Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Однако и лорду Бильзеру было не так много известно о донне Эухении. Она с большим успехом выступала на подмостках Италии, куда приехала из Парижа, но принуждена была покинуть Рим, так как встретилась там со своим отцом, который пытался шантажом выманить у нее деньги. Под именем Эухении Ларганд она отправилась в Испанию, а оттуда приехала в Англию, где с триумфальным успехом, какого не знала ни одна певица, стала петь в Итальянской опере.

Все в один голос утверждали, что она красива, очень красива, и лорд Бильзер подтвердил это. В то же время, если верить упорным слухам, она никогда никого не любила, и молодые люди называли ее между собой не иначе как мраморным изваянием. Некоторые из лордов потратили безумные деньги, чтобы только быть принятыми у нее, — но тщетно! Она почти никогда не принимала мужчин, а если и принимала, то лишь пожилых или по крайней мере таких, которые не домогались ее любви. Короче говоря, донна Эухения Ларганд была средоточием всеобщего внимания.

Все это было вкратце рассказано дону Лотарио. Кое-кто из членов Общества уже направился к выходу.

— Позвольте, где граф Бомон? — спросил лорд Бильзер. — Мы собирались вместе отправиться домой. Однако я нигде его не вижу. Неужели он ушел, не простившись со мной?

В этот миг в зале появился слуга.

— Милорды! — невозмутимо доложил он. — Граф Бомон только что найден мертвым в комнате номер три.

Хотя джентльмены изъявили готовность встретить смерть с величайшим спокойствием, при этом известии все они замерли как громом пораженные.

Воцарилось гробовое молчание.

— Номер три! — прервал наконец безмолвие лорд Уайзборн. — Выходит, граф застрелился!

— Джентльмены! — промолвил лорд Бильзер, оправившийся от первого потрясения и опять спокойный как никогда. — Идемте же на место смерти, чтобы увидеть, как умер наш президент!

Он пошел первым, а за ним все остальные, включая и дона Лотарио. Молодой испанец с удовлетворением отметил про себя, что это событие воспринято членами Общества не так легко и бесстрастно, как можно было ожидать, судя по высказываниям некоторых из них. Лица у всех сделались серьезными, почти торжественными.

Дверь в салон была распахнута настежь. На софе как живой сидел граф Бомон. На полу у его ног лежал пистолет, и только кровь, струившаяся по его светлому жилету, говорила о его насильственной смерти.

Вошедшие сгрудились вокруг умершего, и дон Лотарио с мрачным любопытством оглядел труп. Глаза покойного были полузакрыты, рот приоткрыт. Граф был не бледнее обычного, а на его лице застыло уже знакомое всем выражение меланхолического спокойствия.

Лорд Бильзер закрыл графу глаза.

— Пуля попала прямо в сердце! — заметил он. — Мир его праху. Постойте, я вижу на столе перо и бумагу! Вероятно, он оставил нам несколько строк.

Лорд подошел к столу и, взяв в руки записку, огласил ее содержание:

— «Последнее слово к моим друзьям.

Я принял смерть, ибо жизнь не имеет для меня никакой цены. Единственная цель, к которой я стремился, — стать президентом нашего Общества. Эта честь мне оказана, и, чтоб быть достойным ее, я наконец сделал шаг, которого давно жаждал. Я желаю своим коллегам всего наилучшего и прошу располагать моим состоянием, согласно уставу. Прошу лишь принять в расчет завещание, составленное мною при вступлении в Общество.

Кроме того, я бы хотел, чтобы мое имя было занесено в книгу с одним-единственным примечанием: Он был президентом Общества и умер в день своего избрания. Он оказался вполне достойным оказанной ему чести.

Пусть лорд Бильзер возьмет на себя труд отправить медальон, что лежит на столе, и коротенькую записку, что находится рядом, по известному ему адресу.

Граф Бомон».

Эти слова были выслушаны молча, и трое членов Общества приступили к своим обязанностям: раздеть усопшего и дать в газеты извещение о его смерти.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I. ЭЖЕНИ ДАНГЛАР

Миновало две недели. Дон Лотарио почти ежедневно наведывался в Общество самоубийц. Свел он знакомство и с донной Эухенией.

