— Какие?

— Это, по-вашему, настоящие слова? Ну так будем продолжать. Мне хотелось увидеть жену Рэндла.

— Зачем?

— Просто хотелось удостовериться, что все будет хорошо.

— Что будет хорошо?

— То, что должно было случиться.

— Ну и как, все хорошо?

— Вы об Энн?

— Нет, о себе.

— Опять о себе! Не знаю. А насчет Энн… были у меня для Энн кое-какие планы, и все могло бы получиться премило…

— Планы?

— Ну да. А у вас-то не было никаких идей насчет её будущего?

Хью смотрел на неё в полном недоумении.

— Идей? Каких идей?

— Неважно. Все равно ничего не вышло. Простофиля она. Притом не единственная. А мне было любопытно, только и всего.

— Постойте, — сказал Хью. — Я не понимаю. Вы говорите так, будто сами все подстроили. Опять вы меня сбили с толку. Прошу вас…

— Подстроила? Как вы грубо выражаетесь. Нет-нет. Но у меня были и другие причины. Я хотела решить насчет денег.

— Каких денег?

— Моих.

— Что решить?

— Кому их оставить.

— Но… почему сейчас? И почему там?

— Понимаете, — сказала она, — у меня появилась блестящая идея: пролезть в ваше семейство через ваших потомков. Вот когда я бы окончательно сбила вас с толку! Может быть, сбивать вас с толку и значит для меня любить вас.

— Не понимаю, — повторил Хью, уже смиренно, немного приободрившись от её мягкого, поддразнивающего тона.

— Я выбрала себе наследника. Из ваших внучат.

— Миранду?

— Нет, не Миранду. Она мне не понравилась. Пенна. Вот кто оказался счастливцем. Ловко придумано, правда?

Хью тяжело опустился на хрупкую, вышитую гладью банкетку, и она жалобно скрипнула. Ветер не унимался, кусты за окном дергались, как марионетки, потрескивал рефлектор, и голоса у него в мозгу продолжали ожесточенно спорить. Он спросил:

— Но почему? Почему?

— Надо же кому-то их оставить! — сказала Эмма раздраженно. — Семьи у меня нет, если не считать двух родственниц, которых я терпеть не могу. Свой колледж я не люблю. Так что же мне делать? Оставлять их вам как будто нет смысла.

— Так или иначе, вы меня переживете. Но я удивлен.

— Я вас не переживу. Это, в сущности, и есть самое главное. — Она все смотрела на него, и взгляд её стал острее и тревожнее, словно она старалась убедить его в трудном споре.

— Вы хотите сказать?..

— Я больна, больна по-настоящему. До сих пор я никому не говорила — пусть думают, что я просто мнительная дура. Но у меня что-то с сердцем, от чего в любую минуту можно отправиться на тот свет. Конечно, может случиться и так, что я ещё много лет проживу. Но именно поэтому я торопилась побывать в Грэйхеллоке. Никогда не знаешь, сколько времени тебе отпущено.

— Родная моя… — сказал Хью и закрыл лицо руками.

— Ну-ну, давайте без эмоций. Вы меня размягчаете, а мне это вредно. Это я тоже вменяю вам в вину. В общем, я составила завещание, так что, если я скоро умру, все достанется Пенну. Вот разве что я ужасно полюблю Джослин, тогда немножко оставлю и ей. Но там много, обоим хватит. Бедная Линдзи!

— Эмма, родная моя… — Хью держал её руку, которую она дала ему охотно, как бы с облегчением. — Милая… — Ему было больно и страшно. — Линдзи не знала?

— Конечно, нет. Я хотела, чтобы меня ещё немножко любили за меня самое, а не за мои прелестные деньги.

— Значит, все пошло бы ей?

— Все пошло бы ей. Если бы она осталась. Тогда она была бы свободна и ей не понадобился бы Рэндл. Я бы дала ей свободу. Это как Просперо и Ариель. Я часто об этом думала.

— Вы думаете, Рэндл ей понадобился… ради денег?

— Ну скажем, ради свободы. Я её не осуждаю.

— Но раз так… будет у них все в порядке?

— Вы ещё так романтичны, Хью! Наверно, все будет хорошо, какие бы у Линдзи ни были мотивы. Мы с вами этого никогда не узнаем. Но люди и не такое переживают и остаются целы. К тому же вполне возможно, что Линдзи ещё не завтра начнет кусать себе локти. Я, может быть, проживу ещё долго. Мне бы хотелось прожить подольше, чтобы насолить Милдред Финч. А если умру скоро, так насолю Линдзи. Так что и так и этак буду довольна.

