному пришельцу лес. Он предпочитал не думать о том, что будет, если он не сумеет разыскать Тарзана в окрестностях поляны танца Дум-Дум. У него осталась последняя банка консервов да полпачки галет…

Но раз Тарзан ухитряется добывать в джунглях пищу, имея лишь примитивный лук, лассо да нож, неужели новейшее скорострельное ружье не обеспечит своего владельца дичью?

Тарзан, вожак горилл, отрезал от туши антилопы лучший кусок и дал знак своим подданным, что они могут воспользоваться остальной частью добычи.

Обезьяны не заставили повторять приглашение дважды — вскоре от антилопы остались лишь обглоданные начисто кости, и сытые довольные антропоиды улеглись отдыхать на постелях из листьев.

Их странный вождь беспокойно бродил по поляне, поглядывая на медленно выползающую из-за деревьев луну; наконец он начал стучать себя кулаком в грудь и издавать нетерпеливые крики.

Тогда взрослые самцы задвигались и словно нехотя поднялись. Почесываясь и бормоча, они потянулись к центру поляны, где лежал пустой ствол огромного дерева.

Самки и детеныши заняли места ближе к краю амфитеатра, а три старых, седых самца-гориллы подошли к деревянному «барабану».

Давно, очень давно — почти пять лет, целую обезьянью вечность! — этот барабан молчал, и первый удар ладонью был нанесен по нему не очень уверенно, вполсилы. Но пустотелое дерево охотно откликнулось низким гулом, и звук этот разбудил в душах горилл воспоминание о прежних неистовых праздниках в ночь полной луны.

Следующие удары обрушились на деревянный бок уже всерьез; а потом три антропоида вооружились палками и начали выбивать знакомый ритм, заставляя барабан гудеть все громче и громче.

Тем временем луна поднялась над верхушками самых высоких деревьев, озарив ярким светом лужайку, и Тарзан, предводитель горилл, вышел вперед, запрокинул голову и, ударяя себя кулаком в грудь, испустил такой страшный крик, словно вызывал на бой само небесное светило.

Его вопль отразился от краев котлована, метнулся над джунглями, и чаща отозвалась разноголосицей взволнованных криков. В дебрях залаяли шакалы, завопили разбуженные птицы, грозно затрубили слоны, заревели львы и пантеры.