Впрочем, никаких перемен к лучшему в нем не произошло. С каждым днем душа его страдала все сильнее, он делался все более мрачен. Сердце не покидала та самая мучительная боль, и сквозь мрак, постепенно поглощавший все его стремления и желания, его внутреннему взору ясно виделись лишь блестящие глаза Терезы.

В тот вечер в доме донны Эухении Ларганд, или, как мы будем ее называть, Эжени Данглар, собралось небольшое общество, где присутствовал и дон Лотарио. Кроме него, здесь находился молчаливый господин весьма преклонных лет, который сопровождал певицу из любви отчасти к искусству, а отчасти к путешествиям и оказывал ей покровительство. Был приглашен и уже знакомый нам лорд Бильзер. Как и на всех приемах, которые устраивала хозяйка дома, была здесь также и ее подруга Луиза д'Армильи.

Эжени была в ударе — всего несколько часов назад она привела в восторг оперных завсегдатаев, исполнив с непревзойденным мастерством партию донны Анны в «Дон Жуане» Моцарта. Она оживленно говорила об английской публике — казалось, ей очень нравится в Англии. Ее темные глаза — весьма своеобразные, по утверждению многих, ибо они пылали огнем, не излучая тепла, — светились живым блеском, особенно когда она смотрела на дона Лотарио, что, впрочем, случалось очень часто. А молодой испанец по своему обыкновению спокойно и внимательно прислушивался к разговору, почти не принимая в нем участия.

Из всех мужчин, которые до сих пор встречались Эжени, ни один не удержался от соблазна завоевать ее благосклонность, расточая ей любезности. Но ни один не произвел на нее такого впечатления, как этот молодой испанец с печальными глазами и серьезным, задумчивым лицом, на котором временами появлялось мимолетное выражение скрываемой душевной боли. В чем же дело? Во-первых, глубоко заблуждались те, кто считал Эжени холодной. Иначе как бы она могла стать знаменитой певицей? Просто ее натуре претили лесть и всякое преднамеренное восхваление. Она понимала, что не в силах сносить тяготы брака, лжекнязь Кавальканти вызывал у нее неприязнь — как, вероятно, и любой другой на его месте. Потому она и бежала из Парижа, от своих родителей. Эжени жаждала свободы и самостоятельности. Натуры, подобные ей, инстинктивно чувствуют в мужчине властителя, тирана и не намерены ему покоряться. Внешне она казалась холодной и рассудочной, но в ее сердце оставалось достаточно места для самых бурных страстей.

Она полюбила дона Лотарио с всепоглощающей страстью, которая, возможно, не бросалась в глаза окружающим лишь потому, что ее приписывали повышенной эмоциональности, какую привыкли видеть у актеров — в их речах и жестах. Правда, Луиза д'Армильи и лорд Бильзер догадывались, что творится в ее душе. Но Эжени пока еще владела собой, с лихорадочным нетерпением ожидая хоть какого-то знака, свидетельствовавшего о том, что ее чувство небезответно.

Однако таких признаков все еще не было, а пламя страсти так сильно бушевало в сердце Эжени, что за несколько дней она изменилась даже внешне, стала бледнее, нервознее, беспокойнее обычного. Но дон Лотарио ничего этого не видел. Да и как ему было заметить эти перемены, когда он был поглощен мыслями о Терезе!

Разговор в гостиной принял общий характер, хотя и не выходил за рамки искусства, и дон Лотарио, который не слишком интересовался театром, становился все рассеяннее и в конце концов целиком предался своим мечтаниям.

Оскорбленная Эжени неожиданно прервала интересную беседу.

— Мне очень жаль, милорд, — обратилась она к лорду Бильзеру, — но я вынуждена проститься с вами. Мне хотелось бы поговорить с доном Лотарио наедине. Всего несколько слов о моей матери! Простите мне эту дерзость, дон Лотарио, — сказала Эжени, когда лорд удалился, — но вы, надеюсь, поймете мое нетерпение. Мне хочется из ваших уст услышать, как погибла моя мать. Ведь вы были очевидцем злодеяния! Прежде я не осмеливалась просить вас об этом, но теперь, когда мы ближе знаем друг друга… Луиза, ты не посмотришь, принесли нотные тетради?

72
{"b":"20473","o":1}