Равнодушные ослики стояли ровным рядом на старте. Их печальные морды почти касались неровной стартовой линии, прочерченной по пыльной земле у околицы аула Аламат. На осликах восседали босые ребята с разгоряченными и серьезными лицами, нетерпеливо ожидая сигнала к началу скачек. Всадники не сводили глаз с Шайтана[1], который держал в поднятой руке красную косынку матери, вынесенную из дома тайком.

Ватага маленьких болельщиков перестала шуметь. Затаив дыхание зрители ждали начала соревнований.

И вот алый стартовый «флаг» прорезал воздух. Все семь джигитов дробно ударили пятками босых ног по тугим бокам животных. Шестеро осликов неохотно переступили линию и уже трусили к финишу, но седьмой, серенький, не сделал ни шагу. Наездник, чуть не плача от досады, вовсю колотил пятками, не жалея не только осликовы бока, но и свои ноги.

Ослик вдруг навострил уши, пошевелил ими. Всадник обрадовался, но ослик оторвал от земли почему-то не передние ноги, а задние. Взбрыкнул, поддал крупом и свалил через свою голову всадника на землю. Ослик невозмутимо стоял, склонив голову к черте старта, а всадник сидел в пыли; на его лице появились бороздки не то от слез, не то от пота. Подняться и наказать Серого? Или же лечь лицом к земле и дать волю горю? Ведь сколько дней он готовился к этим состязаниям, даже во сне видел свою победу…

Пряча слезы, чтобы не уронить свою мужскую честь, Солтан медленно встал, отряхнулся. Серый презрительно покосился на Солтана, побрел туда, где зеленела майская трава, и начал лениво щипать ее.

До Солтана донеслись радостные крики наездников, домчавшихся до финиша. Там кого-то качали. Кажется, Хасана. Значит, его Орел пришел первым. Солтан, с упреком глянув на своего Богатыря – так он раньше любил называть Серого, – побежал к финишу. Там Шайтан уже выстроил ватагу. Солтана он тоже поставил в ряд.

Хасан поднялся на пьедестал – на старый прогнивший пень. Одна нога победителя тут же провалилась, и на нее напала муравьиная армия. Хасан чуть не вскричал, но вспомнил, что герой не должен обращать внимания на муравьев.

Рядом с Хасаном стоял его Орел, понурив голову и чуть не упираясь беленьким носом в пыль. Вид рысака никак не соответствовал гордому положению его хозяина.

Под аплодисменты всадников и болельщиков Шайтан вручил победителю приз: раскрашенный альчик[2], впадина которого была залита свинцом. Красивая, увесистая бита для игры в альчики.

Орла тоже наградили. Для этого заранее были заготовлены молодые еловые ветки. Ослик с удовольствием начал жевать их, проливая зеленую слюну на белые губы.

Когда кончилась церемония, ватага направилась в аул. Впереди шел победитель. Он вел Орла, на шею которого была накинута веревка из конского волоса. Все были оживленны. Даже те, которые дошли до финиша последними. И лишь хозяин Богатыря был печален. Он не знал, куда девать свои глаза от стыда. Он брел позади всех, и его, кажется, перестали замечать. Да и кто захочет смотреть на хвастуна, который перед стартом объявил, что обскачет всех! Завтра в школе все будут знать о его позоре. Упавший с осла разве усидит на коне? Разве это мужчина? Испокон веков повелось в Карачае, что такой позор не забывается. Так и начнут говорить о нем, Солтане: «Знаешь, это тот, который упал с осла!» Настанет время жениться, скажут: «Нет, мы не можем выдать замуж свою дочь за того, кто упал с осла». А потом, если у него все же будут дети, скажут: «Знаешь, это сын того, который упал когда-то с осла». А самое главное, скажут сейчас об отце Солтана: «Это отец того, который упал с осла…»

Так думал Солтан, потихоньку отстав от ребят и дойдя до конюшни конезавода, где уже много лет работает его отец. Войти он не посмел. Отец спросит: «Что с тобой?» А как ответить ему?

