26 апреля.

Вчера приехал Борис Зайцев. […] очень родной нам, точно из семьи.

Сейчас около 10 ч. Сошел пить кофе. К нему вышел Ян. Быстро заговорили о Гоголе. Ян вспомнил свою давнишнюю мысль, что Гоголь сжег не вторую часть «Мертвых душ», а то, что не вышло из этой второй части. Ему хотелось писать в ином стиле, неорганически, а это у него не вышло. Ему хотелось стать Данте, Шекспиром. Зайцев сказал: — Я Гоголя понимаю, стал недавно понимать, через себя. Ведь я знаю, что жизнь не такая, как я изображаю ее, а между тем иначе я не могу, без этих «акварельных тонов».

День чудесный. Внизу читала Евангелие от Матфея. […] Сколько ни читаешь Евангелие, всегда увлекательно, и всегда черпаешь что-то новое. […]

Приезд Бори может принести в наш дом мир. Он успокаивает и, так как в нем нет чуждости нам, то он не утомляет.

6 мая.

Письмо от Мити [Брат В. Н. — М. Г.]. […] Диагноз: органическое заболевание центральной нервной системы. Артериосклероз головного мозга. […]

8 июня.

[…] Поднялась до парка, а потом по нему спустилась. Прогулка взяла 3/4 часа. Для первого раза достаточно.

3 дня и 2 ночи мы с Яном были одни. Мне понравилось. Какая-то свобода. […]

Марта у нас третью неделю. Она нравится мне. […] Можно с ней говорить обо всем. С Галей у нее повышенная дружба. Галя в упоении и ревниво оберегает ее ото всех нас. […]

14 июня.

[…] третий день нет писем от Мити. Я сама не своя. […] Убивает меня его атеизм. Молюсь все, чтобы Бог просветил его. […]

Марга довольно сложна. Я думаю, у нее трудный характер, она самолюбива, честолюбива, очень высокого мнения о себе, о Федоре [Ф. Степун, философ и писатель. — М. Г.] и всей семье. […] Но к нашему дому она подходит. На всех хорошо действует ее спокойствие. […] Ян как-то неожиданно стал покорно относиться к событиям, по крайней мере по внешности. […]

15 июня.

[…] Рукье сказал, что даст ответ [относительно продажи Бельведера. — М. Г.] во вторник. Боюсь, что опять будет что-нибудь выторговывать. А весь этот торг выбивает Яна из колеи, он до сих пор не садился за писание. […]

8 июля.

[…] Митя. То напряжение, в котором я живу в отношении его, берет у меня почти все силы. […] Дома у нас тоже не радостно. Галя как-то не найдет себя. Ссорится с Яном, а он — с ней. Марга у нас, ждет денег. […]

11 июля.

Вчера Ян твердо сказал, что покупает Бельведер¹. Мне страшно. Зачем себя связывать? В доме у нас нехорошо. Галя, того гляди, улетит. Ее обожание Марги какое-то странное. […] Если бы у Яна была выдержка, то он это время не стал бы даже с Галей разговаривать. А он не может скрыть обиды, удивления и поэтому выходят у них неприятные разговоры, во время которых они, как это бывает, говорят друг другу лишнее.

23 июля.

[…] Уехала Марга. Галя ездила ее провожать до Марселя. […] У нас поселился Капитан [Прозвище Н. Рощина. — М. Г.]. Он совершенно перековал язычок насчет большевиков: «Если все пойдет так, как теперь, то я через 2 года уеду в Россию». […] Друг Капитана, Каменский, уже уехал туда. К. видался с Катаевым и с настоящими коммунистами. Подленький он человек, честолюбивый, злой. «Уменя вся эмиграция в кармане». Ян думает, что он побрешет, побрешет, и никуда не поедет. А я не знаю. Вот эта-то подлость мне непереносима в нем. […]

Мите значительно лучше. […]

5 августа.

