Так вот: суд состоялся здесь 10–11 сего месяца. Аркадий получил 8 лет. С обвинительным заключением я не знакома, но из подслушанного у двери во время судебного заседания знаю, что речь шла об антисоветской агитации, о слушании радио и о враждебных взглядах Добровольского. Свидетелей 5 человек, из них один — приятель Аркадия еще по 36 году на Неринге, вместе тачки катали и в жестяной банке на костре чай варили. Этот приятель показал, что взгляды Добровольского и убеждения — антисоветские. Жалкий трус и подлец! Аркадий сказал ему после его показаний, сказал так громко, что и за дверью я услыхала: «Ну, Петро, пусть тебя рак совести сожрет!» От защиты Аркадий отказался и вел себя на протяжении этих двух дней, как должен себя вести мужчина и настоящий человек, не совершивший никакого преступления. Все показания отрицал, на все вопросы отвечал обстоятельно и на высоте эрудиции. Может быть, не надо было так ясно обнаруживать свое превосходство… В перерыве секретарь прибежала вниз, где была отведена комната, и просила Аркадия говорить не так быстро и «более понятными словами». Я — что я… я знаю, что мой муж, как и в 37 году, ни в чем не виноват, что он перед всеми предстал мужчиной и человеком честным и что долгая неволя куда лучше той свободы, которую имеют сейчас друзья вроде Петра Андреевича. Поэтому я спокойна, никаких слез, никакой паники. Будем здесь жить с Максимкой до моего отъезда, до моего отпуска, а там, может, и Аркадий придет. Бывает невыносимо тяжело, как подумаешь о том, что 17 лет ни за что человека таскали (и какого человека), отнято здоровье, жизнь отнята, а теперь что же — и умереть в тюрьме? Максюшка отвечает всем, что его «папа в больнице, там есть кроватки, папа кушает яблочки и там ему ставят уколы». Ну, Варлам Тихонович, будьте здоровы, спасибо Вам.
Лиля.
P.S. Аркадий был очень обрадован, когда я принесла ему Ваши письма, присланные в его отсутствие.
Е.Е. Орехова — В.Т. Шаламову
3 ноября 1957 г.
Дорогой Варлам Тихонович!
Спешу ответить Вам на письмо от 18 сентября. Сообщить об Аркадии могу очень немного: он кассировал и сидит во внутренней тюрьме Магадана. Яша (кажется, я вам писала, что их двое) не стал кассировать и находится уже на пересыльном пункте в 5 километрах от Магадана. Не знаю, осчастливит ли на этот раз кассация, скорее, нет. Из-за этого моя связь с Аркадием совершенно прервана. Но самое важное (а может, теперь уже совсем неважное) сообщение — Аркадий реабилитирован по 37 году. Расписываться в том, что с определением Коллегии Верховного суда ознакомлена, ходила я. Документ мне не выдан. Что теперь предпринимать, какое теперь это имеет значение и какие реальные возможности из этого вытекают, — представляю смутно. Написала прямо начальнику тюрьмы в Магадан, просила сообщить Аркадию и дать ему возможность написать мне. Разве они могут это сделать? Это их хабибулины вечные! Первые дни пребывала в совершенной растерянности и раздражении. Потом поняла, что теперь все сделается без моих стараний, и решила ждать Аркадиевых распоряжений. А что я еще могу? Сегодня вот узнала, из третьих уст (со дня ареста Аркадия приемник наш не работает, просто странно), об амнистии, толком ничего не знаю, жду газет. Валентин был у меня недавно, меня тронуло это. Получу письмо от Аркадия, сообщу Вам обязательно, а, может, он сам явится?
Будьте здоровы.
Лиля.
А.З. Добровольский — В.Т. Шаламову
9/Ш-58
Дорогой друг Варлам Тихонович!
Письмо на имя Гриши получено мною в рекордно короткий срок: 28-го отправлено из Москвы, а 5-го днем уже вручено мне! Пишите по-прежнему на Гришу.
Как видите, в смысле времени астрономического и здесь все в порядке. Однако, что до времени исторического, то по-прежнему чувствую себя современником Угрюм-Бурчеева и др. деятелей русской истории «от Гостомысла до наших дней». Так-то!
Впрочем, это, по-моему, самое характерное противоречие нашего дурного бытия, и вряд ли стоит о нем говорить. Тем более что давно его уразумел и приемлю в достаточно оптимистическом ключе… Несколько промедлил с ответом из-за радостного и одновременно грустного события — приезжала Лиля, и 6-го мы провели вместе (в идеальных, сравнительно с прошлым, условиях!) весь день.
Да, Лиля оказалась настоящим боевым другом, подтверждая своей выдержкой и стоицизмом правильность выбора, сделанного мною (чего таить, хотя это и попахивает ересью евгеники!) совершенно рационалистически.
Конечно, ей сейчас труднее моего. Но она держится молодцом, именно такой матерью-волчицей, почти прозревал ее во времена левобережных встреч!..
Мое состояние, как это ни парадоксально, в последнее время гораздо лучше, нежели весной 57-го (т. е. до продолжения Одиссеи). Работать пока не думаю, но не исключаю возможности облачения в белый халат в ожидании дальнейших эволюции.
Есть ли основания надеяться на эволюции «обратного хода»? Вижу их во многом, но главную надежду возлагаю на письмо Хрущеву (с приложением двух справок о реабилитации!), посланное мною 1/III через Максима Рыльского с требованием к нему: «Поставить такую свечку судьбе за минование чаши 37-го года!..» (Я, пожалуй, как никто знаю, что чаша для него уже была наполнена цикутой…)
Таким образом объясняется мое страстное желание самой плодотворной встречи «на высоком уровне». Многое было бы желательной функцией от осуществления нашей внешнеполитической программы.
Да, я более-менее в курсе всех событий, т. к. помимо чтения газет и журналов, поступающих сюда на 4-й — 5-й день, имею возможность слушать радио (но только магаданское и трансляции!).
Тем не менее жажду писем от Вас, восполняющих (как письма 56-го года) естественные знания в моих представлениях о морально-психологической атмосфере нынешнего дня в литературных, научных и прочих кругах здоровых интеллектуалистов. Могу лишь предположительно судить об этом на основании мудро рассчитанных авансов, с беспримерной щедростью расточаемых на прошлогодних встречах. Впрочем, это нечто большее, чем только авансы (или «Анна на шею» Соболеву). Это (хочется думать) все-таки торжество антитезы, торжество не осознаваемое или даже отвергаемое, в официальном плане, но для меня вполне ощутимое во множестве признаков.
Выражаюсь туманно, но уверен: Вы поймете меня правильно.
Дорогой Варлам Тихонович, письмо Ваше получил только одно. (Не считая прошлогоднего, привезенного Лилей.) Поэтому в следующем не скупитесь на подробнейшее описание состояния Вашего здоровья и дел.
Конечно, рассчитывать на скорое получение упоминаемой Вами бандероли не приходится. Хотя и буду ждать ее с нетерпением, но не потому, что страдаю от книжного голода: с чтивом у меня все устроилось.
Я очень надеюсь в посланных Вами журналах прочесть что-нибудь из опубликованного Вами. Ведь из-за этих собачьих обстоятельств мне все еще не удалось достать «Знамя», № 5. Просил порадеть об этом Валентина Португалова, но пока тщетно…
Между прочим, кажется, в «Литературной газете» в статье Поповкина при перечислении авторов, привлеченных к обновлению (или как это назвать?) «Москвы», упомянуто и Ваше имя — обстоятельство, весьма меня порадовавшее…
К сожалению, журнал «Москва» почему-то не появляется в пределах моего периметра. Регулярно читаю другие журналы (преимущественно не литературные) и в том числе «Иностранную литературу». Недавно просмотрел комплект за прошлый год.
Не пойму причин вивисекции учиненной ремарковскому «Черному обелиску». Объясните. Прочел в справочниках о болезни Меньера. Из этого немногого заключаю, что оснований для prognosis' passima — нет. Однако напишите об этом что-нибудь вразумительное.
Да, заранее выражаю Вам свою благодарность за изъявление готовности добыть редергам. Конечно, я предпочел бы ему черноморские пляжи, виноград и доброе вино. Однако, увы! — боюсь, что вышеупомянутые — все больше становятся для меня сказкой, едва ли могущей обратиться в быль…
Сердечно приветствую Ольгу Сергеевну. Надеюсь, она здорова и работает сейчас плодотворнее, чем когда-либо. Желаю ей всяческих удач, естественно вытекающих из нынешнего общественно-экономического и прочего консонанса…
