Миднайт уже прекрасно помнил, какое это было для него тяжелое время: как он чуть не бросил юридический факультет, как разрывались их отношения с Лейси по мере того, как она все больше связывала свою жизнь с домом Дугласов, и как они окончательно прекратились в ту ночь, когда умер его отец и он явился на большой прием по случаю Рождества к Дугласу и обвинил Сэма в убийстве. Сэм приказал выкинуть его, а Лейси стояла рядом с Сэмом и смотрела.

Два дня назад в кабинете медперсонала оставили конверт с заляпанным кровью газетным обрывком, где сообщалось о бегстве Коула из психиатрической лечебницы. А вчера Миднайт получил еще один конверт с материалами по убийству Сэма, его похоронам и зачитыванию завещания. Коула разыскивала полиция, а все имущество Сэма было опечатано впредь до завершения расследования. Получалось так, что у Лейси за душой не было ни гроша. Почему Дж. К. и предложил ей свою помощь.

Убийство Сэма по-новому освещало всю эту чудовищную историю, но Миднайт ни о чем не расспрашивал Лейси, потому что видел: она не на шутку встревожена. А он боялся, что если станет наседать на нее, то разрушит и без того хрупкие отношения, она сбежит и он лишится ее.

Ему, разумеется, и в голову не приходило снова влюбиться в нее, но все получилось помимо его желания, когда он был между жизнью и смертью, а она убаюкивала его своим пением, проникавшим в его мерцающее сознание сквозь боль и ужасающую тьму. Десять лет он изводил себя необходимостью ненавидеть ее, но она так и осталась где-то в глубинах его существа прежней Лейси. И сейчас, хотя она всем своим видом пыталась показать, что приходит к нему в больницу из чистой дружбы, он видел, что она испытывает к нему нечто большее. Он хорошо помнил, как она выжила Ольгу, как страстно его целовала, как подчеркнуто изысканно одевалась, являясь к нему в больницу, как неотступно ее глаза следили за каждым его движением.

Она обычно носила шелковые блузки и юбки, плотно облегающие ее тело и подчеркивающие формы. Верхние пуговки на блузке она всегда оставляла незастегнутыми, так что, когда она склонялась над ним, он видел белоснежные холмы ее грудей. Юбки на ней, как правило, были короткие и не закрывали красивых ног. От нее и от ее волос исходил аромат роз, и долго еще после ее ухода он витал в воздухе, так что казалось: Лейси здесь и никуда не уходила. Когда их глаза встречались, она вспыхивала как девочка.

В дни, когда она посещала его, Миднайт часами вышагивал после ее ухода, чтобы успокоиться и сесть за обычные нудные вечерние занятия: он изучал юриспруденцию, читал газеты и журналы, в том числе юридические, просматривал дела, которыми они занимались с Дж. К. Он читал до самого рассвета, потому что читал теперь не так быстро. Потом смотрел телевизор, чтоб развеяться. Но стоило ему заснуть, и смутные тени из его подсознания толпой выходили на сцену. Он всеми силами пытался во всем сравняться с Лейси, пока не поздно. Доктор Лескуер неоднократно говорила ему, что он чересчур давит на себя и Лейси, что он и так все вспомнит в свое время.

– Но к этому времени Лейси не будет, – возражал он.

– Она оставалась с тобой, когда это тебе было очень нужно.

– Но у нее есть и свои дела. Она чего-то боится. Но чего?

– Уж очень ты настырный. В конце концов, раз она не считает нужным говорить тебе, надо уважать ее право. Расслабься. Ведь главное – это то, что ты выздоравливаешь на глазах. В моей практике ничего подобного не бывало. Но отныне у вас с Лейси пути расходятся.

– Ты не права, Инносенс. Выздороветь – это еще не все. Может, без Лейси для меня это ничего не значит.

Дж. К. помогать отказался наотрез:

– В тот последний раз, когда я пытался защитить ее, ты очутился на утесе. Будь я проклят, если еще раз влезу в это дело!

– Да неужели правда столь чудовищна?

– Ты привык так думать.

– А ты?

– Нет. Но как я уже сказал, именно оттого, что я так не думаю, ты чуть дуба не дал. Ни одна женщина не стоит твоей жизни.

– Она – стоит.

