— Или наиболее совершенное нападение.

— О да! Представь себе современный город, лишенный электричества и электроники. Фактически это была бы гибель цивилизации, возвращение к средневековью.

Виктор обвел рукой помещение.

— А если мы его заложим?

— Попробуй доказать! Это невероятно дорогостоящая система управления коммерческой спутниковой связью — и больше ничего. Никаких инкримирующих элементов тут никто не найдет. А против того, чтобы иметь в банке данных описание «звездного удара», закона нет, тем более если ты занимаешься производством спутниковых систем управления. Что до космической аппаратуры… она может контролировать любой тип спутников — метео, связи, наблюдательных, трансляционных. У папы их по меньшей мере сорок шесть.

— И когда «звездный удар» будет закончен?

— В конце две тысячи тринадцатого. Несчастливый год… а может, счастливый — как взглянуть.

Виктор хмурился, напряженно размышляя за умственным барьером.

— В схеме завоевания мира, начертанной твоим отцом, по меньшей мере десяток дыр. Самое уязвимое место, безусловно, Китай. Он независимо от всех управляет своими спутниками и располагает собственными эксимерными батареями. Что, если в качестве щита он использует сигма-поле?..

— Папа не собирается завоевывать мир.

— А тогда что же…

Она пошептала в микрофон. Экран почернел. У Виктора волосы на голове зашевелились.

— Но это… безумие!

— Это — его видение Абсолюта, — уточнила Шэннон. — Он предложит тебе «звездный удар» как орудие мирового господства, а ты за это поможешь ему разрушить оперантный корпус. Папа знает, что на него уже вышли. — Она встала, разгладила на бедрах белую юбку, криво улыбнулась. — Возможно, даже подозревает, кто его предал. Но он загнан в угол своей любовью. Все еще надеется повернуть меня на избранную им дорогу. А не меня, так ребенка…

— Любовь! — В устах Виктора слово прозвучало богохульством.

Шэннон отвернулась от него.

— Я редко сюда прихожу. Только когда хочу вспомнить и укрепить свою решимость. Он именно тут сделал со мной это… И всякий раз, как я ухожу отсюда, мне делается страшно. Что, если дверь не подчинится приказу или вдруг откроется с другой стороны, он войдет и потребует, чтобы я подтвердила свою привязанность? Смогу ли я его отвергнуть? Может, я уже подтвердила?..

Нет ! — сказал Виктор, и она припала к нему так, что страх и ярость растворились в забвении.

Несколько часов спустя она открыла дверь. В холле было пусто. Сквозь стеклянные панели они увидели бушующий снаружи ураган.

— Мой «феррари»! — взвыла она. — Я оставила окошко открытым!

Смеясь, они побежали к лифту.

Луисбург, Пенсильвания, Земля

6 августа 2012 года

Надзиратель федеральной тюрьмы открыл дверь в маленькое помещение с одним металлическим столом и двумя стульями.

— Подойдет, профессор Ремилард?

— Прослушивается? — ровным голосом спросил Дени.

Надзиратель хмыкнул.

— Что вы! В двери есть окошечко, но агент Табата уже дал нам понять: во время вашего свидания с заключенным никакого надзора не требуется. Приказать, чтобы его привели?

— Да, пожалуйста.

Дени поставил на стол дипломат. Едва надзиратель вышел, он извлек оттуда четыре ничем не примечательные карточки и разложил их по углам камеры. Если и есть «жучки», они теперь ослепнут и оглохнут.

Пришлось объяснить президенту, что дальнее корректирующее испытание невозможно. В процессе ВЭ необходимо невероятное усилие, чтобы подслушать даже декларативную телепатию — самый «громкий» тип, а прочесть скрытые мысли наблюдаемого на таком расстоянии ни один виртуоз не сможет. Единственный способ проверить странное признание жены Джерри Трамбле — испытать его при личной встрече. Опыт может иметь успех, а может и не иметь — в зависимости от психического настроя Трамбле.

Что до морально-этической стороны… Тут Дени все тщательно обдумал. Поскольку законодательство, разрешающее умственный перекрестный допрос, еще в стадии ратификации, он примет его de facto с условием, что никакая добытая им информация не будет использована в качестве прямых улик и ему ни в чьем деле не придется давать показания.

