Во многих смыслах я все-таки могу сказать, как Фауст о себе: «И псу не жить, как я живу». […]
Вчера день рожд. Гитлера. Нынче радио: Муссо[лини] в поздравит. телеграмме желает ему «победоносно выйти из той героич. борьбы, которую ведет он и германский народ». И несчастный итальянск. король тоже поздравляет «горячо» — вынуждены к соучастию в дружбе. […]
27. IV. 40
Был в Ницце — ни Цакни, ни Михайлова (а Вера писала, что он выезжает в пяти.). […] Дождь. Возвращался через Cannes. Встретил там Г. […] Вести из Норвегии не радуют.
28. IV. 40. Светлое Воскресенье.
Завтракали у Самойлова. Взял туда такси, уехал через час. Дорогой дождь, пыльно дымные тучи с хоботами. Потом все потонуло в дожде и тумане. Обедал у Маркюс.
Наш бедный пасх. стол.
Был поэт Аполлон Коринфский. Точно плохим писателем в насмешку выдумано.
30. IV. 40. Вторник.
Серо, холодно, дождь.
И так всегда: спрячешь зонт, калоши — на другой день дождь. Прячу, верно, потому, что перед переменой погоды внутренне волнуюсь и от этого, напр., начинаю уборку. Вчера очистил от замазки окна, содрал с их пазов войлочные ленты — и вот нынче холод и ветер, так сильно дующий в эти пазы, что вечером ходит занавес, который отделяет от моей спальни ее «фонарь» из пяти окон и на ночь задергивается.
Сейчас вспомнил почему-то Майнц (соединенный с Висбаденом, где мы жили с Мережковскими в отеле на Neroberg). — Почему? — непостижима эта жизнь воспоминаний, это «почему-то», «ни с того, ни с сего»! Поехали туда с Верой на трамвае, ходили по городу, заходили в церкви3. […] Потом вдруг вспомнил церковь на rue Daru, гроб дочери Н. В. Чайковского… До сих пор пронзает сердце, как он, со своей белой бородой, в старенькой визитке, плакал, молился на коленях4. […]
Ночь, темная полоса леса вдали и над ним звезда — смиренная, прелестная. Это где-то, когда-то на всю жизнь поразило в детстве… Боже мой, Боже мой! Было и у меня когда-то детство, первые дни моей жизни на земле! Просто не верится! Теперь только мысль, что они были. И вот идут уже последние. […]
Убежден, что Г[оголь] никогда не жег «М[ертвых] Д[уш]».
[Следуют выписки из Гоголя, стихотворение П. Якубовича, выписки из Тургенева и заключительные слова Бунина:]
Не знаю, кого больше ненавижу, как человека — Гоголя или Достоевского.
2. V. 40. Четверг. Вознесение (католическое).
[…] Вчера должен был уехать в санаторию Зуров.
4 часа. Был в полиции, заказал sauf conduit в Париж. Все еще колеблюсь, ехать ли. Но предполагаю выехать 6-го или 7-го.
Нашел клочек из моих писем: […] «16-Х-26. Вчера Рахманинов прислал за нами свой удивительный автомобиль, мы обедали у него, и он, между прочим, рассказал об известном музыканте Танееве: был в Москве концерт Дебюси, и вот, в антракте, один музыкальный критик, по профессии учитель географии, спрашивает его: „Ну, что скажете?“ Танеев отвечает, что ему не нравится. И критик ласково треплет его по плечу и говорит: „Ну, что ж, дорогой мой, вы этого просто не понимаете, не можете понять“. А Танеев в ответ ему еще ласковее: „Да, да, я не знал до сих пор, что для понимания музыки не нужно быть 30 лет музыкантом, а нужно быть учителем географии“.
3. V. 40.
Был в Cannes, к Куку за билетом в Париж. […]
Из Норвегии всю посл. неделю вести почти ужасные. Тяжело читать газеты. […]
7. V. 40.
Собираюсь, завтра еду в Париж в 6 ч. 24 м. вечера. Как всегда, тревожно, грустно. Жаль покидать дом, комнату, сад. Вчера и нынче совсем лето. Сейчас 5, над Ниццей тучи, гремел гром.
