Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Исполняющий на эти Крамугасовы телодвижения смотрел меланхолично и без особенного интереса, однако каждый раз сдавленно икал и сильно вздрагивал, когда гость издавал чрезмерно громкий звук.

А так как случалось это очень часто, то и вздрагивал Исполняющий практически постоянно, наполняя комнату каким-то истерическим икающим мычанием.

— Ну когда же, ну когда же вы замолкнете совсем?! — не сдержался он в конечном счете и значительно добавил: — А то буду пресекать…

— Все! Извините, — кивнул Крамугас. — Так туго завязали! Эти ваши поселяне… Кровь почти остановилась… Но теперь — нормально.

— Вот и чудно, вот мило! — захлопал в ладоши Исполняющий. — Очень-очень рад за вас! И, надеюсь, это будет наш последний инцидент.

— Посмотрим. Вам-то что за выгода радоваться? — тихонько буркнул Крамугас.

— Ой, ну какже?! Что вы, что вы!.. — воскликнул Исполняющий. — Вы — наш новый поселянин, вы есть счастлив очень быть… здеся. жить! Э… э-э… — неожиданно проблеял он. — Минуткин. Заедають! Хи… Смотрикыся!..

Он резво сунул два пальца в рот, свистнул, ухнул, наклонился — и пружинная машинка тотчас шлепнулась на твердую крахмальную простыню.

Исполняющий какие-то пружинки подогнул, какие-то, напротив, растянул и снова все сооружение с поспешностью засунул в глотку.

Но теперь уж он не чавкал, не давился, а только пару раз чихнул. Собрался было в третий раз, но — передумал. Просто пукнул. Видимо, веревки донимали в животе… А может, и до этого съел что-нибудь не то.

— Вот и все, мой юный друг, — сказал он жизнерадостно. — Я могу опять, как прежде, с вами разговор вести. Да, простите, ах, простите, не представился ведь я! Такая глупая промашка… Не сердитесь, друг любезный… Мое имя — Лирпентул. А ваше, если не секрет, конечно?

— Крамугас, очень приятно, — машинально отозвался Крамугас и слегка поклонился, дивясь про себя странным речам Исполняющего. — Что это на вас вдруг нашло? Каким-то белым стихом заговорили… Я еще со Школы помню…

— Белым, красным, желтым, синим… Я могу и в рифму — нет проблемы. Тут другая закавыка… Надо нос держать по ветру! Ах, что делать, жизнь такая… — вздохнул Лирпентул. — Как вы видите, я — нем.

— А как насчет глухоты? — поинтересовался Крамугас.

— Что вам ответить, милый друг? Кто глух, кто нем, а кто — и то, и то, — развел руками Лирпентул. — Я только нем, большое упущенье!

— Но вы же говорите!

— Если надо — безусловно.

— Ага, — догадался Крамугас, — стало быть, эта вот штуковина с пружинками — ваш механический язык? И без него вы, как… ну, я не знаю!.. Словомельница, короче… Надо же! А для чего? Зачем вам это? Здесь…

— Тс-с, не кричите! Только строго между нами, только по огромному секрету, — боязливо прошептал Лирпентул, придвигаясь к Крамугасу вплотную. — Говорить у нас не можно, так законы возвещают. То есть можно, но без дела, чтобы точно по уставу. Коль нормален ты, приятель, будешь ты помалкивать… Если глух — прекрасно это, если слышишь — скрой. Но в семье не без урода! Я такой вот — тихой сапой, как и все вокруг, живу, но в душе моей клокочет жажда громко говорить. Как могу, порок скрываю, а когда же разойдусь я, так стихами говорю. Ведь стихами благозвучней, меньше шансов залететь… А молчать мне не под силу, что б со мной ни делали. Разговоры — плод запретный, но ведь сладок этот плод! — жеманно дернув плечиком, хихикнул Лирпентул. — Полагаю, и другие о подобном же мечтают… Как начну, остановиться не могу, ну, хоть убей! Ты же, славный поселянин, мне компанию составишь — будем вместе говорить… Шепотком и до отвалу, днем и ночью — всем назло!

Исполняющий с надеждой посмотрел на гостя и шкодливо подмигнул.

