Между тем мелкий дождь превратился в настоящий ливень, то и дело раздавались удары грома, и яркая молния озаряла жалких, промокших людей.

Через какие-нибудь полчаса толпа была уже за заставой. Победа была полная: и офицеры, и солдаты должны были уступить силе.

А дождь все лил. За торжеством победы последовала реакция. Мокрое платье, усталость, охрипшее горло – все это подавляло энтузиазм. Да и что же в конце концов было достигнуто?

Величавыми рядами тянулись темные памятники безмолвного кладбища, громадные кедры, как бесчисленные привидения, расстилали над ними свои причудливые ветки, производя жуткое впечатление на толпу отбросов человечества. Молчаливое величие этого города мертвых как бы издевалось застывшей улыбкой над страстями города живых.

Мрачный вид кладбища заставил утомленную чернь остановиться; содрогаясь, повернула она прочь от этого места вечного упокоения.

Тогда за воротами кладбища раздался пронзительный крик морской чайки, и пять темных фигур, постепенно отделяясь от удалявшейся толпы, пробрались поодиночке через узкое отверстие в стене, недалеко от главных ворот. А те из убегавших, кто услышал крик, так дерзко нарушивший покой мертвых, позабыв пять лет безбожия и глумления над религией, набожно крестились, призывая Пресвятую Деву Марию.

Еще не было полуночи, когда сэр Перси Блейкни и его спутники достигли маленькой таверны у самых отдаленных ворот кладбища. Английское золото легко подкупило голодного содержателя харчевни, карета уже стояла наготове, и четверка здоровых лошадей нетерпеливо била копытами о землю. Из окна выглядывала заплаканная Петронелла. Жюльетта и Дерулед вскрикнули от радости, и их взоры почти с благоговением обратились на удивительного человека, так чудесно спасшего их жизнь.

– Друг мой, – сказал сэр Перси Деруледу, – если бы вы знали, как все это было просто! Деньги могут сделать так много! Моя единственная заслуга в том, что я богат. Что касается Петронеллы, то мне удалось вывезти ее сегодня утром на простой рыночной фуре. Каждый из моих английских друзей имеет надлежащий паспорт, мадемуазель де Марни будет путешествовать под именем английской леди со своей няней Петронеллой. В этой гостинице вы найдете приличное платье. Торопитесь! Через четверть часа мы уже должны пуститься в путь, так как завтра ваши враги уже узнают, что вы от них ускользнули.

Через четверть часа все общество обратилось в семью выезжающих в провинцию парижских буржуа. Сэр Перси сидел на козлах в костюме кучера зажиточного дома. Лорд Энтони Дьюхерст был переодет лакеем.

Сэр Перси правил сам. Им предстояло восемь часов пути, но в дороге благодаря предусмотрительности Лиги Алого Первоцвета не было никаких затруднений.

В Гавре общество село на яхту Блейкни «Мечта», где их ожидали госпожа Дерулед и Анна Ми.

Встреча горбуньи с Жюльеттой была очень трогательна. Пока почтовая карета увозила ее из Парижа, бедная Анна Ми все время мучилась угрызениями совести, она думала, что Жюль етту уже казнили, и считала себя виновницей ее смерти.

Над морем разливалась чудная розовая заря одного из последних дней достопамятного фрюктидора. На палубе яхты «Мечта» Жюльетта и Поль Дерулед смотрели на постепенно удалявшиеся берега Франции. Дерулед обнял тонкую талию своей невесты, утренний ветерок играл ее золотистыми локонами, и они слегка задевали щеку молодого человека.

– Мадонна! – прошептал он.

Она повернула к нему свое зардевшееся личико. В первый раз они были совершенно одни, в первый раз мысль о пережитой опасности отошла в область воспоминаний.

Что готовит им будущее в этой прекрасной чужой стране, куда быстро уносила их легкая, грациозная яхта? Англия, страна свободы, укроет их, даст приют их счастью и любви. И они с надеждой смотрели на север, где за далеким горизонтом еще скрывались белые утесы Альбиона, между тем как туман постепенно окутывал берега страны, где оба они так много страдали и где оба научились любить.

