Разговор шел о театре, об Итальянской опере.

— Вам уже довелось слышать донну Эухению Лар-ганд? — спросил молодого человека тучный лорд Уайзборн.

— К сожалению, нет, — ответил дон Лотарио. — Сколько я ни пытался, не смог достать билет. Она действительно так хороша?

— Великолепна, выше всяких похвал — правда, только в трагических ролях, — ответил толстяк. — К другим у нее нет таланта. Впрочем, нужно знать историю ее жизни! Вам известно, кто она?

— Нет, — ответил молодой испанец. — Этого имени я никогда не слышал.

— Собственно, Ларганд — псевдоним, анаграмма ее настоящего имени, — продолжал лорд Уайзборн. — Отец ее был крупным банкиром в Париже, а мать совсем недавно убита там же каким-то авантюристом. Ее зовут Эжени Данглар.

— Данглар? — в ужасе вскричал дон Лотарио, ибо перед глазами у него вновь встала та роковая ночь во всей ее чудовищности. — Тогда ее имя мне знакомо. Я видел, как погибла ее мать. Это одна из самых страшных минут в моей жизни!

Смерть баронессы произвела сенсацию и в Лондоне, хотя бы уже потому, что донна Эухения Ларганд на целую неделю прервала свои выступления. Всем захотелось узнать подробности этого убийства, и дон Лотарио рассказал о том, чему невольно оказался свидетелем.

— А разве убийца не был схвачен? — спросил граф д'Эрнонвиль.

— Насколько мне известно, нет, — ответил лорд Бильзер. — Но совесть покарает его.

— Вы уверены? — вновь спросил граф. — И тем не менее вы так мало цените жизнь?

— Свою — безусловно! — пояснил лорд. — Она принадлежит мне, и я волен делать с ней все, что пожелаю. Я не из тех мечтателей, которые утверждают, что наша жизнь принадлежит обществу. Но жизнь другого для меня — святыня! Она — его собственность, и я не взял бы ее, как не украл бы у него кошелек или что другое!

— Вы правы, совершенно правы! — поддакнул д'Эрнон-виль.

— Надо заметить, что донна Эухения очень красива! — сказал худощавый лорд Каслфорд. — Я уже предлагал, чтобы один из нас влюбился в нее и таким образом пресытился жизнью.

— Почему именно пресытился? — удивился дон Ло-тарио, у которого появился интерес к певице: ведь она — дочь женщины, погибшей у него на глазах. — Разве любовь обязательно делает человека несчастным?

— Отнюдь нет, — ответил лорд Каслфорд. — Однако о донне Эухении ходят слухи, что ее сердце холодно как лед и никому еще не удавалось завоевать его.

— Говорят об этом часто, — согласился дон Лотарио. — Но справедливо ли говорят — вот в чем вопрос!

— Донна Эухения, несомненно, питает отвращение к браку, — продолжал лорд Каслфорд. — Ведь она бежала из дому в день подписания своего брачного контракта. Бежала вместе с подругой, ибо испытывала антипатию к своему жениху, и с того времени всецело отдалась искусству.

— А теперь перейдем к главному! — вмешался в разговор лорд Бильзер. — Прошу вашего внимания, джентльмены! Нам предстоит избрать президента и заслушать отчет о состоянии наших финансовых дел. Сначала обратимся к отчету. Будьте так любезны, граф, исполните скучную обязанность, которую вы добровольно взяли на себя!

Держа в руке бумагу, граф встал и коротко отчитался о наличных суммах, набежавших процентах и расходах. Дон Лотарио несказанно удивился, услышав, что капитал Общества, вложенный в ценные бумаги и закладные, составил никак не меньше полутора миллионов фунтов стерлингов. И при этом никто не заботился о ведении финансовых дел. Члены Общества испытывали радость и облегчение, если один из них брал на себя исполнение этих обременительных обязанностей. Какая свобода действий для казначея!

— А теперь перейдем к выборам президента! — воскликнул лорд Бильзер, когда отчет закончился и все откровенно зевали. — На днях я упоминал о заслугах нашего покойного президента. Он всегда достойно защищал наши интересы. Пусть же преемник берет с него пример! Мне, как старейшему члену нашего Общества, принадлежит право назвать нового кандидата. Я рекомендую графа Бомона. Он не раз демонстрировал, как мало ценит жизнь, и представил такие доказательства своей отваги, которые заслуживают самой высокой похвалы. Впрочем, это только мое предложение. Решайте сами, джентльмены. Белые шары — за графа Бомона, черные — против. А подсчет голосов поручим дону Лотарио!