— Нет, — возразил, нахмурясь, Крамугас, — не выйдет. Мне в библиотеку надо. Или — в архив? — сейчас же усомнился он. — Я как-то путаю…

— В архив! — уверенно ответил Лирпентул. — В библиотеке книг не выдают — воруют, знаете, нещадно… Вот архивы — это да! Туда не очень-то идут — читать их все-таки накладно, это вам не про любовь какую, не про девственность большую, да к тому же, между прочим, и не всякому дадут… Вот я подумал, милый друг: уж коли к нам вы прилетели…

— Именно! — не дав договорить хозяину, поспешно согласился Крамугас. — Конечно же в архив! Зачем мне про любовь? А времени — совсем в обрез. Проводите меня, пожалуйста. Ну, что вам стоит?

— Мне не стоит ничего, — пожал плечами Лирпентул, многозначительно взглянув на Крамугаса, — это-то и ценно. Не поймите как намек, но… поймите верно.

— Жмот! — в сердцах заметил Крамугас. — И не стыдно? Я-то думал… Денег, кстати, на планете больше нет — тю-тю, перевелись. Большая переделка, говорят. Я, правда, не вник до конца, но уже — в курсе. Так что давайте… безо всяких… И натуры нет — не взял с собой. В таможне отобрали… Вот и думайте теперь…

16. Праматерь Цивилизаций

Земля у Фини-Глаза вызвала бурю эмоций, среди которых, однако, не было восторга.

Наслышанный о всяческих великих географических открытиях, о древних кровопролитных войнах, о потрясающем строительстве, о грандиозных социальных заварушках и невиданных научных революциях, он рассчитывал, что столкнется (в той или иной мере) со всем этим и теперь, что картины перед ним развернутся невиданные и умопомрачительные. В его распаленном воображении рисовалась роскошная, буйная, сокрушающая все преграды жизнь — жизнь, представители которой, бесспорно, феномен на феномене, и уж, конечно, герои с головы до пят.

В действительности же его взору предстала тихая, на редкость благообразная планетка, окончательно и целиком превращенная в музей самой себя. Все обитатели являлись штатными служителями этого великого музея и честно трудились на ниве реставрации и сохранения.

На выходе из Космотягодрома сразу бросался в глаза восхитительный плакат:

«В прошлое путешествовать нельзя. А прилететь на Землю — можно! Верный шанс!»

И потому каждый, кто прибывал — по делу и без дела — на эту славную планету, становился поневоле ее активным экскурсантом, которому ласковые и гостеприимные земляне наперебой демонстрировали все, что только умели, и все, чем имели, фигурально выражаясь, честь хотя бы косвенно гордиться.

Всякий, посетивший Землю, мог наглядно и довольно быстро убедиться: были в истории гуманисты, но сама История никогда гуманной не была. Отсутствовал образец для подражанья.

В равной степени не смел похвастаться гуманистичностью и ни один общественный строй, сколь бы ни превозносили ту или иную формацию люди, жившие при ней.

Ибо любой строй — что бы там налево и направо ни трепали доморощенные теоретики, кормившиеся, ясно, из музейного корыта и — для нужд музея — долго и пытливо размышлявшие о мудрости и назидательности всяческих музейных экспозиций, — так вот, любой конкретный строй был лишь условно-составным звеном цельнокроенной Истории, не признававшей сроду человеколюбия и сострадания, как не обладает ими эволюция в природе вообще.

Есть только объективные законы, в которые отдельный человек либо способен, подшустрив, вписаться, либо нет.

Оттого так часто разные историографы и разумели пол настоящей Историей исключительно те положения и ситуации, что творились отдельными личностями, временно вознесшимися над остальными и получившими так называемую власть.

Наделе же эти загадочные личности сами гроша ломаного не стоили — потому и делались великими, что воплощали в собственных поступках обязательную бездуховность эволюции. И не они Историю творили, а их жестоко подминали под себя неумолимые законы.

Ни Александр Македонский, ни Наполеон, ни Гитлер, ни дедуня Ленин, ни майор Задупка, ни Мартын Имбгвандпырдук по существу Историю не создавали — они ею жили, и только.

Поскольку честные историографы о разных происшествиях обычно врали (от хронологии до местоположений царств), а проверить все — на степень их реальности в натуре — было просто невозможно, то на выбор предлагались версии вполне научные и даже вроде достоверные, хотя желающий и мог бы усомниться в кой-каких деталях…

18
{"b":"204060","o":1}