Наконец все оборвалось.

Я обливался слезами, корчился в судорогах. И все же какая-то часть моего ума держалась прямо, гордясь своей героической выдержкой. Муки прекратились, и я снова увидел китайскую лабораторию.

Очень хорошо , одобрил Дени. Прибыла испытуемая. Я на минутку разорву метаконцерт и обследую ее.

Сверхъестественно яркое зрелище тут же приобрело размытые, пастельные тона. Я обнаружил, что лишь один из сотрудников лаборатории является оперантом. Его аура была бледная, желто-зеленая, как у светлячка. Дверь отворилась, и вошла молодая женщина с аурой, по цвету напоминавшей объятый пламенем дом; подопытная запихивала в рот остатки сладкого пирога с рисом и облизывала пальцы. На ней был красный комбинезон и белые сапожки на высоких каблуках. Перед тем как опуститься в кресло, она со скучающим видом кивнула ученым. Один привязал ее к креслу, другие возились с оборудованием, затем все вышли, затворили дверь и оставили женщину одну.

Дени восстановил метаконцерт. И снова каждая деталь камеры стала на удивление четкой; я впервые заметил параболическое блюдце, висящее над головой китаянки. Оно походило на световой рефлектор с замысловатыми штуковинами в центре.

В соседнем контрольном помещении команда готовилась к эксперименту. Руководитель-оперант дал телепатический сигнал, и подопытная начала монотонно считать на декларативном модуле.

На счете «десять» возник зеркальный купол и скрыл из виду женщину вместе с креслом. Одновременно оборвалась телепатическая речь. Купол имел форму полусферы, наподобие половинки яйца, отшлифованную, как стекло. Сверху он чуть-чуть не доходил до висящего рефлектора, а снизу прикрывал кольцо датчиков.

Не успел я удивиться, как Дени предупредил меня:

Еще один рывок, дядя Роги. Все, на что ты способен… через зеркальную поверхность!

Наши сцепленные умы рванулись вперед, на этот раз я и впрямь потерял сознание, испытав лишь секундную вспышку смертельной агонии. А когда пришел в себя, уже сидел на софе в своей хановерской квартире, и голова моя пульсировала, словно ее только что сунули в унитаз и спустили воду. Я услышал в ванной звуки рвоты и воды, бегущей в раковину. Через несколько минут с видом живого трупа вошел Дени, вытирая полотенцем мокрые волосы.

— Ну что, мы прорвались через чертов купол? — прошептал я.

— Нет.

— Механический умственный экран, не так ли?.. Говорят, его невозможно создать.

— Я этого не говорил.

Он поднял с пола свой дождевик. Никогда еще я не видел племянника в таком измочаленном состоянии. Его эмоции были от меня полностью скрыты.

— Ты понимаешь, что они могут преградить доступ Психоглазу? — допытывался я. — За этой штукой они вольны делать все, что им заблагорассудится, а адепты ВЭ никогда не узнают! Если ты не смог через нее прорваться, значит, ни один мета не сможет… Есть какой-нибудь способ его вскрыть?

— Разрушить генератор, — сказал Дени. — А помимо этого — не знаю. Надо будет создать собственный и поэкспериментировать. — Он открыл входную дверь. — Еще раз спасибо, дядя Роги.

— Но мы снова на нуле! — закричал я. — Китайцы дико ненавидят русских и наоборот. Они начнут гонку вооружений и, может, даже нанесут упреждающий удар!

— Спокойной ночи. — Дверь закрылась.

Я выплюнул ему вслед грязное ругательство и удивился, как это Марсель упустил случай, выйдя из кухни, облить меня презрением. Он лишь вскочил на хромоногий стул, встопорщил усы и уставился на почти полную бутылку шотландского виски.

— Самая разумная идея за ночь, — согласился я и прилег на софу приканчивать виски под барабанный гром дождя по стеклу.

А кот снова свернулся калачиком у моих ног.

Нью-Йорк, Земля

4 марта 2012 года

В Институте Слоуна-Кеттеринга работала целая группа оперантов, поэтому доктор Колвин Пристайн врубил умственный щит на максимальную мощность. Напряжение после трехчасовой консультации отпустило лишь в такси, и он пришел в себя уже перед входом в отель «Плаза», услышав, как перепуганный водитель стучит в стекло.

