После чтения был банкет. Множество речей, — искренно восторженных и необыкновенных по неумеренности похвал: кажется, вполне убежден, что я по крайней мере Шекспир…»]
[Из дневника Веры Николаевны:]
25 августа, Villa Dominante. Beausoleil (A. M.)
Не вела дневника несколько лет. Трудные были для меня эти годы во всех отношениях. Сейчас я обретаю понемногу способность писать. Полюбила за эти годы тишину, молчание, — люди тяжелы.
Завтра для меня знаменательное число: 12 лет тому назад первый припадок каменной болезни, как говорили в старину. С этого дня жизнь моя меняется. […] начинается, или собственно продолжается, путь к Богу. […]
Берет время и девочка1. Интересно. Давно не возилась с детьми. Девочка не простая, уже чует в семье драму. «Вы мне все надоели, напишу папе, чтобы он взял меня». […] Все «неприятности» из-за еды. […] Может час просидеть над тарелкой и не есть.
Беспокоюсь о Лене. С 16 августа ни строки. Ноет сердце за Галю — проедают последние 250 фр.
Ян в раздражительном состоянии. […] Много говорили о Куприне2. Перечитываем.
Вчера пришли Зайцевы. Вспоминали. Смеялись. О Куприне трудно писать воспоминания, неловко касаться его пьянства, а ведь вне его о нем мало можно написать. […]
Потом Борис вспоминал, как на одном официальном банкете с министром Мережковский говорил речь, учил сербов, как бороться с большевиками3. Неожиданно встал Куприн, подошел к Мережковскому, тоже стал что-то говорить. Так продолжалось минуты 2. Потом Куприна увели. Вообще, он пил там с утра, три бутылки пива, а затем все, что попало. Но никого в Сербии так не любили, как Куприна. К нему были приставлены два молодых человека, которые неотлучно были при нем. А когда приехали в Загреб — смятение, А. Ив. нигде не было. Оказывается, он заперся в клозете, его едва нашли. […]. Затем, приехав в гостиницу, переоделся, и они с Борисом отправились читать где-то — ведь в этих странах лекции бывают всегда по утрам.[…]
[Запись И. А. Бунина:]
5. XI. 38. Beausoleil.
Лун. ночь. Великолепие неб.[есной] синевы, объемлющей своей куполообразностью, глубиной и высотой все — горы, море, город внизу. И таинств., темно мерцающая над самой Собачьей Горой звезда (вправо от нас).
Лихорадочный взгляд [Окончания фразы нет. — М. Г.]
1939
[Из дневника Веры Николаевны:]
1 января.
Три зимы в Париже ушли на устройство банкета (Мережковскому), балов, индивидуальных вечеров. Затем переутомление, болезнь, лечение. Тяжелое настроение Яна. Бессонные ночи. Писать, записывать не было сил и времени.
Здесь я второй месяц. […] Хочется жить сосредоточенно. Сейчас мешает Олечка. Она бывает прелестна, хочется смотреть на нее. […] Интересно наблюдать за ней, укреплять ее личность. Но тут особенно трудно держать себя в узде, не позволять себе наслаждаться ею. […] У Олечки в натуре много любви. Она любит мать, отца, Мишку, кукол — и всех очень трогательно. Она уже личность. Умеет защищаться сама. Это редкость в пятилетнем ребенке. […]
3 января.
[…] Вчера письмо от Яна о бале: много угощений […] взяли с Алданова за вино, кот. он не спрашивал. Не накормили писателей младшего поколения. Галя и Марга вернулись в 8 ч. утра!
1/14 [января]
Письмо от Лени. Его коллекцию1 видели Беляев (ученый) и Калитинский. «Хвалили». Заказал костюм за 925 фр. у портного. Вероятно, горд. Свой носил 5 лет! […] Написал фельетон — некому переписать. Видимо, и соскучился. […] К предложению М. С. [Цетлиной. — М. Г.] реорганизовать Союз он отнесся благожелательно. «Надо организовать один Литературный Союз. Нас осталось очень мало». […]
28 февраля.
