…В условленное время Солтан с Туганом были близ Белой скалы. Почему нет Шайтана? И что там с матерью: увезли ее в тюрьму или передумали? Удалось ли Шайтану и другим ребятам узнать что-нибудь о партизанах?

Скорее всего, никто не явился на связь потому, что фрицы нашли труп Кривого. Отряду пришлось притаиться. А тут еще этот снег. Птичка пробежит – и то следы остаются. Нет, нельзя сюда больше ходить из Аламата. И Солтану тут больше нельзя оставаться. Зимний лес выживал двух беглецов…

Он вздрогнул от треска сучьев. Конь тревожно всхрапнул и раздул ноздри, принюхиваясь. Солтан закинул уздечку на шею Тугана, чтобы взлететь в седло.

Опять треск. Солтан вскочил в седло. Он и Туган замерли. Снег и губит, и спасает: белый конь, белая шуба и белый башлык – не так заметно на снегу!

Снова треск. Солтан отчетливо увидел всадника, наблюдающего за ним из-за огромной сосны. Рядом еще один.

Солтан развернул Тугана, чтобы поскакать за Белую скалу, а там – в глубь леса.

Погоня! Туган понял опасность и летел через камни, поваленные деревья. «Впереди широкий и глубокий овраг, – вспомнил Солтан. – Как быть?»

Он на миг оглянулся. Впереди скачет, кажется. Алия, бывший конюх завода, прозванный Обрубком. Остановиться? Но другой всадник не в горской одежде, а в немецкой форме. Значит, Обрубок служит у фрицев…

– Быстрей, Туган! шепнул Солтан коню.

Раздался выстрел. Другой. Это только прибавило Тугану рыси. «Стреляют мимо! -догадался Солтан. – Им нужен живой конь!»

Быстро темнело. Погоня не отставала. Снова выстрел, на этот раз прицельный. Туган на миг споткнулся, но увидел перед собой овраг, собрал все силы и прыгнул, перелетел на самый край по другую сторону. Преследователи круто вздыбили коней перед оврагом-такие препятствия не для них!

Солтан ушел от погони далеко и спешился в темном лесу. Он поспешно осмотрел коня: задняя левая нога ранена! В нее попала нуля, предназначенная не коню, а наезднику.

Конь дрожал от усталости, страха и боли. Солтан разделся, разорвал нижнюю рубашку и перевязал ногу коня. Отдохнув, тронулись дальше. Солтан вел Тугана под уздцы. Пробивались медленно. Не видать ни зги. Лес такой густой, что и неба не видать. Ноги проваливаются в глубокий мягкий снег. Сил у обоих нет, но надо вперед и вперед, подальше от своей пещеры. Может быть, удастся выйти к своим на перевал?

Шаг… Еще шаг… Садиться на раненого коня Солтан не желает.

Шаг… Еще шаг… Солтан считает до десяти и останавливается на отдых. Еще раз до десяти. Отдыхать лучше, если прислониться к дереву.

Ноги не удержали, Солтан сполз вдоль дерева, присел на снег и повалился на бок, судорожно сжимая в руке повод коня. Он не чувствовал, как Туган вцепился зубами в рукав шубы, словно требуя: «Вставай, собери силы, будь мужчиной!»

Но Солтан был без сознания. Дни и недели недоедания, усталость, пережитый сегодня страх и тревога за раненого коня, потеря последнего, пещерного крова – все сошлось враз и повалило его.

Обрубок и фашист вернулись из лесу злые и обессиленные. Обрубок был назначен в полицаи вместо «геройски погибшего при исполнении служебных обязанностей» Кривого.

Сушеный бок в душе считал Алию никудышным человеком. Обрубком его прозвали метко: на совсем коротеньких ножках, а тело грузное, лицо – цвета сырого мяса.

До войны он чистил конюшню на заводе всегда с таким видом, будто его только что смертельно обидели. Он из-за зависти ко всем окружающим жить не мог, любую работу делал как унизительную для себя.

«Этот любого загрызет, только ткни пальцем», – подумал Сушеный бок и взял его в полицаи, понимая, что и его самого Обрубок при случае не пожалеет. Но кого еще возьмешь?

Вернувшись из погони. Обрубок поспешил к Сушеному и заявил:

– Я напал на след Солтана и коня. Доложи коменданту, что это я напал!

– Не поймал же.

