Договор о ненападении с нацистской Германией обозначил новый, нейтральный курс советской внешней политики. Его изложил Молотов в речи перед Верховным Советом 31 августа, когда предлагал официально ратифицировать пакт. Начал он с объяснения причин, из-за которых потерпели неудачу переговоры о тройственном союзе: Польша при поддержке Британии отказалась от советского военного содействия, что означало невозможность достичь удовлетворительного военного соглашения. После провала военных переговоров с Британией и Францией, продолжал Молотов, СССР решил заключить пакт о ненападении с Германией. Объясняя, каким образом Советский Союз допускает возможность подписания договора о ненападении с антикоммунистическим нацистским государством, Молотов заявил слушателям, что «политическое искусство в области внешних отношений заключается не в том, чтобы увеличивать количество врагов для своей страны. Наоборот, политическое искусство заключается здесь в том, чтобы уменьшить число таких врагов и добиться того, чтобы вчерашние враги стали добрыми соседями, поддерживающими между собою мирные отношения»²⁸.

1 сентября 1939 г. Германия вторглась в Польшу. 17 сентября Красная Армия вошла в Польшу с востока. В секретном дополнительном протоколе советско-германского пакта присутствовал намек на такое двойное вторжение: «В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Польскому государству, сферы влияния Германии и СССР будут разграничены приблизительно по линии рек Нарев, Висла и Сан. Вопрос о том, желательно ли в интересах обеих Сторон сохранение независимости польского государства и о границах такого государства, будет окончательно решен лишь ходом будущих политических событий»²⁹.

Это соглашение не было заранее продуманным планом о вторжении в Польшу и ее разделе, как может показаться сегодня. Сталин был слишком осторожен, чтобы брать на себя обязательства пойти столь радикальным курсом. События сложились так, что Польша сдалась поразительно быстро, и британцы с французами, хотя и объявили Германии войну, не проявили ни малейшего желания ввязываться в военные действия на востоке. И в этих условиях СССР получил возможность, ничем не рискуя, занять силой свою сферу влияния в Восточной Польше.

О советском вторжении Молотов объявил в выступлении по радио: «События, вызванные польско-германской войной, показали внутреннюю несостоятельность и явную недееспособность польского государства… Польское государство и его правительство фактически перестали существовать… Польша стала удобным полем для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР… От советского правительства нельзя также требовать безразличного отношения к судьбе единокровных украинцев и белорусов, проживающих в Польше и раньше находившихся на положении бесправных наций, а теперь и вовсе брошенных на волю случая»³⁰.

Объяснение Молотова не так надуманно, как может показаться. Польские территории, занятые Красной Армией, представляли собой преимущественно западные районы Украины и Белоруссии, расположенные восточнее так называемой «Линии Кёрзона» – этнографической границы между Россией и Польшей, установленной во время Парижской мирной конференции 1919 г. Впрочем, реальную границу определили победа Польши в Русско-польской войне 1919–1920 гг. и условия Рижского договора 1921 г., который вынудил СССР уступить Польше Западную Украину и Западную Белоруссию. Но М. не смирилась с потерей этих земель. Так что советское вторжение в Восточную Польшу выражало как патриотично-националистические чаяния, так и геополитически обоснованное желание не позволить немцам занять Западную Украину и Западную Белоруссию. И большая часть неполяков (евреев вместе с белорусами и украинцами) приветствовал Красную Армию как освободителей и защитников от немцев. Надо признать, народные восторги вскоре поутихли. К концу 1939 г. Западная Белоруссия и Западная Украина подверглись насильственной и жестокой «советизации» и были введены в состав СССР. Жертвами советского террора стали четыреста тысяч этнических поляков, которые были отправлены в тюрьмы, а затем депортированы во внутренние районы Союза. В их числе оказались более двадцати тысяч польских офицеров и государственных служащих, которых казнили во время Катынского расстрела, устроенного в апреле 1940 г. в лесу под Смоленском и в других местах.

27 сентября Риббентроп прилетел в Москву для переговоров о советско-германской границе и Договоре о дружбе, который должен будет определить демаркационную линию в Польше. После бесед между Риббентропом, Сталиным и Молотовым Советский Союз и Германия выпустили 28 сентября совместную декларацию. Она призывала к окончанию войны и обвиняла западные страны в продолжении боевых действий³¹.

31 октября 1939 г. в Верховном Совете Молотов вновь затронул тему виновности Англии и Франции в войне: «Известно, например, что за последние несколько месяцев такие понятия, как «агрессия», «агрессор», получили новое конкретное содержание, приобрели новый смысл. Нетрудно догадаться, что теперь мы не можем пользоваться этими понятиями в том же смысле, как, скажем, 3–4 месяца тому назад. Теперь, если говорить о великих державах Европы, Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира»³².

Выступая в августе, Молотов заявлял, что Советский Союз не вписывается в общий курс европейской международной политики. Теперь он уточняет: СССР начинает равняться на Германию, но та является ему политическим соратником, а не военным союзником: Отношения Германии с другими западноевропейскими буржуазными государствами за последние два десятилетия определялись прежде всего стремлением Германии разбить путы Версальского договора… Отношения Советского Союза с Германией строились на другой основе, не имеющей ничего общего с интересами увековечения послевоенной Версальской системы. Мы всегда были того мнения, что сильная Германия является необходимым условием «прочного мира в Европе»³³.

Именно такими словами советская Россия объясняла «рапалльские отношения» с Германией в 1920-е гг. – названные так в честь пакта 1922 г., который восстанавливал дипломатические отношения между двумя странами после Первой мировой войны. Сталин и Молотов предложили возродить то политическое, экономическое и военное сотрудничество с Германией, что существовало в 1920-е гг. Эти отношения прервались в 1933 г. с приходом к власти Гитлера; впрочем, Сталин и Молотов никогда не считали нацистский режим непреодолимым препятствием к дружбе с Германией. Как любил повторять СССР, он выступал за мирное сосуществование всех стран, независимо от их внутреннего строя. Отношения с Гитлером испортились по причине его антисоветской внешней политики, а не из-за политической идеологии. Вернется ли Гитлер к своей антисоветской иностранной политике, оставалось вопросом открытым. Но сейчас Сталин и Молотов не исключали возможности долгосрочного сосуществования или даже союза с нацистской Германией.

После раздела Польши высшим приоритетом для Сталина стало включение стран Балтии в сферу влияния СССР. В секретном дополнительном протоколе к советско-нацистскому пакту говорилось, что Эстония, Финляндия и Латвия отныне находятся в советской сфере влияния, а Литва – в немецкой: «В случае территориальных и политических преобразований в областях, принадлежащих Прибалтийским государствам (Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы влияния Германии и СССР»³⁴.

Опасаясь, что Германия войдет в Литву, Сталин договорился о включении ее в советскую сферу влияния в секретном протоколе, прилагавшемся к Советско-германскому договору о дружбе и границе. В обмен немцы получали дополнительные польские территории³⁵. В конце сентября – начале октября Союз провел серию «переговоров» с балтийскими политиками. Во время этих дискуссий генсек и нарком изображали «доброго и злого следователя» – этот прием стал стандартным инструментом в их дипломатическом репертуаре.