„Жизнь Арс.“ („Истоки дней“) вся написана в Грассе. Начал 22. VI. 27. Кончил 17/30. VII. 29. „Первая книга“ кончена 21. IX. 27. Вторая начата 27. IX. 27, кончена в февр. 28 г. Третья начата 14. VI. 28, кончена 17/30. IX. 28. Четвертая — начата? кончена, как записано выше, 17/30. VII. 29.
Вчера взял из сейфа 10.000 фр.
„Человек и его тело — двое… Когда тело желает чего-нибудь, подумай, правда-ли Ты желаешь этого. Ибо Ты — Бог… Проникни в себя, чтобы найти в себе Бога… Не принимай своего тела за себя… Не поддавайся беспрестанной тревоге о мелочах, в которой многие проводят большую часть своего времени…“
„Один из тех, которым нет покоя.
От жажды счастья…“
Кажется, похоже на меня, на всю мою жизнь (даже и доныне). […]
Перечитал свои рассказы для новой книги5. Лучше всего „Поздний час“, потом, м. б., „Степа“, „Баллада“.
Как-то мне, — как бывает у меня чаще всего ни с того, ни с сего, — представилось: вечер после грозы и ливня на дороге к ст. Баборыкиной. И небо и земля — все уже угрюмо темнеет. Вдали над темной полосой леса еще вспыхивает. Кто-то на крыльце постоялого двора возле шоссе стоит, очищая с голенищ кнутовищем грязь. Возле него собака… Отсюда и вышла „Степа“.
„Поздний час“ написан после окончательного просмотра того, что я так нехорошо назвал „Ликой“.
„Музу“ выдумал, вспоминая мои зимы в Москве на Арбате и то время, когда однажды гостил летом на даче Телешова под Москвой.
В феврале 1938 г. в Париже проснулся однажды с мыслью, что надо дать что-нибудь в „Посл. Н.“ в покрытие долга, вспомнил вдруг давние зимы в Васильевском и мгновенно в уме мелькнула суть „Баллады“ — опять таки ни с того, ни с сего.
[В Париже Бунин с Верой Николаевной, бывшей там уже с середины апреля, пробыли до 22 мая6, после чего вернулись в Грасс. В. Н. записывает:]
31 мая.
Неделю в Грассе. И опять мучительная атмосфера. […] Париж мне кажется каким-то местом радости и любви, давшей мне силы на жизнь. […]
Эта неделя прошла под знаком концентрационного лагеря7. Маргу признали больной. Все мы делали все, что возможно, чтобы избавить ее от этой муки. Маклаков, Протопопов, Девиль, Флоренс, поручительство Яна, доказательство ее русского происхождения, ее болезнь позвонка. […]
[Из записей Ив. А. Бунина:]
1. IV. 40. Grasse.
Вчера был Михайлов […] Они приехали в Ниццу, едут в По — тревожны, как все, — вот-вот выступит Италия.
Бегство („героическое!“) французов и англичан из Dunquerque продолжается.
8. VI.
Начал сборы на случай бегства из Грасса. Куда бежать? Вера и Г. и М. говорят: „На ферму Жировых — там все таки есть убежище, между тем как найти его где-нибудь в другом месте надежд почти нет“. Я не верю, что там можно жить, — ни огня, ни воды, ни постелей… Не знаю, как быть.
Страшные, решительные дни — идут на Париж, с каждым днем продвигаются. […]
9. VI.
Мы все отступаем.
Зацвели лилии, лючиоли летают уже давно — с самых первых дней июня.
Страшно подумать — 17 лет прошло с тех пор, как мы поселились в Грассе, в этом удивительном поместье Villa Montfleuri, где тогда как раз вскоре расцвели лилии! Думал ли я, что в каком-то Грассе протечет чуть не четверть всей моей жизни! И как я тогда был еще молод! И вот исчезла и эта часть моей жизни — точно ее и не бывало. […]
Не мало было французов, которые начали ждать войны чуть не 10 лет тому назад (как мировой катастрофы). И вот Франция оказалась совсем не готовой к ней!
Да, а по привычке все еще идет в голову Бог знает что. Вот вдруг подумал сейчас: имена, отчества, фамилии должны звучать в рассказах очень ладно, свободно, — например: Марья Викентьевна, Борис Петрович…