Он побрел домой, и вдруг такая обида вспыхнула в нем на отца… Сколько рысаков у них на заводе! Отец – коневод. И ни разу не сажал его, Солтана, на приличного коня, ни разу не сказал: «Ну, сынок, скачи как ветер! » А Солтан сумел бы, ведь он уже не маленький, ему девять лет! Правда, иногда отец сажает сына на старую кобылу, слепую на один глаз. Но на ней и сидеть-то стыдно. Она свободно ходит везде по заводу, ее не списывают. А задается как! Смотрит на Солтана так, будто хочет сказать: «Ты щепка, держаться-то не сможешь на мне. А знаешь, какие мужчины меня седлали! Знаешь ли ты, что однажды на мне катался сам Семен Буденный, когда приезжал на открытие завода его имени! А знаешь, что мои сыны – призеры? »

Когда Солтана сажают на нее, она не двигается с места. Ну от силы пройдет от родника к корыту с солью, и то не ради Солтана, а чтобы провести языком по облизанной, полированной глыбе соли.

В ауле нет мальчишки его возраста, который бы не скакал на коне вперегонки с ветром, иначе позор не только им, но и всей их родне. Солтан тоже может, он научился тайком от родителей. Сначала, конечно, на ишаке, а потом на соседских лошадях. Почему тайком? Родители не разрешают! После того как старший брат Солтана упал с коня и разбился, мать не может смотреть на лошадей без содрогания. Отец даже продал своего коня, который славился в округе. Правда, переменить свою профессию коневода он все же не смог. Разве пересилишь себя, свою любовь к лошадям?

Долго стоял Солтан у изгороди и тайком наблюдал, как из денников выводили писаных красавцев. О, как они гарцевали! Будто любовались собой. Отец не раз говорил, что кони любят при людях красоваться.

Вон и отец вывел под уздцы гарцующего коня. Солтану показалось, что этот рысак сделан из снега или ваты. Или же из белых-белых облаков, плывущих вон там, над седловиной горного хребта. Ни одной темной крапинки не было на нем, ни одной пылинки! Красавец! Солтан смотрел на него, затаив дыхание, не моргая. Жаль, если отец быстро уведет его назад.

Конь, словно зная, что им любуются, вовсю задавался. Отец еле удерживал его. Белый конь и отец в белой развевающейся рубашке. Ой как красиво! А кто тот счастливец, который хоть раз садился на этого красавца? Как кто? Отец, конечно. И не только один разочек садился, а, наверное, тысячу раз! В любую минуту, когда захочет…

Отец хотел было увести коня назад, но Солтан истошно закричал:

– Не надо!

Отец удивленно обернулся. И направился – о, вместе с конем! – к сыну.

Солтан застыл, обхватив столб невысокого забора. Но когда тонкое, сухощавое лицо отца наклонилось над ним, он умоляюще посмотрел снизу на него чернущими и большими, как у девочки, глазами, затем мгновенно перелетел через забор, обнял морду коня и припал к ней губами.

Абдул-так звали коневода – заметил, что у сына брызнули слезы. Испугался, но не выдал своего смятения. Скрывая отцовскую любовь, сухо спросил:

– Тебя кто-то обидел? Почему ты здесь?

Солтан все крепче сжимал морду коня, слезы катились у него по щекам, но на лице было блаженство.

Отец растерялся. Он давно знал, что мальчик только и грезит конями. «Но разве поймет это моя жена? – подумал Абдул. – Она все время твердит, что посади я Солтана на настоящего коня, с ним случится то же самое, что со старшим сыном…»

Мальчик целовал и целовал морду коня, который вдруг стал таким смирным, что не перечит ласкам, опустил красивую голову и замер, чуть прикрыв влажные озорные глаза.