Не было никаких взаимных приветствий, как это случилось бы при встрече давно не видевшихся людей. Большинство самцов вернулись досыпать на лиственные постели. Несколько подростков, которые так и не вспомнили Тарзана, подкрались поближе, на всякий случай ощерив клыки. Один из них угрожающе зарычал: от нового вожака слишком пахло человеком. Если бы Тарзан ответил таким же ворчанием, молодой самец живо убрался бы прочь, зато другим обезьянам приемыш Калы мог бы показаться слишком слабым и неуверенным в себе.

И Тарзан выбросил руку, поймал нахала за плечо и бросил плашмя на траву. Горилла (которая несмотря на молодость весила вдвое больше человека), с оскорбленным ревом вскочила и кинулась в бой.

Но стальные пальцы человека-обезьяны впились в горло противника, и самец жалобно заскулил и отвел взгляд, показывая, что сдается.

Наглядный урок сразу обеспечил новому вожаку должное место в стае: молодые обезьяны больше не осмеливались докучать Тарзану, а старые самцы не оспаривали его прерогатив.

Только самки с маленькими детенышами еще некоторое время отгоняли Тарзана от своих младенцев, и тот, повинуясь обычаю, сам старался держаться от матерей подальше. Только в приступе ярости антропоид может случайно задеть самку или обидеть детеныша.

Но к вечеру все обезьяны совсем привыкли к Тарзану, и перед закатом сын Калы сказал Карнату:

— Завтра мы отправимся на поляну танца Дум-Дум. Луна растет. Скоро настанет хорошее время для танца.

Каким тяжеловесным, неуклюжим и примитивным показался Тарзану язык его матери, когда он выговаривал эти слова!

У него едва хватило терпения дождаться, пока собеседник обдумает ответ и пробормочет:

— Мы давно не ходим на поляну танца Дум-Дум. Там — рядом — живут черные люди. Это опасно.

— Тарзан не боится черных людей! — заявил новый вожак горилл, ударяя себя кулаком в грудь. — Все черные люди боятся Тарзана! Завтра мы отправимся на поляну. Теперь каждую луну мы будем танцевать, как танцевали раньше.

Карнат что-то неопределенно проворчал и заковылял к облюбованному местечку под деревом.

Другие обезьяны тоже укладывались на траве и на постелях из листьев — по одному, по двое и целыми группами; и скоро сонное бормотание, храп и сопение зазвучали над поляной негромкой колыбельной песней, под которую столько лет засыпал Тарзан.

Человек-обезьяна, сидя на траве, смотрел на горилл, завершавших обычные приготовления ко сну. Некоторые полуночники шутя боролись, бросали друг в друга листьями или что-то вполголоса лопотали.

На нового вожака никто не обращал внимания.

Тарзан запрокинул лицо к небу, где пыталась выпутаться из листьев равнодушная щербатая луна, и негромко тоскливо крикнул. Потом устало вздохнул, лег на бок, свернулся клубком и закрыл глаза.

Тарзан, сын Калы, вернулся к своему народу.

Лорд Теннингтон был недоволен погодой, ходом яхты, сегодняшним завтраком, легкой качкой и всем на свете.

Это недовольство, распространявшееся с каждым днем на все большее количество явлений и вещей, не покидало его с тех пор, как «Леди Алиса» сделала остановку в Гавре, где мисс Стронг при поддержке мисс Портер уговорили Теннингтона принять в качестве пассажира некоего мсье Тюрана.

Честно говоря, вначале этот бойкий француз с хорошо подвешенным языком понравился и самому хозяину яхты — Тюран мог поддержать любую беседу и обладал безукоризненными манерами. Правда, всех несколько удивила та готовность, с какой француз вызвался сопровождать новых знакомых не только в круизе по Средиземному морю, но и до самых берегов Африки. Как с очаровательной небрежностью пояснил мсье Тюран: «В ближайшее время мне совершенно нечего делать, а в таком великолепном обществе я готов отправиться хоть в кругосветное путешествие!»

Теннингтон заскрипел зубами, вспоминая, что сам охотно предложил гостю оставаться на яхте сколь угодно долго.

И вот прошло всего-навсего две недели — а хозяин «Леди Алисы» уже от всей души желает мсье Тюрану свалиться за борт и избавить наконец от своих докучливых ухаживаний Элоизу Стронг!