Лейси никогда не опаздывала. Ерунда. Сегодня она явно опаздывает. Может, все оттого, что она так же боится этого последнего свидания, как он мечтает о нем. Но можно ли ее винить за это, с внезапной болью подумал Миднайт. Может, он и встал на ноги, но разве его назовешь надежным мужиком, каким он некогда был? А ее всегда тянуло к героям и принцам – а не к каким-то недоумкам, разбивающимся в лепешку на машине.

Только спокойнее. Надо продержаться еще несколько часов.

Миднайт, стоя перед зеркалом, приглаживал влажной черной щеткой свои иссиня-черные волосы в ожидании Лейси. Он никак не мог привыкнуть к бледному, как призрак, незнакомцу с коротко подстриженными волосами – все, что осталось от его задорной петушиной прически и от самого задиристого Джонни Миднаита. И дело было не в потере веса или в шрамах на смуглом лбу и одного – более глубокого на правой щеке. И даже не в этом ежике волос. Его пугали более глубоко запрятанные раны, от которых он может никогда больше не оправиться, если Лейси снова упорхнет из его жизни.

В коридоре раздались неуверенные шаги. Джонни впился глазами в дверь.

Сквозь щель просунулись крошечные беленькие пальчики – гораздо ниже того уровня, на котором могла быть рука Лейси. Темное лицо Миднаита расплылось в доброй улыбке. Отложив в сторону щетку, он присел на корточки. В комнату смущенно вошла его восьмилетняя соседка, прижимая к груди носки, кроссовки и большущего мишку. Увидев Джонни, она, забыв о смущении, бросилась ему в объятия.

Коротко остриженные кудряшки Амелии были чуть длиннее его волос – несчастный случай с выстрелом, после которого половину ее лица парализовало, произошел за несколько месяцев до его катастрофы.

Девчушка протянула свои носочки молча и с улыбкой – это был их любимый ритуал, повторяющийся каждое утро. Джонни аккуратно приподнял ее со всеми ее вещичками – носочками, кроссовками и игрушечным мишкой – и отнес к кровати.

Она стала приседать на одной ножке – ее новое достижение за неделю на сеансах физиотерапии.

– Ну, теперь-то ты наденешь носки сама, – напомнил ей Джонни об ожидающем ее задании.

Амелия с торжествующей улыбкой и с очаровательной неуклюжестью нагнулась и шлепнулась, пытаясь натянуть носочек на ножку.

– Я и кроссовки могу надеть. Смотрите, мистер Миднайт.

Джонни нагнулся к ней, глядя, как она воюет с обувью.

– Вот только со шнурками пока не справиться, – пожаловалась девочка.

– Скоро у тебя и с этим будет все в порядке, – подбодрил он ее, демонстрируя, как завязывать шнурки; он делал это очень медленно, этап за этапом и закончил все большими петельками.

Амелия схватила шнурки своими пальчиками и попыталась завязать их сама, но петельки не слушались ее и запутались в узел. Девочка пыталась повторить все с самого начала. Закусив губку, она старалась сосредоточиться, не отчаиваясь от своей неуклюжести.

– Вы видели, как получился узелок?

– Просто потрясающе!

– Вот с петельками плохо. Сделайте их еще разок, – приказала она.

Внимательно следя за его движениями, она нетерпеливо отвела его руки и стала делать петельку сама. На этот раз пусть не очень аккуратно, но завязала кроссовки, правда петли шнурков оказались столь большими и нелепыми, что тут же развязались.

Однако это не помешало их взаимному удовольствию: оба смотрели на запутавшиеся концы шнурков с восторгом.

Миднайт закинул свою черную голову и расхохотался. Амелия обхватила его ручонками за шею и поцеловала в щеку.

– Мне кажется, я вас очень люблю, мистер Миднайт, – прошептала она ему на ухо. И, покраснев от смущения, спрятала головку у него на груди.

Джонни был так тронут, что тоже вдруг залился румянцем.

– Когда я вырасту, у меня будет дружок, похожий на вас.

А я бы хотел, чтоб у меня была девчушка, похожая на тебя.

Шнурки на второй ножке Амелии Миднайту пришлось завязывать самому, потому что, как ни билась девочка, это ей не удавалось. Они только справились с Амелиным туалетом, как послышались стремительные легкие шаги Лейси. Амелия спрыгнула с кровати и спряталась за дверью, прижимая к груди медвежонка и с озорным видом хихикая.