– Зато стрелял. Теперь далеко не уйдут. Доложи! Фриц, который со мной был, все равно доложит!

Наутро староста доложил:

– Герр комендант, Туган и тот звереныш обнаружены. Я напал на их след. Нужны люди, чтобы прочесать лес. Мальчишка ранен, далеко не уйдет.

Учительница перевела.

Комендант хмыкнул и начал нервно ходить по комнате. Стужа пронизывала его тело, хотя в печке трещали сосновые поленья. Керосиновая лампа с тусклым зеленым абажуром качалась над столом, как покойник на виселице. «Не так все просто и радужно для нас, победителей, в этих проклятых горах, – думал Клаус. -Земля горит под ногами. Никакой нет поддержки и благодарности от населения. С перевала идут плохие вести, да и вообще на всем фронте творится что-то непонятное…»

В дверь нахально протиснулся Обрубок с лицом обиженным из-за того, что его сюда не позвали.

– Это моя пуля ранила коня…— начал он. И торжествующе посмотрел на старосту. – Я бы давно нашел беглецов, если бы…

– Где ты стрелял в беглецов? В каком месте леса? – вдруг спросила переводчица. – Говори точно.

– За Белой скалой, перед оврагом. Да что я, вру? Солдат подтвердит.

Комендант, выслушав перевод, вдруг взбеленился и накинулся на старосту:

– Ты же говорил, что ранили мальчишку! А оказывается, коня? Идиоты! Кто вам позволил стрелять в коня! Мне нужен конь, а не конина!

Сушеный бок со злорадством глянул на Обрубка, но вздрогнул от окрика:

– Вон, болваны! Я вызову из города карательный отряд для прочески леса. Если не выведете отряд на след, вас обоих вздернут на один сук в том же лесу!

А Шайтан тем временем ломал голову над загадками. Первую он разгадал легко. Кто-то таинственно помог спасти «А» от болезни. Выручило лекарство, которое ее дедушка обнаружил в пакетике на столбике своей собственной калитки!

– Заграничное лекарство! – сказал дед Шайтану при встрече. – Аллах нам его послал, сынок, сам аллах… Девочка ожила, жар проходит…

«Аллах послал…» Шайтан вдруг вспомнил, как учительница предлагала лекарство для «А». Неужели это она подбросила пакетик? Шайтану на миг стало стыдно, что он плохо о ней думает. Нет, предательница есть предательница, даже если она ненадолго расчувствовалась из жалости к «А».

Вторую загадку Шайтан так и не разгадал. Один из членов отряда сообщил ему, что на столбе возле школы видели листовку. Всего четыре слова: «Фашисты окружены под Сталинградом!»

– Сам видел?

– Сестра. Листовку сразу сорвал солдат.

– От руки написана?

– Печатная! Наверное, из Пятигорска. В нашем переулке только о ней и разговору. Люди говорят: «Эх, своими бы глазами такие слова увидеть! Верные они или неверные, а как маслом по сердцу было бы!»

Шайтан задумался. Кто мог приклеить листовку? Откуда ее достали?

Он так ни до чего и не додумался, но к вечеру его вдруг осенило: разве нельзя размножить листовку? От руки!

И разбросать потихоньку по всем улицам, по дворам… Каждый член отряда шутя заготовит штук по десять. Больше не удастся, потому что писать придется левой рукой, печатными буквами. А подпись— «Штаб отряда «Вечный всадник». Это чтобы люди верили.

На второй день к вечеру в Аламате начался переполох. Солдаты и полицаи метались по улицам и дворам, собирая или отбирая листовки. Многих водили на допрос в комендатуру, но ничего толком добиться от них не могли.

– Вижу, валяется листок, – рассказал там один старик. – Поскорее схватил, а то не из чего самокрутку сделать. Верните, пожалуйста!

– А мы из них голубей хотели мастерить! – объясняли ребятишки.

Шайтан ходил по улице, прислушиваясь. Ему встретилась учительница, остановила его и тихо спросила:

– Ты о листовках слышал?

– Нет, – сказал он, стараясь не отводить глаз от ее пристального взгляда.

Она поглядела зачем-то на его руки и встревоженно приказала:

– Марш домой! И немедленно вымой руки.

– Что вы ко мне все время пристаете? – обозлился Шайтан.

– Хоть ты и не учишься, но не можешь быть неряхой. Иди и немедленно отмой руки. Своим друзьям прикажи то же самое…