Президент насмешливо одобрил его осторожность и предусмотрительность. Дени ответил, что эти качества являются вопросом выживания, учитывая сложившееся в мире отношение к оперантам. Тогда Баумгартнер на полном серьезе выразил уверенность в переменах к лучшему, а Дени с грустью возразил, что лично он не замечает тенденции к улучшению отношений между оперантами и нормальными людьми, и если обвинения миссис Трамбле относительно происков скрытых оперантов будут доказаны, то Сыновья Земли и другие мракобесы опять получат козырь в руки, и уж тогда имидж операнта никто не исправит. Президент положил ему на плечо свою лапищу и велел мужаться. После ноябрьских выборов появится возможность начать решительные действия во многих областях. А теперь… Трамбле! Дени обещал сделать все, что в его силах, и доложить о результатах одному президенту.

Дверь отворилась, и вошел Джерри.

— Привет, Дени. (Вот и я, знаю, видок у меня тот еще, колит, понимаешь, замучил, я сбросил десять кило, жена путается с каким-то неизвестным оперантом и носит от него ублюдка, а тесть говорит: все да простится! Какого дъявола, тоже великий судия нашелся! И какого дьявола ты ТЕПЕРЬ приперся, когда мне осталось четыре дня до выхода из этой вонючей дыры? )

— Прости, что побеспокоил. Я понимаю, как тебе тяжело. Всем нам тяжело… И я должен задать тебе несколько важных вопросов.

ЕЩЕБЫтынедолженкакогохренаявбилсебевголовучтоспасаю ВсехОперантовотБАУМГАРТНЕРАВРАГАРОДАЧЕЛОВЕЧЕСКОГО?! Дерзость! Безумие! Чье-тосволочноеПЮМЫВАНИЕмозгов…

Дени почти всегда прятал глаза от тех, с кем беседовал. Его прямой взгляд парализовывал нормальных и повергал в панику оперантов. Даже члены его семьи иной раз лишались дара речи, когда он случайно выпускал поток энергии, вместо того чтоб сдерживать его под маской любезности, которую высочайшие умы только учились носить. Вот и теперь, когда на него выплеснулась речь Трамбле, оскверненная жалостью к себе и унижением, Дени упорно смотрел в столешницу. Непонятно, для чего он положил перед собой блокнот и ручку. Телепатическое бормотанье продолжалось, и рука Дени машинально нарисовала квадрат, потом звезду, круг, крест и три волнистые параллельные линии.

— Что это? — воскликнул Джерри. — Карты Зенера!

Он рассмеялся, расплакался, вспомнив первую их встречу тридцать три года назад, когда двенадцатилетний сопляк явился в пыльный гранитный карьер в Барре (Вермонт), попросил его на минутку отложить свою кувалду и ответить на несколько очень важных вопросов…

Да , подтвердил Дени, мы пользовались этими картами. Старомодный набор экстрасенсорики, получивший известность благодаря доктору Раину. А ты чуть джинсы не обмочил, потому что ни о чем понятия не имел. Ни малейшего понятия.

Да-да-да! Знаю, ты проводил испытание не ради себя, а ради меня, чтоб я мог поехать в Дартмут и работать с тобой, Тленном, Салли, Такером… со всей Группой… Господи, Дени, скажи, как я умудрился вляпаться в такое дерьмо?!

— Послушай, Джерри. Ты еще на многое способен. Если захочешь… можно все исправить.

Джерри замер.

— Что исправлять?.. Я до самой смерти буду твердить, что поступил так, поскольку считал это правильным. Я нас не опозорил, Дени. Пускай я идиот, безумец, но не провокатор, я не хотел скомпрометировать оперантов.

Дени поднял на него глаза.

Джерри разинул рот в беззвучном крике, закрыл лицо руками, плечи его судорожно вздрагивали.

Ты знаешь, ты знаешь, Боже, ты все знаешь…

Я не все знаю, Джерри, но должен знать. Шэннон кое в чем призналась — сперва Нела Баумгартнер, потом самому президенту. Правда, что Киран О'Коннор сильный оперант?

Разумеется, нет.