Очень недовольна собой — утеряла то, что было раньше, способность работать, много читать. […] Раздражает меня Капитан своей подленькой сердцевиной, своим враньем. И, конечно, я не права проявлять раздражение. […] Что бы ни было, Ян возьмет его под свою защиту. […]

9 августа.

[…] Наконец, Ян решился ехать в Лаванду — смотреть землю Гребенщикова. Но и тут неудача. Не звонит телефон. […]

3 сентября.

Опять давно не открывала эту тетрадь. Живем нехорошо. Лучше всех Леня: работает, иногда ездит купаться, в церковь, привозит книги. […]

3 октября.

Галя, наконец, уехала. В доме стало пустыннее, но легче. Она слишком томилась здешней жизнью, устала от однообразия, от того, что не писала. […]

Ян очень утомлен. Вид скверный. Грустен. Главное, не знает, чего он хочет. Живет возбуждением, и от этого очень страдает.

9 ноября.

Ровно год, как раздался звонок из Стокгольма² и все завертелось. Кутерьма пошла и до сих пор мы не обрели покоя. Слава, деньги, поздравления, восторги, зависть, требования, обиды, радость, что можно помочь, огорчение, разочарование, бессилие, лесть — вот чувства, которые или мы испытали или окружающие. И все это мешалось, путалось, переплеталось, и до сих пор мы точно во сне. Это мешало сосредоточиться, работать, а тут еще горе без конца.

10 ноября.

Нынешнего года лауреат Пиранделло, Луиджи. Нам жаль, что не Валери, перед лицом искусства он выше. […]

Последние дни все думаю о смерти. Пугает, главным образом, как без меня будут обходиться Митя, Леня и Ян. […]

12 декабря.

Вечер. Я одна. Леня в синема. На дворе дождь. Недавно звонил Ян из Парижа. Едет завтра с Михайловым в Бельгию, Брюссель, в Антверпен, может быть, Кельн, может быть, Берлин — оттуда трудно получать деньги. Конечно, они заедут и в Геттинген³.

Я очень рада, что Ян проедется, хорошо, что с Михайловым, Яну с ним приятнее. Он не писатель. Ценит дружбу и относится без задних мыслей. Я думаю, что будет влиять хорошо. В Бельгии Ян никогда не был, новая страна, а говорят по-французски. […]

Ян зовет меня в Париж, но может быть, без меня обойдутся. У меня как гора с плеч — не ехать, во всяком случае, до Нового года! […]

Завтра у нас «морской обед». […] Будут мули, лососина с майонезом и провансалем, меренги, фрукты сырые и сушеные, орехи, белое вино, коньяк. Танцы. […]

[Записей и за этот год мало. Привожу выдержки из дневника Веры Николаевны:]

21 февраля.

[…] Не хочется писать. Трудно работать. Какое-то равнодушие ко всему. […]

Ян 29 янв. оступился, упал, повредил ногу. Три недели с лишком ухаживаю за ним, сплю в столовой. Много разговоров, бесед, споров. […]

[Записи Бунина за 1935 и следующие довоенные годы, видимо, переписаны из дневника и сохранились в рукописи.]

8. III. 35. Grasse.

Уже пятый час, а все непрерывно идет мягкий снег — почти с утра. Бело сереющее небо (впрочем, не похоже на небо) и плавно, плавно — до головокружения, если смотреть пристально — текущая вниз белизна белых мух, хлопьев.

План ехать нам всем трем в Париж.

Разговор с Г. Я ей: «Наша душевная близость кончена». И ухом не повела.

[Вера Николаевна записывает:]

25 марта.

[…] Завтра, Бог даст, двинемся с Леней в Париж через Гренобль. Ян и Галя с 15 марта там. […] Леня едет из Парижа в Прибалтику¹.

8 июня.

Я совершенно потеряла вкус записывать. Чувствую себя ужасно. Вчерашнее известие о смерти Амалии [А. О. Фондаминской. — М. Г.] было последней каплей. Я, конечно, очень переволновалась за Митю. […]