Лицо со шрамом маячило в полумраке. Микелотто тихо кашлянул. Я поднял голову:

— Итак?

— Она здесь, мой господин. Ожидает вас в зеленой гостиной.

— Ну и как она выглядит?

— Я готов забрать ее, если вам она не глянется.

Я усмехнулся, выдал ему кошель золотых дукатов и отпустил с миром.

— Надеюсь, она того стоит, — покосившись на меня, заметил Агапито.

— Я не обеднею от нескольких дукатов.

— Вы понимаете, что я имею в виду. Зачем вы затеяли это, мой господин?

— Просто захотелось, Агапито.

— Это неразумно. Вы рискнули вашим союзом с Венецией, возможно даже добрыми отношениями с Францией, ради удовлетворения прихоти.

— Венеция мне больше не нужна. В том-то и дело… Я сам достиг могущества. К дьяволу Венецию.

— А если король переметнется на их сторону? Ему-то как раз, в отличие от вас, нужна Венеция.

— Во мне он нуждается больше. В любом случае я тут ни при чем. Неужели пропала Доротея Караччиоло? Ведь мы дали ей надежный эскорт для проезда по нашим землям. Вряд ли меня можно обвинять в том, что приключилось с ней в Венеции.

— Можно, так оно и будет, мой господин. Но вам это и так известно. Да ладно… — Он пожал плечами, явно успокаиваясь. — Можете наконец пойти и насладиться вашим трофеем. А я сам все здесь закончу.

Я направился в зеленую гостиную. Стражники в коридоре встречали меня поклонами. Я отпустил стоявших у двери часовых и вошел в гостиную.

Она стояла у окна. Я заметил, как она вздрогнула. Ее волосы в беспорядке, платье испачкано и разорвано. Она притворялась, что смотрит в темноту… но следила за моим отражением.

— Добрый вечер, моя госпожа.

— Как посмели вы задержать меня?

Она повернулась. Большие темные глаза. Белые груди размером со средний кулак. Если бы еще она была блондинкой, я счел бы ее совершенством.

— Разумеется, потому, что я смел и бесстрашен.

— Мой супруг — пехотный командир Венеции, и мне…

Я направился к ней. Присел на край стола. Спокойно снял перчатки — сначала левую, потом правую.

— Диего говорил мне, что вы красивы. Он многое порассказал о вашей натуре.

Белые щеки вспыхнули румянцем. Белые пальцы переплелись. Она смущенно крутила обручальное кольцо:

— Меня возмущают ваши намеки. Ваши действия преступны, и я требую встречи…

— …с представителем венецианского правительства? Один из них заявится сюда утром, уверяю вас. И вы, разумеется, свободно сможете уйти с ним. Если пожелаете…

— Естественно, именно этого я и желаю! Но что вам…

Соскользнув со стола, я приблизился к ней. Заметил, как напряженно бьется жилка на ее тонкой, изящно изогнутой шейке.

Я знаю, чем вы занимались. Я понимаю, чего вам хочется…

— Моя госпожа, вы примете решение завтра утром. А пока… я прикажу принести в вашу комнату кое-какие вещи. Дабы вы могли чувствовать себя более удобно. Если вам еще что-нибудь понадобится, просите без колебаний.

Я опустился на колени. Ее взгляд опустился за мной. Она нахмурилась и судорожно вздохнула.

Глядя на меня, женщины всегда выглядели испуганными. Я говорю о почтенных дамах. И я знал причину. Они желали меня… но сознавали греховность таких желаний. Они были очарованы… но не смели признаться. Они хотели увидеть во мне мерзкое, отталкивающее существо… и не могли. Бедняжки.

Я завладел ее рукой. Кожа подобна нежному шелку. Прижал к своим губам. По ее телу пробежала волна дрожи. От отвращения… или от вожделения?

Я встал. Поклонился. И направился к выходу. Она вновь устремила взгляд в окно. Но что она могла видеть там, во мраке, кроме ее собственного потрясенного отражения?

О боже, что со мной происходит? Уже вечер, я опьянела, и мое сопротивление слабеет. Последние несколько часов оказались на редкость неожиданными, даже ошеломляющими. Я просто не знаю, что и думать.

Едва он покинул комнату после нашего первого разговора, меня охватило страшное волнение. Я досадовала на себя: этот наглец не только пробудил во мне такое сильное желание, что я еле устояла, но очевидно, что он сам это сознавал. Я старалась выглядеть сердитой и возмущенной, намереваясь обойтись с ним с той холодной надменностью, какой он заслуживал; но после упоминания имени Диего у меня возникло ощущение, будто я стояла перед ним обнаженной. Я возненавидела его за столь очевидную грубость. Но вскоре он покинул меня и начал присылать дары.

Сначала принесли засахаренную айву, прочие сласти и мальвазию; потом пришедший слуга зажег множество свечей, а следом явились четверо музыкантов и, устроившись в уголке, заиграли чудную музыку. Потом служанки причесали мне волосы, припудрили лицо и обработали ногти; другой слуга притащил напольное зеркало в золотой оправе высотой в человеческий рост, а камеристка доставила ворох разнообразных нарядов. Сама она выглядела очаровательно, и платья были великолепны. Я предложила ей присесть за стол и отведать сластей и вина. Потом я отпустила музыкантов, и мы вдвоем начали примерять платья. Я спросила ее о герцоге. Либо она ничего не знала о его пороках, либо была хорошей актрисой. Мне казалось, она говорила искренне, но, очевидно, герцог предвидел, что я могу задавать вопросы, и, соответственно, выбрал преданную ему даму.

И сейчас, однако, жар моего возмущения расхолодился вином, и я невольно признала, что присланные наряды восхитительны. Если бы он вновь заглянул сюда, мне было бы трудно изобразить перед ним гордую неприступность. Но это еще было только начало. Череда слуг продолжала удивлять меня изысканной уличной и домашней обувью, лайковыми перчатками, духами и шелковыми шалями и шарфами. Потом появились три дамы, каждая держала бархатную шкатулку. В первой оказалось жемчужное ожерелье; во второй — пара сережек с рубинами; в третьей — золотое кольцо с бриллиантом.

Но вот, оставшись в одиночестве, я с хмельным восхищением закружилась перед зеркалом: я выглядела как принцесса. Подойдя ближе, я присмотрелась к своему отражению. Мои щеки, как я заметила, горели ярким румянцем. Но я не наносила румян, даже не пощипывала щек: румянец совершенно естественный. Неужели я покраснела от смущения или возбуждения?

Раздался стук в дверь, и в мою комнату вошел бородатый толстяк в алом камзоле. Он представился как Рамиро да Лорка. Я вспомнила его имя, камеристка отзывалась о нем как о плохом человеке; он правил в отсутствие герцога, и многих возмутила его крайняя жестокость. Мне стало жутко от дурного предчувствия, хотя он вел себя с изысканной тактичностью.

Поклонившись, он сказал:

— Моя госпожа, меня послали спросить, предпочитаете вы ужинать в одиночестве или в обществе герцога?

— Я предпочла бы поесть со Стефанией.

— К сожалению, моя госпожа, это невозможно. Но не волнуйтесь, завтра утром вы воссоединитесь с вашей камеристкой.

— Тогда я пообедаю в одиночестве.

— Как пожелаете, моя госпожа, — с поклоном ответил Рамиро и направился к двери.

Я смотрела ему вслед до последнего мгновения, борясь с собственным любопытством, а потом воскликнула:

— Ах, ладно, я буду ужинать с его светлостью.

Повернувшись, он внимательно посмотрел на меня и вновь поклонился. Меня раздосадовало то, что он совсем не удивился.

После его ухода я тут же пожалела о своем решении. Что, если доброта герцога — лишь коварная уловка, использованная, чтобы очаровать меня и открыть ему доступ в мою комнату? Он может овладеть мною силой; вдруг он задушит меня ночью, а мой труп выбросит в реку? О, Доротея, какой же дурочкой ты оказалась…

Легкий дымок свечей и аромат розовой воды. В отблесках живого огня ее бурно вздымающаяся грудь.

— Моя госпожа, — проворковал я, — простите, если мои люди испугали вас…

Ее губы приоткрылись, но она промолчала.