— Ради Бога, ничего страшного! — простонал Пристайн. — Уж и задремать нельзя на минутку! — Он вставил кредитную карточку в прорезь бронированной перегородки. — Возьми пятнадцать.

— Могу я чем-нибудь помочь, доктор Пристайн? — Швейцар предупредительно поднял над ним зонтик и протянул руку в белой перчатке.

— Нет. — Доктор вытащил карточку, вышел и зашагал к отелю.

Арнольд Паккала ждал его в вестибюле.

Что он сказал?

Черты Пристайна были сложены в привычную гримасу рассеянного добродушия. Ум его оставался непроницаемым за верхним слоем.

Передай Киру, что я поднимаюсь.

???

Пристайн повернулся спиной к помощнику и направился к лифту. Он держался начеку, чтобы отразить любую попытку принуждения, но Арнольд лишь постоял немного, глядя ему вслед и строя догадки, затем вошел в телефонную кабину.

Не успел доктор выйти из лифта, как двери апартаментов распахнулись перед ним. Адам Грондин, более замкнутый, чем Паккала, даже не пытался любопытствовать.

— Босс в гостиной.

Пристайн кивнул, сбросил пальто и вытащил папку из дипломата

— Собери вещи. Он отправится немедля.

— Черт! — прошептал Грондин. — Черт, черт, черт!..

— Свяжись с миссис Трамбле и попроси ее подождать у телефона. Думаю, он сам захочет ей сказать.

— О'кей, док.

Пристайн прошел в гостиную и плотно закрыл за собой дверь. Киран в халате стоял у окна, сцепив руки за спиной.

— Садись, Кол. Выпьешь чего-нибудь?.. Не утруждай себя словами — просто откройся.

Со слезами на глазах доктор повиновался.

Киран О'Коннор глянул вниз на центральный парк. Клочья тумана запутались в набухших почками ветвях деревьев. Конный полицейский остановился у скамьи, где лежал укрытый газетами бродяга, и поднес к губам мегафон.

— Надо же, — сказал Киран, — любопытный случай божественного возмездия… Это было бы знаменательно, когда б не тот факт, что меня уже не остановить.

— Но, Кир, у тебя метастазы. И лимфография и изоферменты показывают…

— Хватит, я все понял.

— Я договорился, тебя немедленно положат под чужим именем…

— Нет.

— Но это необходимо!

Киран засмеялся.

— Вы, доктора… привыкли выносить решения о жизни и смерти. (Не будь дураком, Кол, на кой черт мне твои паллиативы, твоя ослабляющая мозг химия, я всю жизнь прожил в боли и это приму… Я сохраню свои силы, пока Черная Мать не заберет меня и всех остальных… мне даже приятен Ее жест в доказательство того, что я самый любимый, как Она всегда говорила, где твоя вера, где твоя любовь, я скорректирую чертову заразу, отражу материю умом, другие операнты могут, почему не я? )

Ты не достиг таких высот в коррекции. Есть хорошие целители, есть плохие, а самокоррекция, наименее изученная область, она вся состоит из подсознательных факторов, способных не только стимулировать, но и усугублять…

Киран повернулся, взмахом руки оборвав разглагольствования доктора.

— Довольно, Кол. Я согласился на твое обследование, потому что… мне было интересно. Наверно, я предчувствовал что-то в таком роде, когда еще только выходил на старт. Л это лишь сигнал.

— Но если отказаться от всякой терапии, боль станет невыносимой.

— Ты же знаешь, для меня ничего невыносимого нет. (Кроме неверности .)

Пристайн обреченно свесил голову.

— Ты босс. — Он помедлил. — Я попросил Адама соединить тебя с дочерью. Решил, что ты захочешь ей сообщить. Извини, если я был не прав.

Лицо Кирана окаменело. Странно искаженный образ Шэннон засверкал на его безупречно гладком и твердом умственном экране. Но тут же исчез, и Киран улыбнулся.

— Учитывая твое мрачное пророчество насчет самокоррекции, сколько мне еще осталось терпеть?

— То, что ты сейчас терпишь, уже чудо!

Киран одобрительно хмыкнул.