Увлекаемая бурным потоком анархии, всюду сея на своем пути ненависть и жажду крови, Франция, презирая весь мир, бросая вызов самому Богу, слепо, безумно стремилась вперед по пути разрушения и ужаса, невзирая на могущественную коалицию, составленную из Австрии, Англии, Испании и Пруссии, соединившихся с целью остановить братоубийственную резню. В сентябре 1793 года (или, если хотите, в вандемьере 1 года республики!) Париж был городом кровопролитий, приютом подонков человечества. Лион почти сровняли с землей. Тулон и Марсель представляли собой массу обгорелых развалин. Лучшие сыны великой Франции превратились или в ненасытных животных, или в презренных трусов, не брезгавших никаким унижением ради спасения собственной жизни. Пять недель прошло с того дня, как Марат, кровожадный «друг народа», пал под ножом девушки-патриотки, а сама она через несколько дней гордо подставила свою голову под нож гильотины. Король Людовик XVI кончил дни на эшафоте, развенчанная, униженная королева Мария Антуанетта в ожидании смерти томилась в позорном заточении. Восемьсот отпрысков древнейших фамилий, создавших историю Франции, храбрые генералы Кюстин, Ушар, Богарне, доблестные патриоты, женщины с мужественным сердцем толпами всходили на деревянные ступени, ведшие к гильотине, а безумная страна, как тигр, почуявший кровь, требовала все новых и новых жертв.

Теперь у Франции были новое государственное устройство, новые законы, просвещенному Парижу оставалось еще подарить стране новую религию. Христианство устарело, богатое духовенство заодно с аристократами угнетало народ, и церковь являлась только одной из форм недостойной тирании. Необходимо было создать нового бога, так как человек от природы идолопоклонник, но идея о Боге воплощала в себе понятие о величии, о могуществе, присущем царской власти, о всем том, за уничтожение чего французский народ вел такую беспощадную войну. Нет, представительницей новой религии должна быть богиня! Солидные люди, пылкие патриоты, безумные фанатики – все одинаково серьезно обсуждали этот вопрос на заседании конвента.

Первое решение трудной задачи предложил прокурор Шометт, глава парижского муниципалитета, приказавший остановить перед дворцом Тюильри тележку, на которой везли в грязную тюрьму Консьержери лишенную трона королеву, чтобы несчастная женщина глубже осознала, чем была прежде и чем стала теперь по воле народа.

– Пусть будет у нас богиня Разума, – предложил Шометт, – и пусть ее изображает первая красавица Парижа. Надо устроить празднество в честь богини Разума, надо сложить костер из блестящих украшений, в которых веками щеголяло высокомерное духовенство на глазах голодающей толпы, пусть народ пляшет вокруг этого погребального костра, а над всем будет возвышаться улыбающаяся, торжествующая богиня Разума, единственное божество, которое наша возрожденная, обновленная Франция станет признавать в грядущие века!..

Эти слова вызвали громкое одобрение почтенных членов национального собрания.

– Женщина, изображающая эту богиню, – продолжал Шометт, – должна быть не первой молодости – ведь разум идет рука об руку лишь со зрелым возрастом. Ее костюм должен быть классический, строгий, но соответствующий обстоятельствам. В качестве идола она будет набелена и нарумянена.

Шометт сам увлекся развитием своего проекта, но французское революционное правительство никогда не отличалось терпением, и членам национального собрания скоро надоело его слушать. Дантон уже громко зевал, напоминая при этом какого-то хищного зверя. Одобряя, в общем, идею Шометта, Анрио предложил устроить вокруг новой богини торжественное шествие, в котором примут участие священники-ренегаты, олицетворяющие уничтожение древнецерковной иерархии, мулы, нагруженные награбленными в церквях священными предметами, и балетные танцовщицы в костюмах вакханок, танцующих карманьолу.

Фукье-Тенвиль находил все эти предложения вялыми, бесцветными и считал необходимым присоединить к национальному празднику апофеоз гильотины: он брался найти десять тысяч изменников, которых следовало обезглавить в этот достопамятный день, а по окончании тяжелой работы гильотины головы казненных должны украсить собой площадь Революции.