Молодой человек взял запертый ящичек с отверстием точно такого диаметра, чтобы в него проходил небольшой по размеру баллотировочный шар. Каждый из двенадцати членов Общества опустил свой шар.

— Вот и ключ! — сказал лорд Бильзер, обращаясь к дону Лотарио. — Откройте ящичек и подсчитайте шары, ведь вы — лицо незаинтересованное.

Все это было сказано шутливым тоном. Дон Лотарио проделал то, что от него требовалось.

— Двенадцать белых шаров! — произнес он.

— Итак, президентом нашего Общества единогласно избран граф Бомон! — торжественно провозгласил лорд Бильзер.

Теперь поднялся граф Бомон, и дону Лотарио впервые представилась возможность внимательнее рассмотреть его. Графу не было и сорока, он выделялся безупречными, прямо-таки античными чертами лица. Большие синие глаза были ясны, как весеннее небо; легкая поволока только украшала их. Кожа напоминала белый мрамор. А такого мягкого, чувственного рта дону Лотарио никогда прежде видеть не доводилось. Пальцы и кисти рук графа могли бы служить завидной моделью любому скульптору. На всем облике Бомона лежала печать спокойствия и томности. За весь вечер он не произнес еще и двух слов.

— Джентльмены! — начал он звучным голосом. — Сердечно благодарю вас за это проявление дружбы и внимания! Я считаю для себя величайшей наградой стать президентом Общества, и, когда уйду из жизни, пусть только это и будет поставлено мне в заслугу. Еще раз благодарю вас, джентльмены, и постараюсь быть достойным чести, которую вы мне оказали.

Члены Общества обступили графа, пожимая ему руки. А он с прямо-таки очаровательной любезностью поблагодарил каждого в отдельности.

— Вступая в должность президента, — продолжал он, — я выражаю признательность прежде всего лорду Бильзеру за то, что он предложил мою кандидатуру. У него больше оснований претендовать на эту должность, и я полагаю, меня избрали, чтобы сделать приятное ему. Я благодарен лорду и за то, что он ввел в наш круг дона Лотарио де Толедо. Об этом новом кандидате мне хочется сказать несколько слов.

Он очень молод, моложе лорда Бильзера, который вступил в наше Общество двадцати пяти лет от роду. Следовательно, он еще не знает жизни, и вполне можно предположить, что к нам его привело мимолетное настроение, скорее всего, превратности любви. Между тем нам не пристало принимать новых членов, способных вскоре опять покинуть наше Общество. Кто входит в наш союз, должен вступать в него по убеждению и навсегда. Поэтому я предлагаю — ибо в уставе об этом не сказано ни слова — продлить дону Лотарио испытательный срок на неопределенное время. Пусть прежде твердо решит для себя, готов ли он вступить в наши ряды. С этим все согласны, джентльмены?

— Безусловно! — послышалось со всех сторон.

— Далее, я полагаю, что мы должны всячески облегчить дону Лотарио знакомство с радостями жизни, чтобы он постиг всю важность своего шага. Пусть дон Лотарио познакомится с донной Эухенией Ларганд, а мы сможем наблюдать, как скажутся на нем последствия такой встречи. Если он будет по-прежнему настаивать на своем первоначальном намерении, если заявит, что жизнь ему безразлична, мы подвергнем его обычному испытанию, после чего он станет нашим достойным собратом.

— Да будет так! — согласились все, и граф Бомон опустился на свое место.

Присутствующие разбились на отдельные группы, и дон Лотарио, любопытство которого было подогрето всем происходящим, попытался разузнать у лорда Бильзера подробности о донне Эухении. Сам он мало что слышал о ней в Париже. Госпожа Данглар неохотно говорила о дочери и нередко называла ее холодной и эгоистичной. Да и молодой испанец не мог не признать справедливость слов баронессы.

Он считал, что долг дочери — вернуться к несчастной матери, утешать ее, сделаться ей близкой подругой.