— Не надо, Эмма, прошу вас. Почему вы хотите насолить Милдред?

— А за её бессердечное любопытство, когда я гостила у нее, после того как вы меня бросили. И еще… ну, в общем, за это.

— Я не знал, что вы тогда у неё гостили.

— Сколько же вы всего не знаете, милый! Она пригласила меня только из любопытства. После этого мы почти не виделись. Десять дней она меня допрашивала, пока я обожала Феликса. Это ей тоже не понравилось. Конечно, я ей ничего не сказала, но я прямо-таки влюбилась в Феликса. Он, конечно, тоже ничего не подозревал, его в то время интересовали ножи, веревки и тому подобные вещи. Да, в четырнадцать лет он был обворожителен. Эта особая грация, как у фавна, она потом исчезает. У Пенна она сейчас есть. И у некоторых женщин. У Линдзи, например. Она очень похожа на мальчика. И у Джослин. Что-то такое гибкое, разбойничье. Знаете, я, наверно, создана для того, чтобы любить четырнадцатилетних мальчиков. Звучит ужасно безнравственно, не правда ли? Но я и есть безнравственная. Потому мне и было так легко с Рэндлом и Линдзи. — Она стиснула его руку и отняла свою, успокоенная, улыбающаяся.

— И за что только вы любили меня? Я-то никогда не был похож на фавна.

— Сама не знаю. Может быть, я тогда ещё себя не понимала. Может быть, мне Феликс открыл глаза. Но вас я любила, да, жить без вас не могла. Не повезло мне, верно?

— Эмма, — сказал Хью. — Позвольте мне о вас заботиться. Я вам не буду в тягость. Хотите свою Джослин — пожалуйста. Но прошу вас, позвольте мне как-то взять вас на свое попечение. Я знаю, я этого не заслужил, но люблю я вас серьезно. Только мне нужен какой-то статус, какая-то уверенность. Так, как было эти последние недели, я больше не могу. Скажите, что в принципе вы согласны, и тогда уж мы придумаем, как быть вместе. — Он весь подался вперед и коснулся её юбки.

— Подумайте, милый, а не будет ли это нелепо — сидят двое старичков и кричат друг другу в ухо нежные слова?

— Эмма, ну давайте будем вместе, давайте наконец будем действительно вместе.

— Для действительности время прошло, — сказала она. — Лучше, чтобы вы обо мне мечтали. Зачем портить вашу мечту? Сохраните её в неприкосновенности до конца. У меня ведь ужасный характер, жить со мной или даже близко от меня нестерпимо. Бедной Линдзи от меня сильно доставалось. Я её ругательски ругала, даже била иногда. А теперь она бьет Рэндла! Налейте-ка мне ещё чаю, если не совсем остыл.

— Я не понял. Вы хотите, чтобы я… продолжал вас любить… как сейчас? — Он все цеплялся за её платье.

— Да, если сможете. Я-то ничего лучшего не желаю. Если уж нам нужно изобразить что-то из прошлого, пусть это будет не тот брак, на который у вас не хватило смелости, а у меня не хватило ума. Пусть это будет какая-то невинная любовь-видение, рыцарская любовь, нечто, что так и не осуществилось, сплошная мечта. А Пенн будет нашим символическим сыном. И вы можете звонить мне и присылать цветы. Вот и получится, как будто мне снова семнадцать лет. Какой ещё нужно молодости, какого возврата, искупления?

— Вы меня обманули, — сказал он с мукой в голосе, — вы меня гоните.

— Хью, перестаньте верить в чудеса. Выходит, что вы недалеко ушли от Рэндла — тот, бедняга, вообразил, что может создать себе рай в восточном вкусе, стоит ему сесть в самолет и разослать несколько писем.

— Но… как вы тут одна справитесь?

— Справлюсь. И буду вполне довольна. Буду бить Джослин.

— Но хотя бы говорите со мной побольше. Мы найдем настоящие слова, вы расскажете мне о себе?

Эмма засмеялась:

— Сомневаюсь, чтобы эти рассказы подошли для ушей юной Джослин.

— Вы хотите сказать, — он наконец понял, — что не будете видеться со мной наедине?

— Джослин так или иначе будет здесь. Я буду держать её в плену, как держала Линдзи. Только ещё строже. — Она мягко высвободила юбку и обдернула её на коленях.