«Хотя, — с досадой подумал Джей Теннингтон, — сама мисс Стронг явно не считает эти ухаживания докучливыми. Она, похоже, с удовольствием слушает бесконечные рассуждения француза о мореплавании, музыке, разведении оранжерейных цветов, кошках, аквариумных рыбках, мавританской архитектуре, охоте на львов — и еще о тысяче других вещей, в которых Тюран разбирается лучше всех на свете! Больше того, вчера Элоиза сказала, что ей нравятся оспинки этого типа; они, видите ли, похожи на веснушки и даже ему к лицу! Подумать только, что я затеял эту дурацкую прогулку, чтобы побольше быть рядом с Элоизой! И почему Уильям не отговорил меня от безумной затеи с путешествием вокруг Африки? Уж лучше бы я и дальше терпел строгий надзор мисс Дэн, чем…»

— Мистер Теннингтон! — прощебетала Элоиза Стронг, поднимаясь на палубу в сопровождении француза. — Знаете, какие поразительные вещи рассказывает мсье Тюран? Оказывается, морская звезда умеет отбрасывать лучи, а потом отращивать их снова! Удивительно, не правда ли?

— Весьма удивительно, — ядовито отозвался Теннингтон. — В жизни не слыхал ничего интересней! Жаль, люди не обладают такой способностью.

— Да? А почему бы вам этого хотелось? — осведомился француз.

— Потому что тогда можно было бы обрывать некоторым людям руки или ноги, не опасаясь преследования по суду. За что преследовать, если конечности вскоре опять отрастут?

Тюран показал в улыбке все зубы, но его темные глаза нехорошо блеснули.

— Я скорее завидую другой способности некоторых представителей животного мира, — спокойно ответил он, — а именно умению менять свою окраску. Вот, например, некоторые морские рыбы…

— Мсье Тюран, вы же обещали научить меня ловить рыбу! — перебила Элоиза Стронг. — Вы к нам присоединитесь, мистер Теннингтон?

— Нет. Развлекайтесь, дети мои, — буркнул хозяин «Леди Алисы», откинулся на спинку шезлонга и сердито надвинул шляпу на нос.

Джек Арно вылез из трюма с ящиком патронов и присоединил его к внушительной куче вещей на палубе.

— Дэнни, ты можешь оставить мне три ружья и пару охотничьих ножей?

Дэнни Купер, давно исчерпавший весь запас убеждений и ругательств, стоял, покуривая трубку, и мрачно наблюдал за свихнувшимся приятелем.

— Я могу оставить тебе хоть десяток ружей, — буркнул он. — Но на твоем месте я бы хорошенько подумал, прежде чем совершить такую растреклятую глупость!

— Еще мне понадобится пара одеял…

— Что тебе точно нужно — это смирительная рубашка, — Купер выколотил пепел из трубки. — Ей-богу, у меня большое искушение посадить тебя под замок до самого Балтимора!

— Это будет нарушением гражданских прав свободнорожденного американца.

— Черт тебя побери! Может, наконец объяснишь, зачем тебе приспичило остаться в этих дьявольских джунглях, где ты однажды уже чуть не погиб? Чтобы составить компанию дикарю, которого воспитала горилла? Джек, эти джунгли для твоего приятеля — дом родной, но для нас с тобой — ад кромешный! Даже если ты сумеешь продержаться здесь пяток лет… Чего, конечно же, не случится… Ты все равно не научишься сигать по деревьям, как обезьяна!

— Я и не собираюсь это делать, упаси боже!

— Тогда какого растакого дьявола?!.

— Дэнни, не сердись, что я свалил на твои плечи хлопоты, связанные с испанским золотом…

— Я хоть слово сказал о золоте? — прорычал капитан. — Насчет монет можешь не беспокоиться, мои матросы не позарятся на чужое добро, как позарились те ублюдки с «Арроу»! Через пару месяцев клад будет уже в доме профессора Портера — но все-таки объясни наконец, какая муха тебя укусила?! Мало того, что ты увяз в долгах, так еще собираешься поставить крест на своей карьере! Ты же понимаешь, что стоит тебе не явиться на крейсер к положенному сроку…

— Это не так уж важно.