[…] День уходит на мелочи: варка кофию, базар, уроки с Олечкой, а главное — сама Олечка, усталость, спанье днем, мытье посуды, стряпня и даже на эту тетрадь не хватает сил. […] Правда, Ляля [Жирова. — М. Г.] третью неделю больна. […]
Олечка девочка необычная. Умненькая. […] Наша игра в подруг, я — Ника, младше ее, раскрыла ее сущность. Несчастье — ее здоровье. […] У нее уже в душе драма — разлука с отцом. Видимо, она все время думает и мучается — в чем дело? […]
Ян в тяжелом состоянии — книга все не выходит. Не работает. Поездка в Париж выбила его из колеи.
Великий Пост, а я без церкви. Нельзя оставлять Лялю одну, пока она нездорова, с больной девочкой. […] Живу мечтой поехать хоть на месяц в Париж. Поговеть. Побыть с Леней. Если бы Галя с Маргой сюда приехали, то я, наверное, что-нибудь придумала бы, чтобы туда поехать. Но без них не могу оставить дом. […]
5 марта.
6 лет со дня кончины папы! Какие значительные годы. Сколько горя, удачи, впечатлений за эти годы. Но хочется старого — работы, конечно, иной, более проникновенной, более религиозной. Дай-то Бог! Часто думаю о смерти. Сколько осталось еще жить? Не готова еще. Не все преодолено. […]
9 марта.
[…] Ян третьего дня сказал, что он не знает, как переживет, если я умру раньше его. «Лишить себя жизни?» Господи, как странна человеческая душа!
Потом говорили о Боге. Он верит в божественное начало в нас, а Бога вне нас не признает еще. Но уже во многом раскаивается в прошлом, винит себя. Этого раньше не было. И это хорошо. Я говорила осторожно, — боюсь в религиозных вопросах настаивать — ведь все делается не от нас, а от Духа Святого, по благодати.
15 м.
Рождение Олечки отпраздновали на славу. Получила коляску, о которой мечтала давно. […] Сейчас газета. Опять тревога. Неужели война неизбежна?
28 марта.
Чувствую большую слабость. Пишу, лежа.
Доктор нашел малокровие. Советовал серьезно относиться к припадкам — «где вас схватит, там и оставайтесь».
29 марта. 8 ч.
Олечка ест в моей комнате кашу. Комната «живет», на полу ее вещи, на постели — куклы — «Никины дети». […]
15 июня.
Опять провал почти в 3 месяца. […] Живем в Грассе, кроме нас — Ляля с Олечкой; здесь Галя с Маргой.
Переезд, после ликвидации квартиры в Beau-Soleil, устройство здесь, в холодной вилле, взяло много не только физических сил, но и духовных, вернее душевных. Духовные силы идут на то, что я недовольна собой. […]
5 июля.
[…] За это время скончался Ходасевич — «растерзан», «разорван» желчный пузырь. Два огромных камня. Доктора проглядели. Надо было несколько лет тому назад сделать операцию. — Жаль его очень. И рано он ушел. Нужен еще. Да и сделать мог еще много. […]
8 июля. 2 ч. ночи.
[…] Атмосфера в доме не радует, от прежней ничего не осталось. Никаких общих разговоров не бывает. Даже с Яном я редко говорю о литературе, больше о текущих событиях. Сегодня говорили о Зола, он перечитал «Nana». Хвалил Зола за ум, за знание жизни — но ни художества, ни поэзии. […] Ян находит, что в «Nana» квинт-эссенция женщины известного типа — только желание, больше ничего, отсутствие жалости и какое-то романтическое стремление к бескорыстному чувству. […]
Сложили почти все теплые вещи. Остался всего один чемодан. […]
26 июля/13. 5 ч. утра.
Опять «белая» ночь. […] Именины Олечки удались: нашли прелестную куклу — Светлану. […] Подарили вскладчину Villa Yoya, a Ян золотое перо со стихами:
